bdsmion

Этого звонка я ждал. Не от конкретного человека (до его звонка я и не подозревал о его существовании), а звонка от человека его профессии. С именно такой просьбой… впрочем, скорее вопросом.

В то утро мне позвонил отец Вацлав – епархиальный католический священник, служивший в московском Кафедральном соборе Непорочного зачатия Пресвятой Девы Марии – главном католическом храме в России. Я свои флагелляционные услуги не афиширую (как, впрочем, и свои основные услуги психотерапевта) – у меня и без этого от клиентов отбоя нет – но, как говорится, «слухом земля полнится». Поэтому ничего особо удивительного в том, что «слава о моих подвигах» на нивах флагелляции, психотерапии и «флагелляционной психотерапии» дошла и до римско-католической курии в Москве.

Отец Вацлав попросил о встрече, сообщив, что у него появилась одна проблема, которую, как он надеется, я смогу помочь ему решить. Я сразу догадался, что это за проблема (собственно, католический священник мог обратиться к специалисту по флагелляции только с одной проблемой), но проверять свою догадку не стал, а сразу предложил отцу Вацлаву приехать в удобное для него время. Поскольку я сам являюсь католиком (хоть и не особо ревностным), просьба католического священника имеет для меня абсолютный приоритет.

К счастью, мне даже не пришлось переносить ни одной встречи. Священнику оказалось удобно приехать ко мне точнёхонько в мой пока свободный промежуток времени – к 16:00 (не иначе, Всевышний постарался).

Ровно в четыре часа пополудни на пороге моего кабинета (ещё в середине девяностых я очень удачно купил две соседние квартиры, которые затем превратил в прекрасный офис, совмещённый с флагелляционной, неплохо оборудованной самыми разнообразными дивайсами и снарядами) появился невысокий человек лет пятидесяти в чёрном костюме и чёрной же рубашке с белым священническим воротничком. Я поприветствовал отца Вацлава поклоном (церемониальное целование руки священника было отменено уже много десятилетий назад) и предложил ему шикарное кожаное «клиентское» кресло. Сам же удобно устроился на соседнем кожаном диване.

- Видите ли, Алексей Павлович… - как-то даже немного неуверенно начал священник

Я вообще-то не люблю, когда меня называют по имени-отчеству (может быть, это и глупо, но я считаю, что такое обращение меня старит). Но возражать священнику не решился.

- … я регулярно исповедую одну прихожанку (в качестве её духовника) и регулярно же назначаю епитимью… - он неожиданно замолк

- Я знаю, что такое епитимья – поспешил успокоить его я.

- Вы католик? – с надеждой спросил отец Вацлав.

- Да, я католик – ответил я. Что, надо отметить, было с моей стороны несколько рискованно. Ибо этим признанием я автоматически «подставлялся» под весьма неприятные вопросы о том, насколько моя профессия флагеллятора соответствует вероучению Магистериума Святой Римско-Католической Церкви. Конечно, с точки зрения обычной человеческой логики было бы странно сначала просить меня о помощи, а затем учинять мне инквизиционный допрос, но логика священника далеко не всегда совпадает с логикой светской. Строго говоря, и не должна совпадать. Ибо наша логика мирская, а их – неотмирная. Тем не менее, соврать священнику я не решился. Ибо это уж точно было бы весьма тяжким грехом.

- Тогда вы меня поймёте – священник заметно успокоился и даже повеселел. Судя по всему, устраивать мне инквизиционный допрос он явно не собирался. Во всяком случае, пока.

- Всё вроде шло как обычно, но вчера она позвонила мне и попросила о срочной встрече. Я, естественно, согласился. На этой встрече она пожаловалась, что… не то, чтобы отпущение грехов и епитимья совсем не приносят ей облегчения, но… в общем камень с её души так полностью и не свалился. Остался на своём месте. По её словам, тяжёлый такой камень. Давит и давит и с каждым днём всё хуже и хуже…

- И чего же она хотела?

- Наказания – вздохнул священник. – Наказания болью.

- Но ведь по всем нынешним канонам католической Церкви… - начал было я

- Да, по всем канонам Церкви – несколько даже раздражённо перебил меня отец Вацлав – моего отпущения грехов и епитимьи должно было бы стать вполне достаточно.

Он тяжело вздохнул.

- Но в том-то и дело, что по нынешним. Второй Ватиканский собор… настолько смягчил требования к таинству примирения – исповеди и настолько ограничил верхний предел епитимьи, что… в общем… наверное, я действительно назначил ей слишком мягкую епитимью. Но, с другой стороны, ничего боле жёсткого я назначить просто не мог. Не в моей это власти. Наверное, к сожалению.

- А, если не секрет, какую епитимью Вы ей назначили?

- Не секрет. – снова вздохнул священник. – Я отправил её на неделю в дом престарелых. Причём не в Москве, а в Брянской области. В качестве сиделки. Даже не медсестры. Для женщины её социального положения… очень… я бы не сказал, что унизительно (хотя с мирской точки зрения это, наверное, так), но умалительно и смиряюще.

«Суровая епитимья для такой современной леди» - подумал я. «Видно, нагрешила она капитально». Я немедленно проникся уважением – и немалым – к отцу Вацлаву, не побоявшемуся столь жёстко оценить грехи своей исповедницы. Обычно в таких случаях священники назначали куда более мягкое церковное наказание. Столько-то чтений святого Розария; столько-то внеочередных посещений Святой Мессы. В крайнем случае, паломничество к святым местам. В Святую Землю, Фатиму, Лурд… А тут… надо же, санитаркой в дом престарелых.

- И что она?

- Честно отработала всю неделю. По двенадцать часов. И не пять дней, а целых семь. А потом. насколько мне известно, не только сама пожертвовала этому дому немалую сумму, но и своих знакомых и коллег убедила сделать то же самое. И аудитора отправила, чтобы гарантировать целевое использование выделенных средств. Так что теперь тамошние обитатели на неё только что не молятся. Почитают её чуть ли не как святую во плоти.

- И даже это не помогло? – удивился я.

- Похоже что так – ещё более грустно вздохнул отец Вацлав.

- А может, она не всё вам рассказала во время исповеди? – обеспокоено спросил я.

- Да нет, непохоже – пожал плечами священник. – Я знаю, что такое не редкость Поэтому на исповеди я устроил ей очень тщательное испытание совести…

«Точнее, инквизиционный допрос» - подумал я, на своём опыте знакомый с подобными беседами.

- … и у меня не возникло ощущения, что она что-то скрывает. Просто… она действительно считает, что даже такой епитимьи ей недостаточно для обретения душевного покоя. И что ей нужно куда более суровое наказание.

- Но ведь Бог её простил… неуверенно начал я – И вы ведь назначили ей епитимью in persona Christi – от имени Христа – в качестве чрезвычайного и полномочного представителя. Поэтому этой епитимьи должно было быть достаточно? Ведь она выполнила её не просто «от и до», А процентов на 150. Если не на все двести. Или я чего-то не понимаю?

Отец Вацлав помолчал, пощипал подбородок, потёр мочку уха. Затем осторожно начал:

- Я бы не назвал это непониманием. Просто Вы не знакомы с некоторыми элементами современного традиционалистского (если хотите, консервативного) католического богословия…

Это было уже интересно. Даже, пожалуй, очень интересно.

- Вы, конечно, знаете, что совершивший грех христианин, дабы избежать попадания после смерти в место, обычно именуемое Адом, должен как можно быстрее этот грех исповедовать и получить прощение, то есть, отпущение этого греха…

Я кивнул. Всё это было, как говорится, прописные истины, прекрасно известные каждому католику. Кому – с колыбели; кому – с курсов катехизации.

- Тем не менее, - продолжал священник, - это прощение и примирение с Господом (ибо каждый грех есть ссора со Всевышним, причём исключительно по вине грешника) не освобождает согрешившего христианина от посмертного… я бы сказал, не столько наказания, сколько очищения в чистилище…Как учит святая Церковь, чрезвычайно болезненного и длительного очищения…

Я снова согласно кивнул. Пока что ничего нового я от отца Вацлава не услышал. Священник, между тем, продолжал:

- Для того, чтобы избежать этих посмертных неприятностей, христианин должен выполнить наложенную на него (или на неё) епитимью. Можно, конечно, получить индульгенцию, но это всё-таки процедура достаточно редкая. Так что обычно всё-таки нужно выполнить епитимью…

«Ну и где же здесь некоторые элементы современного традиционалистского богословия?» - нетерпеливо подумал я. «Сплошная классика…»

- И вот здесь-то и начинаются… да, наверное, проблемы – неожиданно тяжело вздохнул отец Вацлав. – Ибо для того, чтобы грешник избежал попадания в чистилище, а отправился прямиком в Царствие Небесное (что и должно являться целью и смыслом жизни каждого христианина и каждой христианки), священник должен назначить ему или её епитимью, соответствующую тяжести греха. То есть, строго говоря, не иметь никаких верхних ограничений на назначаемую епитимью…

Кажется, я начал понимать, куда клонит священник.

- А, как я уже говорил… даже не со Второго Ватиканского собора, а гораздо раньше – наверное, с начала XIX века – возможности священника по назначению епитимьи были очень и очень существенно ограничены. Сначала властями светскими, а затем и пресловутым Ватиканам. Точнее, соответствующими конгрегациями.

Ватиканские конгрегации были примерными аналогами министерств светского государства. С той только разницей, что подчинялись они абсолютному монарху – Верховному Понтифику. Папе Римскому, проще говоря.

- К сожалению – с горечью продолжил священник - мы уже не можем поступить, как Диего де Ланда, который приговорил к публичному бичеванию хранителей и распространителей дьявольских религиозных книг майя и завлекавших невинные души в не менее дьявольские религиозные ритуалы. Не можем мы отправить в монастырскую тюрьму пожизненно главу тоталитарной секты, и превращающих в Ад земные жизни своих адептов и отправляющего их в царство Сатаны после смерти. Не можем отстранить от работы и сослать на вечное покаяние в отдалённый монастырь телеведущих, режиссёров, актёров, продюсеров и прочую ТВ-публику, разрушающую и развращающую души зрителей, в первую очередь – невинных детей. Издателей порножурналов, владельцев порносайтов, авторов порнорассказов… Националистов всех мастей, сеющих всепоглощающую гордыню и не менее всепоглощающую ненависть. В общем, Вы меня понимаете.

Я снова согласно кивнул.

- То есть, Вы хотите сказать – осторожно начал я – что Ваша исповедница…

- Её зовут Лада – неожиданно перебил меня отец Вацлав. Видимо, не желая, чтобы она оставалась безымянной.

-… что Лада исповедовалась в грехе, который заслуживает гораздо более сурового церковного наказание, чем то, которое Вы можете назначить, будучи ограниченным светскими законами и realpolitik святой Римско-католической Церкви.

