bdsmion

8-) Раз уж меня упомянули...
Вот, что означает загогулина-35!



(Это гиф!!! Чтобы посмотреть, надо нажать!)

А может пожарные - это скрытые садисты? Всё-таки они красные... )

:) Неловко, это когда потом приехавшие по вызову пожарные, увидев струйку дыма из окна, залили домик пеной, открыли дверь и увидели застывших в недоумении ошарашенных тематиков, с кружками в руках и обляпанных пеной. У всех тогда возникает мысль о разумности такого пожаротушения и добровольности пенной помывки. )

Поздравляю с Днюхой Позитивчика!
Желаю подружек без лифчика,
Без трусиков и не стеснительных!
И в целом - позитивно общительных!!! )

[:ozab]

:) Приходи в ресторан "Пальчики" покушать, там и тебя накормят! )

(только она не на белом вине, а на уксусе... и не из чёрных семян, а из белых... и из молотых в порошок).

:-o Как угадала??? Там дижонская.

:-P вкусная!!!

[angel] потому что так они вкуснее. Но если не нравится, могу и вытереть их об что-нибудь.

:-P Там не твоё бёдрышко, не твоё ))) Я же не садист )

[angel]

:) Но так ещё также и:
«Кровь Лани» - мясо креветок в томатном соусе, «Кошьи когти» – острые мелкие телячьи рёбрышки, политые острым кетчупом...
А сколько ещё неупомянутых! ))) Другие авторы упомянут, не сомневаюсь!

[:2hug]

Текст поздравления в гифке:


Красавица рыжая Белочка,
Я с Днём поздравляю рождения,
Желаю изысков в тарелочках
и праздничного настроения!

Пусть год будет светлым от радости,
Друзей и здоровья прекрасного!
А ярких эмоций - лишь в страстности!
И секса тебе сладострастного!!!

[angel]

С Днём рождения, Белочка, jeki-devil!!! Ура-а-а-а!!!!!
Желаю тебе, рыжик, счастья, удовольствий и побольше радости с отличным настроением - здесь и повсеместно! Весь следующий год и пожизненно!!! :)

[:flower20] [:flower20] [:flower20] [:flower20] [:flower20] [:flower20] [:flower20]

[:roses] [:roses] [:roses] [:roses] [:roses] [:roses] [:roses]

[:flower8] [:flower8] [:flower8] [:flower8] [:flower8] [:flower8] [:flower8]

[:musicband]
[:d1] [:bliss] [:swanlake]


(гифка)

Дорогие читатели, извините, что так много текста. Много букаф, но я не специально!

Первые две части рассказа здесь:
http://bdsmion.com/forum_topic/Kogda_odezhda_ne_zhmet/149034
и http://bdsmion.com/forum_topic/Kogda_odezhda_ne_zhmet_Chast_2/149176

Окончание.


3. Освобождение – дело рук человеческих.