- Точнее, Ватикана – поправил меня священник. Но в целом Вы меня правильно поняли.

- И Лада это почувствовала и обратилась к Вам с просьбой найти способ выйти за рамки этих ограничений и помочь ей получить именно то церковное наказание – то есть, епитимью, которая, по её ощущениям – соответствует степени её прегрешения.

Отец Вацлав согласно кивнул.

- И Вы считаете, что она действительно заслужила это наказание болью? Жестокую порку, проще говоря?

Священник снова кивнул.

- Думаю, что Вы со мной согласитесь, когда она Вам расскажет о своих… эскападах.

- А она расскажет? – удивлённо спросил я.

- Конечно, расскажет – убеждённо подтвердил отец Вацлав. – Иначе как Вы сможете определить правильное наказание? Вид, длительность, и так далее. Эту епитимью ведь Вы назначать будете. Я могу лишь направить Ладу к Вам. И дать своё согласие на это наказание, как её духовник. Это всё, что я могу сделать. Всё остальное – в Ваших руках.

- То есть, я должен буду выполнить часть обязанностей священника? – я не мог поверить своим ушам.

- В общем, да. Строго говоря, это, конечно нарушение кодекса канонического права, но… это как раз тот редкий случай, когда дух церковного закона важнее его буквы.

«Надеюсь» - подумал я. «Впрочем, если так утверждает священник, значит, так и есть»

Иногда бывает очень удобно переложить ответственность на чужие плечи. Особенно, если это плечи священника.

- Хорошо, я согласен. – пожал плечами я. А что мне ещё оставалось делать?

- Тогда я ей звоню?

Это был не столько вопрос, сколько утверждение.

Я кивнул

Священник достал из кармана мобильный телефон (самая простенькая Nokia, ничего лишнего), быстро набрал номер. Его эффективность и умение решать вопросы, не откладывая дело в долгий ящик, меня впечатлили. К сожалению, как я убедился на собственном опыте, далеко не все католические священники, как, впрочем, и их коллеги из других христианских деноминаций, обладают этими весьма полезными добродетелями.

- Здравствуйте, Лада – мягким и приятным голосом произнёс отец Вацлав. Говорил он практически без акцента. Несмотря на то, что Санкт-Петербургская духовная семинария «Мария – Царица Апостолов» (очень странное название, но уж какое есть) уже пятнадцать лет исправно выпускает вполне себе русскоязычных католических священников, в главном католическом храме России служат в основном священники-поляки. Не самый лучший вариант, учитывая в целом довольно враждебное отношение поляков к России. Но уж какой есть.

- Это отец Вацлав. Мне кажется, я нашёл человека, который сможет… сделать для Вас то, что Вам нужно. Он профессиональный психотерапевт, доктор психологических наук…

«И откуда он всё это обо мне знает?» - изумился было я. Впрочем, изумление очень быстро прошло. Хотя своего Интернет-сайта у меня не было (и без него клиентов более, чем хватало), информации в Сети обо мне было предостаточно. Видимо, отец Вацлав, несмотря на свой уже немолодой возраст, весьма свободно ориентировался в Интернете. Что ещё на несколько пунктов повысило моё уважение к этому, несомненно, неординарному священнику.

- … к тому же католик, прихожанин нашего храма…

Это не совсем соответствовало действительности. Во-первых, я посещал Святую Мессу достаточно редко; во-вторых, делал это, как правило, в храме Святого Людовика Французского, что на Малой Лубянке (по иронии судьбы, в прямой видимости от штаб-квартиры организации, в 20-х – 30-х годах ХХ столетия приложившей немало усилий к тому, чтобы полностью и навсегда искоренить католичество в России). Ибо туда мне было несколько удобнее добираться, да и почти «домашняя» обстановка этого маленького храма привлекала меня куда больше, чем размеры и некоторая помпезность кафедрального собора на Малой Грузинской.

- … и человек весьма опытный в интересующих Вас вопросах…

А вот это было уже чистой правдой. Ибо к тому времени я уже лет пятнадцать как был активно практикующим флагеллятором. Поэтому, безусловно, накопил кое-какие знания и опыт.

- ... давайте, я передам ему трубку и вы обо всём договоритесь.

Священник передал мне трубку.

- Здравствуйте, Лада. Меня зовут Алексей Платов.

- Здравствуйте, Алексей.

К счастью, моё отчество она спрашивать не стала. Видимо, хорошо знакома с современным космополитичным московским офисным миром, в котором использование отчества было не очень принято.

- Думаю, что будет лучше, если Вы приедете ко мне… ну, например, сегодня к 19:00. Мы пообщаемся и я скажу, чем я смогу Вам помочь. Вам это удобно?

- Да, удобно. Решение проблемы, о которой Вам, насколько я поняла, рассказал отец Вацлав, имеет для меня самый высокий приоритет. Поэтому чем раньше, тем лучше. В семь часов вечера я буду у вас. До встречи.

Я нажал кнопку завершения вызова и вернул «Нокию» отцу Вацлаву. Он вернул телефон в карман пиджака, встал (я, естественно, немедленно сделал то же самое), слегка поклонился и, как мне показалось, с немалым облегчением произнёс:

- Спасибо Вам

Я пожал плечами

- Пока не за что

Священник перекрестил меня и тихо произнёс:

- Благослови Вас Господь.

Мне снова очень захотелось встать на одно колено и приложиться губами к руке священника. Однако интуиция говорила мне, что в данной ситуации было бы слишком… напыщенно, что ли. Возможно, интуиция ошибалась.

Тем не менее, я просто смиренно произнёс:

- Спасибо, отец Вацлав.

Священник отправился по своим душеспасительным делам, а я опустился в своё кресло, обдумывая ситуацию. В голову упорно не приходили вообще никакие мысли. Я решил подождать встречи с Ладой, чтобы, как говорится, получить информацию из первых рук. Тем более, что из вторых рук я получить эту информацию в любом случае не мог – священник не мог нарушить тайну исповеди.

К назначенному для Лады времени я успел принять одного чисто психотерапевтического клиента, который ни о какой флагелляции ни знать не знал, ни слыхом не слыхивал и выпороть одну бестолковую дамочку (типичную «блондинку»), что стало для меня неплохой разминкой перед, как я был уверен практически на 100%, весьма длительным и трудоёмким сеансом с Ладой.

Девица была довольно типичным клиентом. Точнее, клиентом был её муж – весьма преуспевающий бизнесмен, у которого была совершенно типичная для людей его круга проблема – как добиться от своей благоверной оптимальных стереотипов поведения (стереотипы её восприятия и, особенно, мышления, его не сильно волновали). Тем более, что в случае его жены (надо отметить, довольно типичном) говорить о каком-то мышлении было весьма затруднительно.

Проще говоря, ему нужно было (а) выдрессировать (как сейчас говорят, «отстроить») свою супругу и (б) пресечь даже самые минимальные её попытки отстроить его. Именно эту задачу он в своё время передо мной поставил. Как не один десяток его «товарищей по несчастью» (ибо такую, с позволения сказать семейную жизнь вряд ли возможно назвать счастливой) до него. И, без сомнения, не один десяток после.

Я ему предложил стандартный «вариант Марины», который я так назвал по методике воспитания, которая мама моей знакомой аспирантки весьма успешно применила к своему чаду. Об этом я рассказывал в своих предыдущих заметках. Он с радостью согласился (видно, у него уже давно чесались руки как следует выдрать своё сокровище, но сам за это он взяться не решался). Поэтому его весьма обрадовал вариант, при котором каждую субботу они с супругой обсуждали все её прегрешения за неделю, после чего он торжественно выносил ей свой приговор – такое-то количество ударов по обнажённым мягким частям. Кратким стандартным руководством по определению оптимального наказания я его обеспечил.

После этого его супруга (которая совершенно неудивительно носила имя Эвелина), должна была явиться ко мне, снять верхнюю одежду, оставшись в купальнике с трусиками-стрингами, открывавшими для порки всё пространство её соблазнительных ягодиц, лечь ничком на лавку и получить назначенное число «горячих». Весьма горячих и болезненных, надо отметить.

Она бы и догола разделась, ибо необычайно гордилась своим великолепным телом (а также наивно полагала, что созерцание её наготы способно меня хотя бы немного разжалобить и смягчить её наказание). Муж тоже был не особо против, ибо относился к той не столь уж и редкой категории мужчин, искренне гордившихся красотой своей собственности и не стеснявшихся при каждом удобном случае демонстрировать эту красоту (в том числе, и красоту обнажённого тела) своим друзьям и приятелям. Но мне лишние головные боли были ни к чему, поэтому я сразу заявил и ей, и ему, что любые попытки меня соблазнить, разжалобить и т.д., в том числе, и путём обнажения интимных мест, будет немедленно и безжалостно караться удвоением числа нанесённых ударов. Подействовало. Во всяком случае, проверить, действительно ли я способен выполнить свою угрозу, она не решилась.

Вообще-то я ничего нового не придумал. Я всего-то возродил (разумеется, адаптировав к современным реалиям) многовековую успешную теорию и практику российского домостроя (на самом деле, далеко не только российского). Я бы сказал, стандартную (и до сих пор распространённую) практику традиционного патриархального общества, в котором муж полностью материально обеспечивает семью и, таким образом, получает право (я бы даже сказал, обязанность) устанавливать и для жены, и для детей (которых у той семейной пары пока не было) определённые правила поведения и «ключевые показатели эффективности», за нарушение которых им полагалось соответствующее наказание.

Как ни странно, Эвелина отреагировала на эти нововведения мужа с совершенно неожиданным энтузиазмом, но поставила вполне разумное условие – никаких словесных выволочек, ругани и т.д. Только телесные наказания. За нарушение этого условия мужу полагался весьма внушительный штраф. Несколько поколебавшись, муж согласился (правда, не без определённого давления с моей стороны). В результате у них получилась вполне если не счастливая, то довольно комфортная семейная жизнь. К обоюдной радости и удовольствию.

Любопытно, что, как и в случае с Мариной, её пример оказался заразительным. Аж целых пять её подруг (скорее, впрочем, приятельниц), прослышав про столь эффективный (хотя и радикальный) метод гармонизации семейных отношений, предложили своим мужьям аналогичную договорённость. Вполне справедливо рассудив, что прекращение скандалов (как правило, весьма регулярных) и немалый дополнительный доход от штрафов более, чем компенсируют периодическую физическую боль (пусть и весьма сильную). Как заявила одна из её подружек, «Лучше уж еженедельная порка, чем ежедневные выволочки».