Я начал с того, что мне было понятно и известно: графинчик водки; тонко нарезанный лимон; полукопчёная колбаса и сервелат, нарезанные длинными овалами; твёрдые сорта сыра, Эдемский и испанский Гарроча, и по совету Джули адыгейский; картошку в мундирах, очищенную от них и политую оливковым маслом с кинзой и базиликом (я тут же подумал, что лишнюю, особенно неизвестную мне, зелень я прикажу Джули счищать), называемую в меню «Кляп для худышки»; запечённые в сливочном соусе кусочки утки – такие косточки с мясом, покрытым корочкой от запекания и политые чесночно-кефирным соусом, называемые здесь непонятным словом «Додзюбалась». Пока выбирал, я пробовал ёрзать на стуле, чтобы брюки приобрели хоть какое-то положение, ослабляющее давление ниже ремня. Даже сам ремень поправлял рукой то ниже, то выше, но и это не помогало: штаны теснили пах по-прежнему. Зато с ногами всё обстояло намного лучше – я снял туфли под столом, и ступни, оставшиеся лишь в хлопчатых носках, задышали полноценной свободой. Это радовало даже больше, чем возможность попробовать что-то новенькое из ресторанных шедевров вкуса! Кроме вышеперечисленного, Джули-Жули насоветовала мне отведать «Отбивного холопа» – какое-то мясо, типа бифштекса, но опять с неизвестным соусом и чёрными маслинами, «Пандову радость» – побеги бамбука в сметане и горчице, «Кровь Лани» - мясо креветок в томатном соусе, «Кошьи когти» – острые мелкие телячьи рёбрышки, политые острым кетчупом и ещё несколько таких же экстравагантных по названиям и составу небольших блюд.
- Беги, Джули, беги, попозже я закажу что-нибудь и ещё, распробовать бы для начала это. Принеси мне эти вкусности, накорми своего голодного властителя, а то, вон, и девочки чего-то хотят, а время летит мимо нас… — я еле успел хлопнуть по попке под юбочкой, так быстро унеслась моя помощница.
Я остался ждать. Вытянув с наслаждением свободные ноги, расправил руки и положил левую на тёплый животик, правую на грудь другой терпеливой соседки и стал медленно, по-хозяйски тарабанить пальцами по пупку и между сисек. Со стороны бара теперь доносилась негромкая музыка, какая-то современная зарубежная попса, но до меня, слава богу, эти лишние мотивы почти не доходили – незачем мне подстраивать своё настроение под случайный выбор мелодий и инструментов. Обедающие больше не смотрели в мою сторону, все занимались своими делами. Парочка слева о чём-то беседовала, время от времени мужчина вставал перед своей хозяйкой на колени, вставлял её в ротик что-то на вилке, а та – то поглаживала его по голове, то поворачивала к себе задом и хлестала его по быстро заголяемым перед ней ягодицам длинным стеком. Потом они снова беседовали. «Мило», ухмыльнулся я. Справа от меня, недалеко от входа на кухню, попивал вино парень в строгом, как и у меня, но светло-бежевом костюме, на котором был значок с красной отметиной, но я не видел точно, как именно она располагалась. Возможно, что он и садист, но занят он был вовсе не жестокостями. Перед его столом выступала роскошная танцовщица! На ней были лишь кожаные чёрные стринги и маска на лице. А на полу валялись чулки и зелёная юбочка. Она обходилась без шеста, но то, что она выделывала со столом и коленями зрителя, переплюнуло бы любой стрип-танец у палки. Дальше, и справа, и слева, были и другие разношёрстные посетители, кто поодиночке, кто в паре или втроём. От некоторых не отходили официантки, другие забавлялись чем-нибудь, что не требовало вмешательства со стороны. Тематическая жизнь и праздники вкуса развивались по своим правилам у каждого занятого столика. Чуть правее, впереди, почти в центре зала, я заметил ту самую красную королеву, что ранее находилась у бара неподалёку от меня. Сейчас она сидела одна за столиком, левым боком ко мне, с бокалом в руке и двумя маленькими тарелочками перед ней. Она не пила и не ела, видимо, размышляла о чём-то. Люстра над ней была чуть позади и освещала её так же неудобно, как и мои «прожектора» за спиной – меня. Я различал лишь цвет её платья, позу и неторопливые движения, выдававшие грацию уверенной в себе женщины, пару раз она взглянула и в мою сторону. Красивая женщина. Жаль, что такая властная.