Что было чистой правдой. В отличие от весьма кратковременной и быстро проходящей физической боли (к тому же вполне безвредной для здоровья), боль от эмоциональных травм, нанесённых выволочками и скандалами, была постоянной, очень долго не проходила даже при правильном лечении (если проходила вообще) и наносила немалый вред здоровью женщины. Тем более, если экзекуция осуществлялась профессиональным и опытным флагеллятором. Видно, не такие уж они и глупые, эти блондинки.

Тщательно выпоров Эвелину и вколов ей в изящное бедро (ибо на пятой точке после порки не осталось буквально ни одного живого места) необходимую дозу обезболивающего, я тщательно обработал её ягодицы специальным быстрозаживляющим составом собственного изобретения, помог ей одеться и отправил её домой. А сам остался ждать следующую клиентку. Ладу.

Ровно в 19:00 (точность – вежливость королев), на пороге моего офиса появилась очень симпатичная и очень ухоженная платиновая блондинка небольшого роста, одетая в элегантный изысканный (и, как мне показалось, весьма дорогой) офисный наряд – тёмно-серый пиджак, белоснежная блузка, чёрная юбка чуть ниже колен, чёрные колготки и чёрные же туфли. Самые подобающие цвета для кающейся грешницы.

- Здравствуйте, я Лада – приятным мелодичным голосом произнесла моя гостья. А Вы – Алексей?

- Добрый вечер, Лада – ответил я. – Я действительно Алексей Платов. Присаживайтесь.

Я махнул рукой в сторону клиентского кресла.

Лада аккуратно, но плотно, до щелчка прикрыла дверь в офис, Затем удобно устроилась в кресле, целомудренно соединив изящные стройные ноги и слегка наклонив их в сторону, как и подобает леди.

- Я навела о Вас справки – ровным, спокойным и уверенным голосом сообщила моя гостья. – И в Интернете, и… - она сделала многозначительную паузу – не в Интернете.

«Обстоятельная дамочка» - подумал я. «И осторожная. Уважаю»

- И убедилась в том, что Вы – именно тот человек, который мне нужен.

- Вы уверены? – на всякий случай переспросил я.

- Уверена – безапелляционно заявила Лада.

Собственно, именно эта уверенность более всего меня и удивляла. Уверенность и спокойствие. Абсолютное спокойствие перед лицом… я ещё точно не знал, каких истязаний и какой боли, но то, что очень сильной и очень длительной – в этом у меня не было ни малейшего сомнения. Интуиция, знаете ли. Которая меня ещё ни разу не подводила.

Не подвела и на этот раз.

Я не стал предлагать Ладе ни чая, ни кофе, ни чего-либо более горячительного (ибо все эти напитки были, мягко говоря, не особо совместимы с той нагрузкой на её тело, которую Ладе предстояло вынести в ближайший час). А то и два. А то и три.

Вместо этого я сразу перешёл к делу.

- Расскажите мне, пожалуйста, что же Вы такого натворили, что считаете, что заслужили такую… духовную алготерапию. Лечение болью, то есть.

Лада глубоко вздохнула, словно собираясь с мыслями, и медленно начала свой рассказ.

- Как Вы, наверное, догадались, я родилась в католической – хотя и не особо религиозной – семье Меня, как полагается, крестили, затем… затем где-то до двадцати лет я жила довольно обычной жизнью дочери весьма обеспеченных родителей…

- «Старые деньги»? – неожиданно даже для самого себя спросил я. Что-то подсказывало мне, что своё состояние родители Лады сделали ещё при советской власти. Будучи либо дипломатами, либо так называемыми ответственными работниками. Проще говоря, принадлежали к номенклатуре.

- Да, старые деньги – спокойно подтвердила Лада. Похоже, она вовсе не стеснялась происхождения своего семейного богатства. Судя по всему, она вообще ничего и никого не стеснялась.

Затем продолжила.

- А в двадцать лет… когда я уже была студенткой МГИМО…

«Значит, дипломаты» - подумал я

- … мои родители погибли в автомобильной катастрофе. Лопнула шина – и машина рухнула с обрыва.

Она снова вздохнула.

- Соболезную. – немедленно отреагировал я.

- Спасибо. Тогда… тогда я впервые обиделась на Всевышнего. И серьёзно. Потому что никак не могла понять, как Он – несмотря на все мои молитвы о здравии моих родителей – допустил их гибель. В общем, именно тогда… между мной и Богом… ну, естественно, и Церковью, образовалась трещина, которая потом… превратилась в самую настоящую пропасть.

Я молчал, не зная, что ей на это сказать. Да и что я мог сказать? Что Всевышний уважает нашу драгоценную Свободу Воли (по моему скромному мнению, зачастую слишком уж уважает), позволяя нам совершать ошибки? Даже такие ошибки, которые могут привести (и приводят) к смертельному исходу? В частности не напоминает о необходимости вовремя менять шины на автомобиле? Даже если это и было правдой (а я периодически всё-таки сомневался в том, что такое объяснение соответствует действительность), это вряд ли утешило бы мою собеседницу.

Лада между тем продолжала свой рассказ.

- Поскольку я была единственным ребёнком в семье…

«Обычное дело» - подумал я. Почти каждый из моих знакомых был в семье единственным ребёнком. Как, впрочем, и ваш покорный слуга. Я был совершенно уверен, что у Лады детей не было. Как и у меня. Неудивительно, что население России (как, впрочем, и других экономически развитых стран) вымирает просто-таки устрашающими темпами. Несмотря на все усилия государства, а также всех без исключения основных христианских деноминаций.

- … я в двадцать лет унаследовала весьма немалое состояние, которое позволит мне не беспокоиться о хлебе насущном, пожалуй, до конца своих дней…

«Похоже, покойные родители Лады ещё и бизнесом занимались, когда это стало разрешено. А, возможно, ещё и до того» - подумал я. «Притом, вне всякого сомнения, весьма успешно».

Подумал без какой-либо зависти. И потому, что ещё в юности отучил себя от этого разрушительного чувства, которое моя мудрая матушка совершенно справедливо называет двигателем внутреннего сгорания. И потому, что обе мои профессии (психотерапевта и флагеллятора) плюс умелая игра на американской фондовой бирже позволили мне сколотить состояние, которое, думаю, не уступало Ладиному. Да и с профессиональной самореализацией у меня было всё в порядке.

- … поэтому я, как и подобает благочестивой католичке, решила оставить какие-либо мечты о карьере и заняться поиском подходящего мужа. Чтобы создать семью, нарожать детей… в общем, жить счастливой жизнью образцовой католической домохозяйки…

«Похвальное желание» - подумал я. «Во всяком случае, с точки зрения Катехизиса Католической Церкви. И очень редкое в наше время, надо сказать. Впрочем, ничего удивительного. Мало кто может похвастаться тем, что её – или его – финансовые проблемы решены до конца соответствующей земной жизни».

- Я честно искала мужа и подумала, что нашла свою «вторую половинку». Идеальную пару, своего рыцаря в сияющих доспехах. Сильный, умный, успешный, ласковый, заботливый… Тоже католик, естественно. В общем, как говорится, всё при нём. Влюбилась я в него по самые свои розовые ушки. Дело уже шло к свадьбе, когда…

Она запнулась. Видимо, ей до сих пор было трудно рассказывать об этой катастрофе. А что это была именно катастрофа, было уже совершенно очевидно.

- … когда я… в общем, я застукала его с проституткой. У меня что-то случилось с мобильным телефоном и я не смогла его предупредить о том, что приеду к нему на два часа раньше…

«Значит, на то была воля Божья» - подумал я. У меня не раз и не два случалось, что та или иная электроника или иное оборудование выходило из строя, как сначала казалось, в самый неподходящий момент. Потом, правда, оказывалось, что как раз в самый подходящий (за что я всенепременно воздавал хвалу Всевышнему, Иисусу Христу, Пресвятой Деве Марии, а также моим небесным покровителям – святому Франциску Ассизскому и святой Терезе Малой).

- Он как-нибудь объяснил эту свою… эскападу? – полюбопытствовал я. Всё-таки положение психотерапевта обязывало.

- Да – вздохнула Лада. - Он сказал… он сказал, что ему при его напряжённой работе (он топ-менеджер в крупной компании) совершенно необходим секс. В качестве эмоциональной разрядки. А поскольку я, как благочестивая католичка, и слышать не хотела об интимной близости до первой брачной ночи, то… у него просто не было иного выхода, кроме как пользоваться услугами… платных жриц секса…

- Подождите, подождите – перебил её я – Правильно ли я понимаю, что Ваш жених согласился с Вашим условием «сначала – под венец и только затем – в постель», а сам, как говорится, на стороне…

- Именно так – грустно вздохнула Лада. – Он клялся и божился, что он тоже девственник и что он полностью согласен с моим условием – собственно, это не моё условие, а вероучение Святой Римско-католической Церкви – и что тоже будет блюсти свою чистоту до нашей первой брачной ночи. А на деле всё это оказалось ложью. Гадкой ложью.

Она продолжила.

- Он сказал, что любит меня; что хочет, чтобы я стала его женой… но ничего не может с собой поделать…

«А священник, надо полагать, постоянно и упорно отпускал ему эти грехи» - с крайним неудовольствием подумал я. «С какой-нибудь очень лёгкой епитимьей. Если он вообще эти грехи когда-либо исповедовал»

- И что было дальше? – поинтересовался я.

- Я… я просто не знала, что мне делать. Я была… ну, если не убита, то, наверное, контужена этим ударом. Естественно, тут же побежала к священнику. Моего духовника в этот день в ризнице не было – и вообще он был вне досягаемости – уехал куда-то в другой город, поэтому пришлось обратиться к тому, кто там был…

«Что, судя по всему, привело к ещё одной катастрофе» - невесело подумал я.

Как обычно, я не ошибся.

- Я рассказала обо всём священнику…

- И что священник? – перебил её я.

- А священник… - Лада сделала паузу – Священник сказал… прямо он, конечно не сказал, что я сама во всём виновата…

- Но Вы это восприняли именно так?

- Да – снова вздохнула Лада. – Я восприняла это именно так.

- Наверное, я была неправа – несколько неуверенно добавила девушка.

Я пожал плечами. Как известно, восприятие реальности и есть единственная реальность. Один из фундаментальны законов человеческой психологии.

- И всё-таки – я продолжал спрашивать, поскольку мне нужно было получить максимально полную информацию об обстоятельствах этого дела, чтобы определить наиболее подходящее наказание. Точнее, епитимью. – что же Вам сказал священник?

- Он сказал, что, конечно же, мой жених совершил тяжкий грех прелюбодеяния. И что ему необходимо как можно скорее исповедовать этот грех…

Пока в этом не было ничего удивительного. Стандартный спич католического пастора.

- А после этого он добавил, что я тоже согрешила. И что мне тоже нужно этот грех исповедовать и получить отпущение грехов…

Это было уже интересно. Даже, пожалуй, очень интересно.