Наконец прибежала Джульетта, держащая графин со стаканчиком, вилки с ножами и что-то жёлтое в тарелке, а с ней и ещё две официантки с подносами. Я моментально почувствовал, что голоден не только тематически!
Соскрёб вилкой с куска уточки шмат мяса, положил его в рот и стал ножом отрезать длинный ломтик сыра «Гарроча». Пока аккуратно резал, во рту перекладывал языком мясо на зубы, переворачивал и поправлял, сдавливал зубами, раздвигая ими волокна нежной мякоти, пережёвывал. Из утятины выпускался сок, жирный и со сливочным вкусом, сглотнул его с небольшим количеством уже пережёванного. Закинул к этому пиршеству тонкую пластинку «Гарроча». К сливочному вкусу корочки мяса гармонично вплёлся сырный, хранящий память козьего молока. Вместе они затеяли игру с языковыми рецепторами – кто кого интересней, но всё-таки оба сливочных вкуса непременно побеждались добываемым челюстями вкусом утки. Не хватало привычного ощущения жареного лука. Его я, с удовольствием, обнаружил на целиковой картошке. Взяв тарелку в левую руку, а вилку в правую, я разложил уже не горячие картофелены на правой нижней – между грудей и ниже, на верху животика, откуда они скатывались, пока я не разломал их на части. Быстро управившись, я скомандовал «живой тарелке» следить, чтоб с неё ничего не падало, осторожно нацепил на вилку большую половинку с живота (кожа прогнулась – то ли от давления вилки, то ли от инстинктивного страха нижней), оставив на её месте светлое пятно масла, и отправил в рот. Там картошка тут же рассыпалась от простого надавливания нёбом. Маслянистый крахмал стал пережёвываться вместе со сливочно-мясными кусочками. Проглотив, я потянулся за следующей. Проведя гладкой выпуклой поверхностью вилки по мягкой груди, затем по соску, я перевернул вилку и наколол ещё одну картошку. «Ты будешь?» – спросил я у Правой. Та, смотревшая на себя и мои действия, перевела глаза на меня и коротко кивнула. Я вложил ей в ротик три картошечки, пусть жуёт. Себе подцепил ещё две и, начав есть, захотел контрастности. Жуля всё это время стояла по левую руку от меня и старательно что-то нарезала и раскладывала, время от времени замирая (как я слышал), когда моя вилка касалась живого тела на правом столе. Теперь она мне мешала. Я отстранил её, загнав позади себя. Взял соусницу с горчицей и какими-то приправами, повернулся к Левой и, стараясь не пролить на бока, налил на низ животика до пупка. «И ты картошечки хочешь?» – спросил я у неё. После кивка я взял на вилку с Правой и обмазал в горчице на Левой один из больших клубней. Обмакнув его со всех сторон, я поднёс вилку к её лицу и, когда она раскрыла губки, сунул поглубже. Картошка была большой и, ещё не развалившаяся, упиралась мной в дальнюю часть языка и сужающееся к горлу верхнее нёбо. Девушке пришлось облизывать внутри рта здоровую почти круглую картошину, стараться протолкнуть её к зубкам; давить своим шершавым инструментом вкуса на гладкую, смазанную маслом и соусом округлую поверхность, чувствовать её и желать проглотить... Я полюбовался, затем вытащил вилку, с которой Левая губами сняла и оставила в себе начавший разламываться шарик. Проделав это ещё два раза, я спросил, вкусная ли горчица, не острая? Улыбка жующего рта была мне ответом. Набив и себе рот ещё картофелем и куском утятинки, я проткнул один из помидорок-черри на столе и снова повернулся к Левой. Пока она жевала, я стал водить холодной горошиной по её животику, собирая остатки горчицы. Хотя немного открытый лобок я, скорее наоборот, смазывал. И намного дольше, чем если бы просто смачивал помидорку в соусе. Когда весь живот и видимая часть лобка стали блестеть, я отправил томат к прожёванным мной картофелинам. Масляный крахмал во рту озарился красным вкусом лопнувшей горошины, и острота горчицы усилила резкость ощущения. Неприкаянная Жуля осторожно взяла меня сзади за мышцы над ключицами и стала пожимать их, делая что-то похожее на массаж. Это было приятно. Не столько сдавливающими движениями (через пиджак и рубашку), сколько заботливыми прикосновениями.
– Маленькая моя, милая Джули, ты наверно тоже хочешь покушать? – прожевав, спросил я.
– Совсем немножечко, Господин, не беспокойтесь за меня, я перехватила на кухне, – еле слышно отозвалась она.
– Не стесняйся, бери что захочется и ешь со мной. Мне одному всё не съесть, а ведь ещё не всё заказано, что хотелось попробовать.
– Хорошо, спасибо, Хозяин, я буду время от времени брать по кусочку, – не прекращая свой массажик, сказала она, и в её тоне я почувствовал улыбку. Значит, и ей хорошо.