- И как он это объяснил?

- Он сказал, что я была слишком ослеплена своей страстью к жениху…

«Правильно сказал» - подумал я. Впрочем, это было бы очевидно для любого стороннего наблюдателя. Не обязательно священника или психотерапевта.

- … чтобы увидеть эту его проблему…

«Спорное утверждение» - подумал я. «Хотя и имеющее право на существование»

- … и принять необходимые меры для того, чтобы помочь ему справиться с этим грехом. Ибо я, как благочестивая католичка, несу ответственность за состояние души ближнего своего. Особенно настолько ближнего…

«А в этом, пожалуй, он был прав» - с уважением подумал я. «Если не по форме, то уж по существу точно»

- Поэтому он сказал, что мне нужно простить моему жениху этот грех, принять это его… несовершенство как свой крест, который, как известно, должен быть у каждого католика – у каждого свой, конечно…

Эту идею обязательного личного креста – действительно один из краеугольных камней католического вероучения (по крайней мере, традиционного) мне было особенно трудно принять. Собственно, я её и не принимал (как и миллионы других католиков, склонявшихся, как и я, скорее к модернистскому толкованию вероучения Церкви). Ибо я слишком хорошо знал – в том числе, и на собственном опыте, что крест может и раздавить. Причём даже насмерть.

Впрочем, в данном случае, крест был вполне терпимым. Но это с точки зрения стороннего наблюдателя. А тот (в данном случае, та), которой этот крест предстояло нести… понятное дело, воспринимала его совершенно по-другому.

- … прощать ему его выходки и бороться за его душу с демоном похоти и блуда до полной над ним победы. Сколь бы долго не пришлось сражаться.

Я задумался. Собственно, ничего необычного в этом… даже, пожалуй, требовании священника не было. Всё это вполне соответствовало канонам католического вероучения. Как, впрочем, и православного. И протестантского. В общем, христианского.

Как отреагировала на это требование Лада, я уже догадался. Или почти догадался. Собственно, именно из-за этой реакции (вероятнее всего, совершенно неадекватной), она и сидела сейчас передо мной. Ожидая очень долгой, сильной и болезненной порки. Которую она, судя по всему, вполне заслужила.

Тем не менее, я должен был удостовериться в правильности своих догадок.

- И как Вы на это отреагировали? – полюбопытствовал я.

- Плохо я на это отреагировала – невесело улыбнулась Лада. – Я просто взбесилась.

«То есть, повела себя не как благочестивая католичка, а как самая обычная невоцерковленная женщина. Причём до глубины души оскорблённая женщина. И женихом, и священником. А, следовательно, и Церковью, и Богом»

- У меня просто, говоря уличным языком, крышу снесло. – продолжила девушка. – Что неудивительно – в двадцать один-то год…

- Капитально снесло?- осведомился я. Впрочем, мог и не осведомляться. И так было понятно, что капитально.

- Более чем – утвердительно кивнула головой Лада. И начала рассказывать такое, что впечатлила даже меня. С моим 15-летним опытом психотерапевта.

- У меня в голове что-то словно щёлкнуло. Как переключатель какой-то. Я просто возненавидела всех и вся. Ну, может быть, не всех и вся, но Бога (христианского Всевышнего, то есть), католическую Церковь и мужчин – точно.

«Что совершенно неудивительно» - подумал я. «С мужчинами понятно – обычное дело; а с Богом и Церковью… это как маятник. Экстремально религиозные люди, обоснованно или необоснованно разочаровавшись в своей религии, нередко бросаются во все тяжкие и становятся столь же экстремально распутными. Или экстремальными атеистами. Или и теми и другими одновременно»

- Я ведь ещё и типичный Овен… – вздохнула девушка.

Строго говоря, католичке не полагалось верить в астрологию (точнее, верить астрологии). С другой стороны, беспристрастная и объективная статистика уже давным-давно доказала, что натальной астрологии (определению ключевых черт характера человека по времени и дате рождения) вполне можно доверять. Я, например – типичнейший Лев и всё, что по этому поводу написала Линда Гудмен в своём классическом труде «Знаки Зодиака или астрология с улыбкой», полностью соответствует действительности.

Лада между тем продолжала:

- Я немедленно порвала с женихом (я просто видеть его больше не могла). Священника, конечно, не обругала – смогла сдержаться – но дала себе слово, что ноги моей больше не будет в католической церкви…

«Судя по последним событиям, слова не сдержала» - удовлетворённо подумал я. «И хорошо».

- … как, впрочем, и в любой другой церкви. А также в синагоге, мечети, пагоде, ашраме…

«Круто» - подумал я. «Так сказать, огонь по площадям. Эдакая система Град в юбке. Или Ураган. Или Смерч. Или американский MLRS»

- И понеслось… - предположил я. Впрочем, как выяснилось, представить что именно «понеслось», мне едва ли не впервые в моей карьере психотерапевта не хватило воображения.

- И понеслось… - подтвердила Лада. Мне показалось, что всё ещё не без определённой гордости за свои «достижения». Гордости, окончательно выбить (в буквальном смысле слова) из Лады предстояло вашему покорному слуге. В данном случае, впрочем, покорному слуге Святой Римско-католической Церкви.

- В тот же день, едва выйдя из храма, я позвонила своему однокашнику по МГИМО, который по мне просто с ума сходил…

«Не сомневаюсь» - подумал я, глядя на эту удивительно красивую – даже по московским меркам - женщину. «Уверен, что он был не один такой. Думаю, что таковых был даже не один десяток. А то и не два».

- и сама назначила ему свидание. А потом – к его несказанному удивлению – буквально затащила его в собственную постель, где решительно – и без какой-либо торжественности – стала женщиной. А потом… не было, наверное, такой сексуальной эскапады, которую я бы не испробовала…

«Стремясь насолить всем своим обидчикам» - подумал я. «И жениху-предателю; и священнику (который просто выполнял свой долг пастыря); и Церкви; и Всевышнему. Правда, в результате насолила исключительно сама себе»

- Трахалась со всеми подряд, иногда меняя по 2-3 партнёра в день. Мужчин, женщин – это мне было неважно…

Как и всякий католик, я, естественно, считал гомосексуальный половой акт грехом. Но это, так сказать, с точки зрения разума. А вот с точки зрения чувств… Мужской гомосексуализм вызывал у меня глубокое отвращение (чуть ли не рвотную реакцию). А вот лесбиянство чисто эмоционально я воспринимал как… что-то почти естественное, что ли. Есть такая школа в сексологии (название, к сожалению, запамятовал, ибо сексология, скажем так, не есть моя основная специальность), которая считает всех мужчин «по естеству» гетеросексуальными, а женщин – бисексуальными. Наверное, я подсознательно принадлежал к этой школе…

Лада между тем продолжала:

- Даже пару-тройку раз соблазняла старшеклассников…

А вот это мне уже категорически не понравилось (впрочем, и всё остальное мне нравилось мало). Для меня интимные отношения с несовершеннолетними (т.е., не достигшими 18-летнего возраста) были абсолютным табу.

- … и старшеклассниц…

Это уже не лезло ни в какие ворота. Как бы не пришлось сечь сию особу до потери сознания. Потом приводить в себя и снова сечь. И, возможно, повторять эту последовательность не один раз.

Но это было ещё не всё. Далеко не всё.

- Очень быстро мне этого показалось мало...

Почему-то меня это не удивило. Собственно, чего-то подобного я и ожидал.

- … поэтому я взяла академический отпуск и действительно пустилась во все тяжкие…

«Интересно, в какие же» - подумал я.

- Сначала я танцевала стриптиз. Совершенно голой. В стрип-клубах, саунах, на частных вечеринках. Правда, я это дело быстро бросила.

- Из-за интима? – быстро спросил я. Глупый вопрос, конечно. Если принять во внимание то, что Лада рассказала перед этим.

- Да нет, не из-за интима – улыбнулась девушка. – Интим-то как раз меня более, чем устраивал. Я с удовольствием трахалась с теми, кто меня хотел…

Хотели её многие, судя по формам, которые её скромный, но весьма недешёвый наряд, только подчёркивал. Даже очень многие.

- … и мог за это заплатить…

А вот это, похоже, позволить себе могли уже не очень многие. Пожалуй, даже, очень немногие.

- Дело было в другом. Примерно через месяц… я почувствовала, что с моим здоровьем – до того просто идеальным – начало происходить что-то нехорошее. Заболела спина, поясница, ноги…

Меня это совершенно не удивило. Когда я стажировался в Штатах – в университете Далласа – я познакомился с врачом-мануальщиком, который, в частности, лечил девушек-танцовщиц в самом шикарном стрип-баре Далласа (из общедоступных, разумеется) – Кабаре Ройяль. Королевском кабаре, то есть. Ну так вот, он утверждал, что здоровье у этих танцовщиц безнадёжно портится максимум через полгода после начала работы у шеста. Причём именно в тех местах, которые только что упомянула Лада.

- …поэтому я бросила танцевать и стала просто трахаться. Причём за деньги. Разводила клиентов по полной. Работала в элитных борделях, саунах, индивидуалкой с диспетчером. Не ради денег, понятное дело – их у меня, как я уже говорила, было и без этого достаточно. Куры не клевали, как говорится…

- А ради власти? Власти над мужчинами?

Вопрос, разумеется, был риторическим. Ибо ответ на него был очевиден.

- Точно. Мне нравилось видеть мужчин у своих ног и, поверьте, было неважно, что теоретически они меня выбирали. На самом деле всегда выбирала я. Администрация борделей это знала и не чирикала – ибо зарабатывала я для них немало. Едва ли не больше любой другой девушки.

Меня это не удивляло. Даже для жриц секса масштаб личности имел значение. И немалое. А с этим у Лады явно было всё в порядке.

- А потом, как, наверное, легко догадаться, я стала профессиональной госпожой. Так что Ваше ремесло я очень хорошо знаю. И довольно неплохо представляю, что меня ждёт. Ибо видела это не раз и не два и даже не десять.

Она глубоко вздохнула и продолжила:

- Правда, боль я причиняла не слишком часто. Хотя и умела это делать – и неплохо. Я вообще быстро учусь, а учителя – точнее учительницы – у меня были, пожалуй, одни из лучших. Если вообще не лучшие. Мне больше нравилось чистое доминирование. Полное подчинение мужчины своей воле. Неважно, что он делал – важно, что он делал только то, что ему было приказано. Мною.

Впрочем – улыбнулась Лада – женщинами я тоже с удовольствием доминировала…

«М-да» - подумал я «ну и наборчик грехов. Один другого краше. Тут тебе и похоть, и гордыня, и гнев. И алчность, наверное, тоже, как говорится, имела место быть»

Предвидя нечто подобное, я специально назначил сеанс Ладе на самый конец своего рабочего дня. Который, судя по её откровениям, грозил затянуться чуть ли не за полночь.

- И как Вы при этом себя чувствовали? – осведомился я. На этот раз не имея ни малейшего представления о том, каким окажется ответ.

- Вы имеете в виду, не чувствовала ли я каких либо угрызений совести? Не ненавидела ли себя? – неожиданно усмехнулась девушка. – Как ни странно, нет. Нет, бывало, конечно, что тем или иным утром я смотрела на себя в зеркало с отвращением… после особо бурной ночи. Но это случалось довольно редко. Большую часть времени я чувствовала себя… вполне комфортно.

«Бывает же» - с удивлением подумал я.

- И долго продолжалось всё это? – осведомился я, желая поскорее закончить разговор, принять решение и приступить собственно к экзекуции. А то действительно за полночь затянется…

- Долго. – грустно вздохнула Лада. – Не один год.

- И…?

- И, как это ни удивительно, для меня всё обошлось без каких-либо нежелательных последствий – спокойно, даже как-то отстранённо констатировала девушка. – Я не забеременела, меня никто не избил, не изнасиловал, я не подхватила никакой болезни…

«Значит, Бог хранил» - подумал я. «Такое случается. Видимо, не терял надежды на её покаяние и возвращение в лоно матери-Церкви без каких-либо действительно радикальных воздействий. Кстати, пора бы узнать, как это возвращение произошло. Вряд ли ей явился Иисус Христос (как святому Павлу, тогда ещё фарисею Савлу). Не того калибра эта птица. И, наверное, даже не Пресвятая Дева Мария. Тут, скорее всего, случилось что-то существенно более приземлённое».

- А потом всё закончилось? – задал я ещё один риторический вопрос.

- А потом всё закончилось… - задумчиво повторила Лада. - Нет, мне не явился ни Иисус Христос, ни Пресвятая Дева Мария. Всё было гораздо проще и прозаичнее. Хотя и довольно неожиданно…

«Она что, мысли мои читает?» - изумился я. Но промолчал.

- Всё началось с того, что я искала на трубе… - она запнулась. – На YouTube, то есть…

Я кивнул.

- Я знаю, что такое «труба» - улыбнулся я. Ибо сам неоднократно пользовался этим действительно очень удобным и полезным сайтом.

- … какой-то редкий клип. То ли It only has to happen once группы Ambitious Lovers, то ли Hearts Марти Байлина, то ли Nostalgie Далиды (то же самое, только на французском языке)…

«Любопытно» - подумал я. «У нас одинаковые музыкальные вкусы».

- Ну так вот – продолжила Лада – нашла я этот клип, с помощью специальной программы скачала на диск…

«И с компьютерной грамотностью всё в порядке» - подумал я. «Уважаю»

- … и стала щёлкать по Related Videos. Похожим видео, то есть. Щёлкала-щёлкала… и наткнулась на клип Джоан Баез The Many Crimes of Cain…

Меня словно током ударило.

- Вы знаете этот клип? – удивлённо спросила девушка. – Это ведь очень малоизвестная песня очень малоизвестной певицы, написанная для очень малоизвестного фильма…

Она ещё спрашивала! Конечно, я знал и эту певицу, и этот клип, и эту песню, и фильм, для которого она была написана.

Фильм назывался To Kill a Priest. - Убить священника. Главные роли исполняли Кристофер Ламберт и Эд Харрис. На видеокассету с этим фильмом случайно наткнулся в видеотеке, когда стажировался в США. Фильм тогда произвёл на меня ошеломляющее впечатление.

Но клип… клип был во много раз сильнее фильма. Хотя и в десятки раз короче. Прежде всего, конечно, из-за песни. Это была… песня-молитва. По силе эмоционального и духовного воздействия сравнимая разве что с великой молитвой святого Франциска Ассизского. Или с чтением всего Святого Розария:

Father, can you hear the tolling of the bells
Echo a hundred thousand sons who wish you well?
Tears will pour from the Golden Eagle now
He watches as your soul departs
The fields and the sanctuaries soon will overflow
With the solidarity of hearts

Into our lives you came
With us you will remain
You were given to the fight
To the terror of the night
And the many crimes of Cain

Gravely the Black Madonna walks the winter streets
Bright are the many flowers strewn about her feet
Strong is the spirit of a people scorned
Their freedom is a gift of God
Sweet are the children who hold the legacy
Of the solidarity of Hearts

Into our lives you came
With us you will remain
Oh, forgive us all our trespasses
And we will forgive
The many crimes of Cain

Слова этой песни написала сама Джоан Баез – американская певица и поэтесса, а великолепную музыку (сравнимую разве что с творениями великих композиторов) – французский композитор Жорж Делерю.

- Этот фильм…

- Я знаю, о чём этот фильм – перебил её я. – Точнее, о ком.

Фильм To Kill a Priest был снят польским режиссёром Агнешкой Холланд в 1988 году и рассказал миру о яркой жизни и трагической гибели польского католического священника Ежи Попелушко, который стал одним из самых яростных, последовательных, публичных и, что немаловажно, влиятельных критиков военного положения, введённого польским просоветским марионеточным режимом генерала Ярузельского в 1981 году (а также самого этого безбожного, атеистического; даже, пожалуй, анти-теистического, богоборческого режима).

К 1984 году руководству польской госбезопасности это настолько сильно надоело, что оно пошло на чудовищное преступление - зверское убийство 37-летнего священника. Его забили палками, а тело сбросили в Вислу.

Результат, впрочем, оказался прямо обратным ожидаемому. Ежи Попелушко стал символом национального сопротивления режиму, которое не ослабло с его гибелью, а только усилилось и в 1989 году коммунистический режим пал. Священник был посмертно удостоен высшей награды свободной Польши – ордена Белого Орла, а в 1997 году святая Римско-католическая Церковь начала процедуру его беатификации (причисления к лику блаженных). Первого этапа процесса канонизации – причисления к лику святых.

За это ужасное преступление понесли наказание, понятное дело, только исполнители. Заказчики так и не были названы.

- А клип Вы видели? – заинтересованно спросила Лада.

- Видел – коротко ответил я.

- Тогда Вы поймёте…

- … почему Вы сейчас здесь и просите о такой епитимье?

Она кивнула. Затем глубоко вздохнула и продолжила.

- Этот клип… он ведь совсем простой. Всего несколько чёрно-белых фотографий, сменяющих друг друга… Деревянный крест на холме рядом с берёзкой; священник, читающий проповедь на площади, заполненной тысячами прихожан; польский ОМОН в полной боевой готовности; траурная процессия; верующие, скорбящие по своему пастырю; огромная площадь, засыпанная цветами… И его глаза. Глаза святого…

Она запнулась.

- Я вдруг поняла… насколько справедлива фраза, которую раз за разом повторяла сестра Рената на курсах катехизации… что о Церкви нужно судить не по её грешникам, а по её святым…

- Но ведь вам наверняка рассказывали о великих католических святых прошлого – и о святых мучениках, которые отдали свою жизнь, зачастую приняв ужасную, мученическую смерть, проповедуя и защищая свою веру в Японии, Вьетнаме, Китае, Африке… Если говорить о более современных, то наверняка о святом Максимилиане Кольбе… - удивился я.

- Рассказывали, конечно – вздохнула Лада. – Но это воспринималось… как что-то отдалённое, как что-то из бесконечно другого времени, других стран, другой жизни… Даже святой Максимилиан Кольбе… был героем какого-то совсем другого времени. Они словно жили в какой-то иной, параллельной Вселенной и я – хоть и католичка «с колыбели» – никак не могла соотнести их – и себя; их жизнь – и свою…

Святой Максимилиан Кольбе (в миру Ра;ймунд Кольбе) был польским священником, членом ордена святого Франциска. Причём весьма необычным священником, необыкновенно активным в чисто мирских делах – даже по меркам ордена францисканцев.

В начале двадцатых годов прошлого столетия неподалёку от Варшавы на совершенно пустом месте он основал огромный монастырь Непокалянув (в переводе с польского — монастырь Непорочной Девы). В состав огромного монастырского комплекса входили редакция, семинария, радиостанция, оснащённая новейшим оборудованием типография, железнодорожная станция, автостоянка, пожарная команда, склады, сапожные, столярные, швейные, слесарные мастерские и даже небольшой аэродром. Суммарный ежедневный тираж выпускаемых в Непокалянуве газет составлял 230 000 экземпляров, а общий тираж ежемесячно выходящих журналов — свыше одного миллиона. Каждый монах был обязан овладеть хотя бы одной гражданской специальностью, благодаря чему в монастыре были свои наборщики, машинисты поездов, журналисты, радисты, водители, столяры, слесари, портные…

В 1930-х гг. Максимилиан Кольбе совершил ряд миссионерских путешествий в Китай и Японию. На окраине японского города Нагасаки он основал японский Непокалянув, японоязычную газету и семинарию. В Японии этот монастырь стал одним из самых известных католических монастырей. Вопреки местным правилам, Кольбе построил свой монастырь не в самом лучшем месте, так, чтобы его от города отделяла гора. Но оказалось, что он был прав: в августе 1945 г. Нагасаки был практически полностью уничтожен американской атомной бомбой, но основной удар пришёлся на ту сторону горы, где был город, а францисканский монастырь не пострадал.

После оккупации Польши нацистской Германии в 1939 году Непокалянув стал прибежищем для двух тысяч евреев, которых Кольбе прятал от нацистов, спасая от депортации в лагеря смерти. Под его руководством заработала нелегальная радиостанция, сообщавшая всему миру об ужасах немецкой оккупации и о зверствах немецких оккупантов (в частности, о массовом уничтожении евреев), которые те всячески стремились скрыть.

17 февраля 1941 года Максимилиан Кольбе был арестован гестапо и заключён в варшавскую тюрьму Павяк. 25 мая того же года его перевели в Освенцим. Охранники концлагеря постоянно избивали его коваными сапогами, заставляли бегом носить неподъёмные тяжести (это при том, что он был калекой-туберкулёзником, у него было только одно лёгкое), но он не только сохранял силу духа, но и другим помогал, как мог. Даже в таких бесчеловечных условиях о. Максимилиан продолжал свою пастырскую деятельность — утешал, крестил, исповедовал, шёпотом совершал богослужения. Он сам попросил отвести ему место в самом грязном месте барака — у дверей, где стояла параша, чтобы всегда иметь возможность благословлять выносимых умерших узников.