Я потянулся к столу. Налил из графинчика 50-граммовую стопочку водки. Потом взял кружок лимона и повернулся к Правой. Она еле заметно сдвинула бровки и чуть отвела голову. Я ухмыльнулся – подумала, что ей. Положил тонкий диск на грудь, накрыв сосочек. От холода купол груди слегка дёрнулся, но лимон удержался на месте и остался лежать, как колесо от телеги на вершине холма. Когда-то, во время праздника, такие колёса поджигали и спускали с пригорков, чтобы те весело катились, крутя вокруг себя языки пламени и оставляя на траве огненные дорожки. Но у этого была другая судьба… Я тяпнул стопочку и приблизился лицом к живой округлой горке. Лизнул её снизу и повёл язык выше, добрался до верха, подцепил край лимона и, проведя кончиком по упругой пимпочке соска, подобрал его на язык.
Да… Кисловатая какая-то закуска. Я обратился к колбаскам. На столе их было два вида: полукопчёная «Краковская» и сервелат. Я решил, что обе вкусные! Это для гурмана у них огромная разница, почти антагонистическая. Но по мне – их различные привкусы одинаково достойно выполняли роль приличной для желудка закуски. Я взял оба блюдца, повернулся к Левой и стал выкладывать по ломтику то одну колбасу, то другую на тело красавицы. Два ломтика на дальнюю грудь, прямо около соска, два на ближнюю. Парочку между них, ещё несколько на животик, где остатки горчицы смазали их нижние стороны, и несколько штучек попали в раскрытый согласный ротик. Отложив тарелочки, я подцепил с живота кусочек потолще, проведя под ним по коже холодной вилкой, и сам стал жевать. Жирный вкус мясного продукта тут же вызвал во рту приток слюны, она смазала гладкий ломтик, и я стал быстро его жевать, чтоб проглотить желанную вкусность как можно скорее! Вкусно и приятно глотать такие вещи, особенно побывавшие в атмосфере эротической красоты женского тела. Жуля тоже не удержалась и, быстро вытянув руку, схватила одну из колбасок с живота. А мне опять захотелось мяса. Взял со стола двумя руками длинную ножку утки и стал рассматривать. Я всегда не любил шкуру на птице, но тут была запеченная корочка. Она красиво переливалась жёлто-коричневыми бликами и заманчиво пахла. Вкус я её уже знал и смело стал снимать корку зубами, оставляя на кости толстый слой птичьего мяса. Жира было много и на корочке, которую я уже жевал, и под ней. Пока я осторожно, только кончиками пальцев, держал перед собой это бёдрышко, снимая зубами верхний слой, пара капель жирного сока соскользнули с еды и нагло упали мне на штанину! Вот… Твою ж… Ну почему я не позаботился салфеткой или скатертью о своих брюках, ведь они мне постоянно напоминали о своём существовании, продолжая теснить в чреслах?! Жуля заметила моё несчастье и кинулась мне помогать: схватила свисающий край скатерти и стала промакивать ей два пятна на верхе правой штанины, недалеко от складок на сгибе бедра и тела. Я, продолжая в левой руке держать бедро утки и смотря на бедро собственное под руками Жули, вытирал пальцы правой об салфетку на столе.
– Джули, принеси небольшую скатерть постелить на ноги, пока я их не испачкал ещё чем-нибудь.