В июле 1941 года из блока № 14, в котором жил отец Максимилиан, исчез заключённый. Беглеца найти не удалось (позже выяснилось, что он утонул в выгребной яме). Тогда заместитель коменданта лагеря оберштурмфюрер (обер-лейтенант) СС Карл Фрицш отобрал 10 человек, которым было суждено умереть голодной смертью в блоке № 13, наводившем ужас на весь лагерь. Это наказание Фрицш назначил в назидание и на устрашение заключённым, чтобы больше никто не пытался бежать. Всех обителей барака построили, оставили без ужина (его у них на глазах вылили в канаву), а весь следующий день люди снова провели в строю под палящим солнцем. Вечером пришёл Фрицш и стал отбирать 10 смертников. Один из отобранных ими людей, польский сержант Франтишек Гаёвничек, заплакал и сказал: «Неужели я больше не увижу жену и детей? Что же теперь с ними будет?» И тогда Кольбе вышел из строя и предложил Фрицшу свою жизнь в обмен на жизнь Гаёвничека. Как ни удивительно, но Фрицш принял его жертву (хотя вполне мог послать на смерть обоих).

Сидя в зловонной камере и умирая от голода, о. Максимилиан продолжал поддерживать товарищей по несчастью. Они проводили время в песнях и молитвах. Через три недели Кольбе и трое других смертников были ещё живы. 14 августа 1941 года, накануне праздника Успения Пресвятой Богородицы, палач Освенцима Бок получил приказ немедленно покончить с узниками. Кольбе и его троим товарищам была сделана инъекция фенола в сердце. На следующий день тело Максимилиана Кольбе кремировали, а прах развеяли по ветру.

10 октября 1982 года Папа Иоанн Павел II причислил Максимилиана Кольбе к лику святых, объявив его «святым покровителем нашего трудного века».

Это преступление не сошло с рук Карлу Фрицшу. В 1943 году он был снят с должности и арестован гестапо. Военный трибунал разжаловал его в рядовые и отправил – бессрочно – в эсэсовский штрафбат. В 1945 году в Норвегии он попал в плен к англичанам и немедленно расстрелян без суда и следствия. Как и охранники Дахау (только их расстреляли американцы).

- … а отец Ежи… он был моим современником… Я ведь родилась в 1984 году – в год его гибели. Только весной, а его убили осенью – 19 октября…

«Значит, ей сейчас двадцать четыре» - подсчитал я. «Три года разгульной жизни. Впечатляет…»

- Знаете… - задумчиво продолжила Лада – до того дня… когда я увидела этот клип, я относилась к своему католичеству, точнее католичности, как к чему-то… наверное, просто как к данности. Как к чему-то, что произошло помимо меня. Ведь я же своих родителей не выбирала… Просто так получилось, что они оказались католиками, окрестили меня в католической церкви… В общем, не то, чтобы равнодушно, но… нейтрально, наверное.

- А потом? После этого клипа?

- А потом… потом, я вдруг почувствовала гордость. Гордость за свою принадлежность к католической вере. И к Церкви, которая… в которой есть такие пастыри, как отец Ежи. Как святой Ежи Попелушко… Не гордыню, а именно гордость.

Меня это не удивило. Говорят же, что принадлежность к православной церкви – обязанность; принадлежность к протестантской церкви (любой) – право; а принадлежность к католической Церкви – привилегия. Которую ещё надо заслужить. Во всяком случае, все эти церкви ведут себя именно так.

Я вдруг вспомнил похожее ощущение, которое я почувствовал совсем недавно, во время одного из посещений кафедрального собора Непорочного зачатия Пресвятой Девы Марии.

Я предпочитаю посещать Святую Мессу не по воскресеньям (ИМХО, слишком уж она помпезная), а гораздо более скромную мессу по понедельникам. Но в силу своей природной львиной лени привычку заходить перед этим на сайт кафедрального собора www.catedra.ru (чтобы узнать, нет ли каких изменений в расписании богослужений) я как-то не приобрёл. Что периодически приводит к определённым неожиданностям.

Как, например, в тот день. Святая Месса по понедельникам (да и вообще в любой день недели, кроме среды и воскресенья), начинается в 19:00. Я обычно прихожу минут на 10-15 пораньше (как, собственно, и рекомендует соответствующее руководство), чтобы помолиться и «морально подготовиться» к принятию Святого Причастия (Тела Христова, ибо мирян в католической церкви причащают только просфорой, то есть, Телом Христовым).

Но с недавнего времени расписание богослужений несколько изменилось и на молитвы и «моральную подготовку» остаётся совсем немного времени, ибо почти до самого начала мессы в храме происходит публичное чтение Святого Розария.

Чтение Святого Розария закончилось и я уже приготовился к Святой Мессе. И тут меня поджидала неожиданность. Вместо того, чтобы удалиться для подготовки к богослужению, священник вдруг обратился к мужчинам в аудитории с просьбой принять участие в несении довольно внушительного размера иконы Богоматери, располагавшейся на отдельном постаменте слева от алтаря. Требовалось четыре добровольца, первым из которых оказался автор этих строк (ну что поделаешь, люблю я «вызываться добровольцем», тем более, в таких богоугодных делах).

Мне раньше не приходилось участвовать в такого рода процессиях (я как-то ни разу не оказывался с ними в одной точке времени и пространства), поэтому всё происходившее было для меня в новинку.

Через специальные отверстия в постаменте иконы продели длинные металлические стержни, которые мы водрузили себе на плечи. Всем присутствующих раздали зажжённые свечи, после чего в храме погас свет (за исключением одной люстры за алтарём) и торжественная процессия двинулась в путь.

Это была так называемая «малая процессия», ограниченная внутренним пространством храма. Мы прошли по центральному проходу, повернули направо и обошли по часовой стрелке всё внутреннее пространство храма, повторив крестный путь Христа (на стенах каждого католического храма изображены 14 этапов крестного пути Спасителя).

Процессию возглавляли два священника, за ними мы четверо несли икону, а за нами следовали прихожане с зажженными свечами в руках. Я нёс икону и чувствовал не только незримое присутствие Богоматери и Христа, но и грандиозное величие католичества - и географическое, и историческое.

Католичество – единственная христианская деноминация, которая является действительно вселенской и универсальной, поэтому я чувствовал, даже, наверное, видел, как в тот же самый день такие же процессии проходили в США и Бразилии, Австрии и Литве, Индии и Австралии, Швеции и Конго… И все эти процессии, преодолев разницу во времени и пространстве, соединились в одну.

Вместе с нами в этой процессии незримо шли Фома Аквинский и Людовик Французский, Тереза Авильская и мать Тереза Калькуттская, Максимилиан Кольбе и Эдит Штайн, Тереза из Лизьё и Диего де Ланда, Франциск Ассизский и Доминик де Гусман, Иоанн Павел II и Пий XII, кармелиты и францисканцы, доминиканцы и салезианцы, члены Общества Иисуса и Опуса Деи… И миллионы других монахов и монахинь, священников и мирян… И, конечно же, Ежи Попелушко.

Непередаваемое впечатление. Только из-за этого стоило переходить в католичество…

Но нужно было возвращаться к нашему разговору.

- И эта гордость… – осторожно предположил я.

- И эта гордость – эхом повторила Лада – которую я вдруг ощутила, естественно, сделала невозможным продолжение моих… сексуальных эскапад. И потом… ведь кроме пастырей земных, есть ещё и пастыри небесные, поэтому… я почувствовала, что отец Ежи… в общем, с этого момента он стал моим небесным пастырем и что я… я должна быть достойной такого пастыря…

«Иными словами» - подумал я, «он стал её небесным покровителем. Без какого-либо её на это желания. Исключительно по собственной инициативе. Точнее, впрочем, по воле Божьей».

Я на собственном опыте знал, что такое случается. В католичестве небесного покровителя при крещении (или конфирмации - переходе в католичество из другой христианской деноминации) человек либо выбирает себе сам, либо (когда крестят младенца), это делают родители.

Я при конфирмации (я переходил в католичество из православия) выбрал себе в качестве небесного покровителя святого Франциска Ассизского. Наверное, из-за его молитвы, которую я считаю одним из величайших творений человеческого гения:

Господи, сделай меня орудием Твоего мира.
Там, где царит ненависть, помоги мне сеять любовь;
Там, где царит обида — прощение;
Там, где властвует сомнение — веру;
Там, где царит отчаяние — надежду;
Там, где господствует тьма — свет;
И там, где царит печаль — радость.

О, небесный Владыка, дай мне силы стремиться к тому, чтобы
не столько быть утешенным, сколько утешать;
не столько быть понятым, сколько понимать,
не столько быть любимым, сколько любить.

Ибо только отдавая, мы приобретаем,
Только прощая, мы получаем прощение
И только покидая этот мир, мы рождаемся в Жизнь Вечную

Аминь

А потом.. потом, по совету одного из католических священников, я прочитал Историю одной души святой Терезы из Лизьё. Эта небольшая книга произвела на меня впечатление… если не такое же, как клип Джоан Баез на Ладу, то, во всяком случае, весьма близкое.

Блестящая поэтесса и писательница; автор, пожалуй, самого влиятельного католического произведения ХХ столетия; одна из всего трёх женщин за всю двухтысячелетнюю историю католичества, удостоенная высокого звания Учительницы Церкви, эта монахиня-кармелитка, ещё совсем молодая девушка (она умерла от туберкулёза в возрасте всего 24 лет) стала моей небесной покровительницей. И тоже без какой-либо просьбы с моей стороны. Несомненно, по воле Божьей. И почему-то я уверен, что, когда придёт мой час, именно она возьмёт меня за руку и поведёт в Царствие Небесное.

Если, конечно, я буду этого достоин. В чём меня нередко посещали серьёзные сомнения.

А Ладу, судя по всему, в Царствие Небесное поведёт святой Ежи Попелушко (в том, что к тому времени он будет официально канонизирован, у меня не было ни малейшего сомнения). Если она будет этого достойна, конечно. А для этого, как минимум, ей нужно пройти через епитимью, которую она действительно заслужила. А не ту, которую максимально может наложить священник, исходя из реалий современного мира. И вынужденной realpolitik Святого Престола.

Всё начинало «складываться» в цельную и понятную картину. Что, разумеется, не могло меня не радовать.

- Скажите, Лада – осторожно спросил я, скорее просто из праздного любопытства, ибо не очень себе представлял, как эта информация могла мне помочь – а кто Ваш «официальный» небесный покровитель? Которого Вам назначили при крещении? Точнее, наверное, покровительницей? Ведь женщинам обычно выбирают женщин; мужчинам – мужчин…

Её ответ меня просто ошарашил. Хотя, наверное, мне следовало догадаться…

Лада неожиданно усмехнулась

- Святая Жанна д’Арк…

- О как! – вырвалось у меня. – А ваши родители – это же они, наверное, выбрали вам небесную покровительницу – как-нибудь это объяснили?