Она стремглав умчалась, даже не сказав, что слушается. Я обернулся к Правой. Поднёс в левой руке жирное бёдрышко к животику и стал рисовать на нём. Уточка была ещё тёплой и не так тревожила мою подопытную, как долька лимона. Я рисовал рельсы, рельсы, потом шпалы и шпалы. На светлом животе оставались длинные следы. Они были темнее нежной кожи, но блестели, отражая свет. Лобок, к сожалению, был совсем недоступен, я перевёл свой взгляд на ножки. Обе были вытянуты, а ступни свисали за краем стола, на котором она лежала. Я поднёс правую руку к краю маленькой юбочки, взялся двумя пальцами и стал медленно, как сапёр с миной, задирать её к животу. Под юбкой были красивые узкие трусики. Тоже, как и юбочки на обеих нижних, изумрудного цвета. Поднеся косточку с мясом, я коснулся места, где боковая полоска поднималась на талию, поверх выступающей бедренной кости девушки. Оттуда я повёл свою кисть художника вниз, вдоль верхней поверхности лежащей ноги, до коленки. Там длина моей руки заканчивалась, и я, повернув кисточку другой стороной, ещё не обтёртой, повёл её обратно. Параллельно первой дорожке, забирая чуть на внутреннюю сторону. Остановившись у самой нижней части трусиков, я повёл мясом вдоль полоски ткани выше, пересёк первую дорожку, дошёл до талии… и снова обратно. Ни протестов, ни дрожи от Правой нижней я не заметил. Она лишь согнула правую ногу, подняв коленку – то ли инстинктивно загораживаясь от чужих взглядов, которых рядом не было (да и издалека, благодаря моим ухищрениям со светом, разглядеть что-либо в подробностях было нельзя), то ли приоткрывая мне больший доступ. Лично я решил, что второе и, повторив путь утиного бёдрышка до низа, надавил, позволяя косточке подлезть под край трусиков. Погладив там кожу, я провёл (уже под тканью) ещё раз верх, и, запуская кисточку подальше под одежду, ощущал рукой, что рисую на самом лобке. Помазав там как следует, снова полез вниз. Нащупал интимные складочки, разгладил, втирая между них сок из мяса и жир. Поиграл там с полминуты, наверно, упругим бугорком, то тыкая хрящиком на торце косточки, то снова оглаживая его нежным, но крепким печёным мясом. Когда заметил, что попка стала мелко подрагивать, перевёл бёдрышко ниже. Там, в невидимом для меня, но хорошо представляемом месте, явственно ощущалась ямка. Уперев туда свою художественную кисть, я повернул другой её конец, отчего край трусиков отошёл в сторону, дабы не мешать важному процессу, и стал надавливать… Медленно-медленно, но вряд ли нехотя, толстое утолщение из мяса на краю утиного бедра стало входить в таинственную и сокровенную глубь... Тело Правой само впускало его. На согнутой ножке появилась правая рука Правой. Она стала гладить себя по ноге, как делают при ушибе или в задумчивости. Она гладила, дотягиваясь вверху почти до коленки, а внизу – не доходя до трусиков. Я улыбался и, введя дичь в гнёздышко до самого упора, несколько раз покрутил вокруг своей оси, как ключик в заводной игрушке. И отпустил, оставив там. Взял жирными пальцами картошечку с опустевшего животика замершей Правой и закинул в моментально распахнувшийся её ротик. Она жевала и смотрела в мои глаза. Нижняя была как под гипнозом, что-то волшебное творилось у неё внутри. Я имею сейчас в виду – в голове.

Тут я заметил, что, оказывается, по правую руку от меня стоит, и, скорее всего давно, Джульетта. В руках у неё была принесённая скатерть. Она спохватилась, опустилась на колени и стала расправлять на моих ногах белую простынку.
– Извините, Господин, – затараторила она скороговоркой, – я немножко засмотрелась, а жир там впитывается. Надо бы Вам снять брюки и сразу же застирать. Чем быстрее, тем лучше. Но это долго, и сушить потом тоже долго. Надо было мне сразу подумать о скатерти для Ваших ног, глупая я, не сообразила. Но Вы кушайте, кушайте, я салфетками пропитаю, соберу, сколько возьмётся. Жир свежий, вотрётся в салфетки почти весь, я так делала на блузке. Правда, потом все равно стирать пришлось, но всё-таки почти не видно было!
Она взяла со стола две толстые салфетки, сложила их вместе и, запустив руку под скатерть, стала надавливать ими на место, куда падал жир.
– Ладно, не волнуйся ты так, – попытался я её успокоить, – сколько очистится, столько очистится, вытри, как получится. Ты есть-то хочешь?
Она отказалась, а я обратил своё внимание на не пробованные ещё телячьи рёбрышки.
Взяв одно с тарелки, я откусил с тонкого края длинную полоску мяса, отодрав вместе с ней от кости связующую плёночку. Джули перестала надавливать и вынула из-под скатерки одну из салфеток. Скомкав её и бросив на стол, она вернула правую руку обратно и стала протирать другой салфеткой вдоль моей ноги, почти как только что делала Правая, но не так размашисто. Она уже не давила на ногу, она гладила её. А я жевал мясо и чувствовал, что мне хорошо и приятно… Только приправы слегка забивали естественный вкус телятины…