- Они, кто ж ещё… - снова усмехнулась девушка. – Да никак они это не объяснили. Я думаю, что выбрали ту, которая первой пришла в голову. Честно говоря, они никогда не были особенно сильны в житиях католических святых…

«Любопытно» - подумал я. «Хотя… в чём-то, наверное, они попали в точку. Выбрали своей дочке – весьма противоречивой натуре (пока, по крайней мере), в небесные покровительницы едва ли не самую неоднозначную и противоречивую католическую святую. С неудивительным результатом»

Святая Жанна д’Арк - действительно одна из самых (если не самой) неоднозначных и противоречивых католических святых. Во-первых, совершенно непонятно, за что, собственно, её канонизировали (причём, что занятно, аж в 1920 году – через пять столетий после смерти). Ведь все её заслуги не имели ни малейшего отношения ни к защите, ни к распространению католической веры, ни даже к благотворительности. Во всяком случае, она не сделала ровно ничего даже из довольно минимальных требований Евангелия от Матфея (25:31-46), которые многие считают сутью христианства. Да и с Нагорной проповедью Спасителя её деяния имели очень мало общего (точнее, ничего общего). Как и вообще с евангельским вероучением.

Жанна д’Арк, по большому счёту, добилась в своей жизни только одного – помогла возвести на престол Карла VII – к слову, сказать, претендента, обладавшего наименьшими правами на этот престол (хотя и, как потом выяснилось, наибольшими способностями к управлению государством). Поскольку в то время (начало XV века) наций как таковых не существовало (как и национальных государств), говорить о её роли в какой-то национально-освободительной борьбе не приходится (на было никакой такой борьбы – была банальная грызня за власть и территории между тремя группировками, каждая из которых представляла собой весьма интернациональный сброд).

Командовала войсками отнюдь не она (она была лишь символом – источником вдохновение), а некий Жиль де Рэ (получивший, на минуточку, в 25 лет чин маршала в армии дофина), незаслуженно оболганный и безвинно приговорённый к смерти по сфабрикованному обвинению в убийстве нескольких сотен детей (да-да, это тот самый Синяя Борода). В общем, жертва политических интриг.

Да и с обвинением в ереси (за которое её, собственно, и сожгли) не всё ясно. Есть мнение, что не таким уж и необоснованным было это обвинение. А её реабилитация в 1456 году была как раз обусловлена чистой политикой (и PR), ибо как-то неудобно было, что царствующего монарха на престол возвела еретичка, впоследствии сожжённая на костре по приговору епископского суда.

Если её вообще сожгли. Ибо версия о том, что на самом деле вместо неё сожгли какую-то накачанную наркотиками несчастную, оказавшуюся в неподходящее время в неподходящем (для неё, разумеется), месте, а саму Жанну тихо вывезли в безопасное место (выкупили, то есть), скажем так, имеет под собой весьма серьёзные основания. Ибо иначе нехорошо получается - она дофина Карла на престол возвела, а он и пальцем не пошевелил, чтобы спасти её от ужасной смерти на костре (а то и вовсе сдал бургундцам). Это тааакое пятно на репутации… А в те годы репутация монарха – это если не всё, то почти всё. Тем более, что такое предательство – единственный случай в биографии этого в целом, выдающегося и исключительно порядочного короля.

И вот теперь, чтобы помочь Ладе избавиться от этой неоднозначности и противоречивости, Всевышний назначил ей другого, более подходящего, небесного покровителя. Святого Ежи Попелушко. Хотя формально Церковь его не канонизировала, лично у меня не было никакого сомнения к его фактической принадлежности к лику святых. Как и другого поляка - покойного понтифика Иоанна Павла Второго.

«Разумно» - подумал я. «Осталось только определить подходящую епитимью. Пустяк».

Проблема состояла в том, что даже после этого «допроса» я имел весьма отделённое представление о том, какой же должна быть эта епитимья. Точнее, практически никакого представления. Нужно было, как говорится, «продолжать копать». Пока не докопаюсь до нужного результата.

- А для того, чтобы быть достойной такого пастыря, Вам необходимо примириться с Всевышним и Его Святой Церковью…

Девушка кивнула

- В свою очередь, для этого нужно решительно порвать со своей греховной жизнью; исповедаться в грехах, получить отпущение – прощение – грехов и, что немаловажно, выполнить епитимью, причём ту, которую Вы заслужили своими грехами и которая, как Вы считаете, лежит за причинами неизбежных ограничений, в которых вынуждены действовать католические священники?

Лада снова кивнула.

- …потому что назначенная Вам епитимья не принесла ожидаемого облегчения и примирения?

- Именно так – подтвердила девушка.

- И поэтому Вы пришли ко мне, потому, что уверены, что именно я смогу назначить Вам необходимую епитимью. И выполнить её. Ибо у меня в этом есть существенно большая степень свободы, чем у католической Церкви?

Девушка согласно кивнула.

- Скажите, Лада – как можно мягче спросил я – если Вы не чувствуете ни облегчения, ни внутреннего покоя, ни примирения со Всевышним, то что Вы чувствуете?

Её ответ меня, мягко говоря, не порадовал. Хотя чего-то такого вполне стоило ожидать.

- Я чувствую присутствие демонов. Демонов, которые… - она запнулась – не пускают меня к Богу. Ни к Всевышнему, ни к Христу, ни к Пресвятой Деве Марии, ни к ангелам, ни к святым…

Это было действительно очень опасно. И в этом мире (в этой земной жизни) и, особенно, в последующей.

Дело в том, что общепринятый термин «частный суд», на котором определяется судьба человеческой души после его (или её) смерти, скажем так, несколько неадекватен реальности. На самом деле, никакой это не суд. Ибо нет ни подсудимого, ни адвоката, ни обвинителя, ни судьи, ни жюри присяжных.

Исходное греческое слово (ибо Новый Завет, из которого взята концепция частного суда, написан на койне - разговорном греческом начала нашей эры) означает не только суд, но ещё и «испытание»; «проверку» и даже «искушение». Поэтому соответствующий англоязычный термин trial гораздо лучше передаёт смысл исходного греческого термина, чем русскоязычный (да и вообще, по точности и адекватности т.н. Синодальный русскоязычный перевод Священного писания, мягко говоря, в подмётки не годится переводам англоязычным).

На самом деле всё происходит совсем не так. Точнее, почти с точностью до наоборот. Ибо решение принимает не Всевышний (вселюбящий Бог просто не может по своей воле отправить человека ни в Ад, ни даже в чистилище), а человек.

После физической смерти, пройдя по тоннелю, неоднократно описанному во всяких там «Жизнь после жизни», «Жизнь после смерти» и прочих сочинениях аналогичной тематики, человек (точнее, его душа), проходит через дверь, через которую «обратного хода нет». На научном языке это называется «биологической смертью» (в отличие от смерти клинической – прохода по тоннелю – которая обратима).

За этой дверью, в некоем «помещении» (если этот термин вообще применим к нематериальному – «тонкому» - миру), собственно, и происходит принятие этого действительно судьбоносного решения. Ибо на карте стоит вечность. Вечная любовь и блаженство или вечные боль и страдания.

В этой «судебной комнате» присутствуют (незримо, но очень ощутимо), как говорится, обе «противоположные инстанции». С одной стороны, Всевышний (Бог-Отец); наш Спаситель и Господь Иисус Христос; Пресвятая Дева Мария, святые апостолы, ангелы, святые и блаженные. С другой – Сатана, злейший враг рода человеческого. И его приспешники – демоны. И человек должен сделать выбор.

Для каждого человека (индивидуума) эта комната выглядит по-разному. Так сказать, «индивидуальный дизайн». Чем чище человеческая душа и чем меньше она обременена грехами (в первую очередь, естественно, наиболее тяжкими – гордыней, алчностью, завистью, гневом, чревоугодием, ленью, похотью и страхом), тем сильнее в этой «комнате» присутствие Божие и тем слабее – присутствие демоническое. И тем, соответственно легче человеку сделать выбор в пользу Царствия Небесного и вечного блаженства, преодолев демонические искушения.

И наоборот, чем темнее человеческая душа и чем больше она обременена грехами (в первую очередь, естественно, наиболее тяжкими), тем слабее в этой «комнате» присутствие Божие и тем сильнее – присутствие демоническое. И тем, соответственно сложнее человеку сделать выбор в пользу Царствия Небесного и вечного блаженства, и, соответственно, сопротивляться демоническим искушениям. Которые ведут человека прямиком в Ад – в царство вечной боли, ужаса и одиночества.

Говорят, что «с кем дружишь, тому и служишь». А кому с служишь в земной жизни, с тем и будешь жить в жизни посмертной. Вечной, то есть.

Средства очищения человеческой души от грехов и изгнания демонов хорошо известны уже не одну тысячу лет. Молитва, пост, покаяние, исповедь, отпущение грехов, епитимья… К сожалению, этих средств не хватало даже святым и подвижникам (чего уж там говорить о грешниках-мирянах, особенно о столь грешных, как Лада!). Поэтому даже святым приходилось использовать методы физического воздействия (не столько даже усмирения, сколько истязания своей плоти). Святой Бенедикт бросался в терновый куст, состоявший из огромного числа весьма острых колючек; бесчисленное множество монахов, священников и святых (вплоть до папы Павла VI в 70-х годах ХХ столетия) носили власяницу – одеяние из грубой шерсти или конского волоса, мягко говоря, довольно болезненно воздействовавшее на кожу; очень распространена была и самофлагелляция, которую применяли и святая Тереза Авильская, и мать Тереза, и святой Падре Пио, и святой Пётр Дамиан; и святой Франциск Ассизский; и святой Хосемария Эскрива, и даже папа Иоанн Павел II.

Ни власяницы, ни тернового куста я предложить Ладе не мог (хотя у меня и были, скажем так, вполне достойные заменители). А вот флагелляцию – пожалуйста. Сколько душе угодно.

В буквальном смысле. Ибо душе Лады было как раз очень даже угодно, чтобы её тело было подвергнуто истязаниям достаточной силы и продолжительности для того, чтобы не просто ослабить хватку, а именно отодрать демонов от её души. Чтобы, когда придёт её час, Ладе было как можно легче сделать правильный выбор.

Иными словами, мне предстояло совершить некий экзорсизм. Даже, наверное, вполне определённый экзорсизм. Что, учитывая, что я не только не имел соответствующей подготовки, но и богословские знания мои, были, скажем так, очень сильно ограничены. По сравнению даже с самым распоследним священником. Хоть католическим, хоть православным, хоть протестантским. Да и Святой дух по апостольской преемственности мне никто не передавал (т.е., никто никуда меня не рукополагал).

С другой стороны… в силу, скажем так, особых обстоятельств, я был единственным, кто мог совершить – и успешно! – необходимый обряд экзорсизма (к католической «классике жанра» имевший, правда, весьма отдалённое отношение). Поэтому я имел полное право надеяться на необходимую поддержку со стороны Всевышнего и его «небесной канцелярии». А, говоря словами святого Апостола Павла: «если Всевышний с нами, не имеет значения, кто против нас». Всё равно у противника нет шансов.

Воодушевлённый этими словами, я как можно более уверенным голосом заявил Ладе следующее:

«Ситуация мне, в общем и целом, ясна. Необходимо не столько выполнить необходимую епитимью, сколько совершить некий очень специфический обряд экзорсизма. С использованием проверенных тысячелетиями методик духовной брани с помощью истязания плоти… Твоей плоти, в данном случае…»

Насколько мне было известно, в таких случаях священник обращался к грешнику (или грешнице) исключительно на «ты». Поэтому я решил не нарушать традиции и не заниматься глупой политкорректностью. К которой я, надо отметить, и в других обстоятельствах всегда питал и питаю крайнюю степень отвращения.

Лада согласно кивнула. Собственно, именно этого она и добивалась с самого начала.

Оставалась одна маааленькая проблема. Как проводить сеанс экзорсизма, было примерно понятно. Постоянно усиливать болевые воздействия, пока… собственно именно в этом и состояла проблема. Пока что? Как я узнаю, что экзорсизм (а) завершился и (б) завершился успешно?

Я мог надеяться только на некий эффект, который лично мне ни разу не приходилось наблюдать (хотя за свою уже довольно долгую карьеру флагеллятора я перепорол не одну сотню задниц). Пресловутый сабспейс.

По словам моей знакомой Д/С-ницы (домины, то есть или, как иногда говорят, фемдомщицы), если пороть нижнего (или нижнюю) достаточно долго, постепенно увеличивая силе и частоту ударов (и, тем самым, постепенно усиливая боль), а потом, без паузы, очень резко и быстро нанести несколько очень сильных ударов каким-нибудь достаточно болезненным инструментом (например, достаточно длинным и тяжёлым кнутом), нижний проваливается в некое подобие транса (его иногда называют изменённым внутренним состоянием), который, собственно, и называется сабспейсом.

У меня всегда было крайне настороженное отношение к такому трансу (я вообще подозревал, что сие есть всего лишь форма болевого шока), но это было единственное, за что можно было хоть как-то «зацепиться». А поскольку я прекрасно знал, что при порке (да и вообще на любом болевом сеансе) от верхнего к нижнему передаётся огромное количество энергии, я надеялся, что, подключившись к нужному источнику энергии (Всевышнему, то есть), я смогу передать Ладе достаточно энергии, чтобы с «провалом» в сабспейс она одновременно и освободилась бы от демонов.

Но я понимал и другое. Причём понимал, как говорят в США, «чётко и ясно». Что вся эта демоническая компания, прочно угнездившаяся в уголках души молодой женщины, просто так свою территорию не уступит. И что будет сопротивляться, используя все возможности молодого, сильного и здорового тела Лады, над которым они имели весьма нешуточную власть. А поэтому истязать это тело придётся долго и очень мучительно.

О чём я честно Ладу и предупредил.

«Грешила ты сильно; даже очень сильно. И весьма долго. Поэтому и демонов нахватала многих, сильных и зловредных. Для полного изгнания которых тебя потребуется истязать долго и очень больно. Почти нестерпимо больно.»

Ладе снова кивнула. Видимо, она уже была внутренне готова практически к любым испытаниям. Точнее, мучениям. И к любой – даже самой сильной и длительной боли.

Я продолжил:

«При этом боль будет не просто постоянной; она будет постоянно усиливаться, пока… пока хватка демонов не ослабнет настолько, что та духовная энергия, которую я буду тебе передавать во время сеанса, не вышвырнет их вон из твоей души»

«Далее» - продолжил я. «Во время сеанса ты должна мне помогать. Как бы тебе ни было больно и страшно, ты должна безропотно выполнять всё, что я попрошу и ни в коем случае не сопротивляться. Иначе я могу нанести тебе серьёзную травму. Понятно?»

Лада опять кивнула. «Я согласна» - тихо сказала она.

«Хорошо» - улыбнулся я. И нажал кнопку звонка.

Дверь бесшумно распахнулась и в комнату вошла, скорее, даже, вплыла Зоя - моя ассистентка (и периодически любовница). Очень периодически.

«Зоя» - обратился к ней я. «Будь добра, принеси пожалуйста, хорошую охапку крапивы. Для нашей новой клиентки».

По миловидному личику Лады пробежала тень страха, но она очень быстро взяла себя в руки и снова приняла покорно-смиренный вид.

Зоя кивнула, покинула комнату, закрыла за собой дверь и отправилась за крапивой.

Мой офис находился в доме, который стоял практически на территории одного из городских лесопарков. Дело было раним летом; молодая крапива росла минутах в пяти ходьбы от офиса. Так что Зоя должна была очень скоро вернуться. Впрочем, нам с Ладой было чем заняться.

«Раздевайся догола» - спокойно, но твёрдо приказал я Ладе. «Потому что мне придётся работать со всем твоим телом, включая самые интимные и чувствительные места. Чтобы причинить тебе максимальную боль…»

«Понимаю» - кисло улыбнулась Лада. «Оно же ведь всё грешило… поэтому всему и отдуваться…»

Она встала и начала раздеваться. Спокойно, медленно, ничего и никого не стесняясь, но и не выставляя ничего напоказ. И даже не пытаясь продемонстрировать свою чувственность и сексуальность (хотя и той, и другой у ней было в избытке).

По всем католическим (и вообще христианским) канонам, приступая к столь серьёзному (и небезопасному для Лады) действу, как алгоэкзорсизм (изгнание демонов с помощью боли, то есть), необходимо было очень хорошо помолиться (за успех данного богоугодного начинания). Но я так и не смог заставить себя это сделать. Не потому, что был недостаточно религиозен, а потому, что прочитал где-то, что перед пыткой обвиняемой в ереси или колдовстве инквизитор и обвиняемая совместно, стоя на коленях, молились за успех предстоящей ей пытки.

Конечно, у нас с Ладой ситуация была совершено иной, но всё же… словно непреодолимый барьер какой-то. Поэтому я решил, что Всевышний и без молитвы мне поможет – ибо я делал всё это не для себя – а для Него.

«Одежду можешь сложить на диван» - добавил я.

Лада покорно кивнула.

Подошла к дивану, сняла пиджак, аккуратно поместила его на спинку стула. Затем, стоя вполоборота ко мне, медленно, аккуратно, пуговку за пуговкой, расстегнула блузку, открыв моему взгляду изумительной красоты кружевной лифчик, сквозь который были хорошо видны её изумительной красоты груди.

Лада сняла блузку, аккуратно положила её на пиджак. Затем поймала мой взгляд, который я никак не мог оторвать от её великолепного бюста и виновато пробормотала:

«Извините… мне, наверное, следовало надеть более скромное бельё… Но я… я… мне этот комплект так нравится…».

«Ничего страшного» - успокоил её я. «Это же ненадолго…»

Она улыбнулась, завела руки за спину, расстегнула лифчик, аккуратно сняла его и столь же аккуратно положила на диван. Затем расстегнула юбку, позволила ей упасть к её изящным и стройным ножкам, переступила через юбку. Наклонилась, взяла юбку и поместила её на спинку дивана рядом с пиджаком и блузкой. Быстро сняла колготки, открыв моему взгляду кружевные трусики-стринги. Столь же изящные, как и её лифчик.

Мягкими, чисто женскими движениями сняла трусики и мягко же бросила их на диван, оставшись совершенно обнажённой.

Обычно мои клиентки раздеваются не в моём кабинете, а в флагелляционной (как я её называю). После чего я их некоторое время готовлю к порке (или другим «методам физического воздействия»). Но Ладу я решил раздеть в кабинете. И сеанс начать прямо здесь, в кабинете. Ибо её боль должна быть как можно более непрерывной.

У меня в ящике стола лежала настоящая таджикская камча, которой я периодически порол Зою за те или иные мелкие провинности (за провинности крупные я её безжалостно сёк кнутом стоя – во флагелляционной). С её, разумеется, полного (и даже письменного) согласия.

Обычно в таких случаях я требовал от Зои повернуться ко мне спиной, снять кофточку и опереться на стул. После чего наносил ей нужное число ударов по спине. Надо отметить, очень сильных и болезненных. Так было нужно потому, что Зое порка нравилась. Не очень сильная, конечно.

Когда она только поступила ко мне на работу в качестве секретаря, ассистента и по совместительству медика, она была, как говорится, полной ванилью. А через пару месяцев неизбежно активного участия в моих сеансах (и вообще в моей работе) вдруг попросила её выпороть (по её словам, ей было интересно ощутить, что чувствуют мои клиентки во время порки).

Вместо того, чтобы просто оголить свою весьма симпатичную пятую точку, она совершенно неожиданно для меня разделась догола (обнажив красивое и стройное тело) и легла на лавку. Я устроил ей дегустацию чуть ли не всех своих дивайсов (по три удара каждым), а затем дал полсотни ударов средней силы плёткой средней жёсткости. Удары, надо отметить, она перенесла героически. Не в последнюю очередь потому, что по её же словам возбудилась просто до невозможности. До невозможности терпеть, то есть. Поэтому и отдалась мне прямо во флагелляционной (продемонстрировав незаурядное искусство интимной близости).

После этого я периодически её порол (иногда – по её просьбе; иногда – по моей); иногда мы оказывались в моей постели, иногда – в её; иногда мы занимались «этим» в кабинете или во флагелляционной – после сеанса с ней. Нас такие отношения полностью устраивали.

«Повернись ко мне спиной» - тихо приказал я Ладе. «Обопрись на спинку кресла»

Девушка повиновалась, прекрасно понимая, что её ждёт.

«Расслабься»

Лада глубоко вздохнула и постаралась расслабиться. Получилось не очень.

Я коротко размахнулся и резко хлестнул девушку по спине. На месте удара мгновенно вспухла широкая красная полоса.

Лада вытянулась и вскрикнула.

«Терпи» - приказал я.

«Извините» - пробормотала девушка.

Я ударил её ещё пять раз. Сильно, резко и очень больно. По её щекам почти сразу полились слёзы, её тело изгибалось; её пальцы, вцепившиеся в спинку кресла, побелели от напряжения. После каждого удара она подпрыгивала от боли. Её выдержки хватило только на три удара; после чего она уже не могла сдержать крики. После шестого удара у неё перехватило дыхание. ..

Я дал ей небольшую передышку, затем снова очень тихо сказал:

«Это ещё даже не начало. Это так… лёгкая разминка. Дальше будет гораздо больнее. Несравнимо больнее»

«Я понимаю» - прошептала Лада. «Спасибо…»

«Пойдём» - я осторожно тронул её за локоть.

Она покорно пошла за мной в «флагелляционую».