Тут я заметил, что к моему столу приближаются два местных «бандита». Равшан с Джамшутом, тихо и коротко переговариваясь, несли стремянку. Зачем она мне… Мне не надо стремянки, меня и так тут всё устраивает. Это мой ум так иронизировал, но по мере приближения парочки гастарбайтеров, я понял, что они действительно идут ко мне. Я быстро протянул руку к Правой, всё ещё державшей правую ногу согнутой, и поправил на ней задранную юбочку, прикрывая не касающееся чужих глаз «безобразие». Рабочие остановились, не дойдя до моего столика нескольких шагов. Они вдвоём установили стремянку, и Равшан, скорее всего боясь высоты, стал пробовать первую ступеньку. Он то вставал на неё одной ногой, то опускался, потом зачем-то менял ноги и снова пытался забраться на первую перекладину. Смешные. Я налил из графина водочки, опрокинул стаканчик и повернулся к левой слизать с неё ломтик сервелата. Как только я это сделал, у нижней поднялась левая нога и замерла в согнутом положении, как у Правой. Я посмотрел на её лицо, она мне улыбалась. Понятно… Но проделывать с ней то, что я делал с первой, я не мог. Ведь рядом теперь находились невольные свидетели (убить бы их). Хотя, если не с той же стороны, как у Правой, то видно не будет, решил я. Взяв со стола круассан (в меню он назывался «Сладость в полости», очевидно из-за джема внутри). Я прошептал Левой: «Согни другую ногу, чтоб не видно было» и, как только она выполнила, дал ей откусить немного, только чтоб чуть-чуть обнажить сладкую начинку. Затем я пустой левой рукой погладил её по животику, по лобку и запустил наглую руку под юбочку. Весь лобок был обнажён, если не считать прикрывавшую юбку. Я пощупал дальше и убедился, что нижняя вовсе без трусиков. Вынув руку и взяв надкушенный круассан, я повёл его туда, в это захватывающее приключение под одеждой. Потерев боком булочки по лобку, я опустил его ниже и стал тереть там. Снова бугорок и снова игры с ним. Левая рука ее принялась гладить животик по краю, дотрагиваясь иногда до верха юбчонки, но боясь коснуться моей руки рядом. А я перестал играться с похотливой штучкой и нащупал краем круассана место, где должен был быть вход. Осторожно, сдавливая по краям, но стараясь не сломать, я стал вкручивать булочку, как шуруп в дерево. Она сама нашла себе проход и постепенно входила всё дальше и дальше. Рука нижней поднялась на грудь и сжала её. А я почувствовал, как левая рука Джули залезла ко мне под пиджак и гладит мне спину – по пояснице и выше – через рубашку. Тут же я сообразил, что и правая её рука делает больше, чем раньше. Жуля гладила салфеткой под скатертью и ногу, куда когда-то попали капли, и, зачем-то, вторую ногу, по верхним и по внутренним частям, переходя от правой ноги к левой через место с мужским достоинством и слегка задерживаясь на нём. Озорница.
Но я был не против и продолжил свои занятия с нижней Левой. Засунув булку, как можно дальше, я стал выводить её за кончик обратно и снова осторожно вводить. Движение привычное, простое до вульгарности. Но оно всегда было приятным процессом, – какими бы предметами ни совершалось. Левая тащилась… Но молчала и не дёргалась. Очень смирная, как и Правая. Я всё продолжал и продолжал свою нехитрую процедуру, а правой рукой взял ещё одно рёбрышко и стал откусывать и жевать, откусывать и жевать…

В поле зрения впереди Равшан, забравшийся почти на два метра, помахивал рукой и что-то втолковывал другу, а Джамшут придерживал обе части стремянки, чтоб те случайно не разъехались. И смотрел по сторонам, в основном в моём направлении (потому что так стоял), в том числе и на мой стол, но избегал на меня. Я посмотрел на Жулю. Она заметила это и улыбнулась мне, ещё раз проведя правой рукой по штанам на интимном месте. Я, конечно, не стал её ругать, да и больнее мне не становилось, брюки сжимали меня не меньше, чем раньше, но и не больше. Пока одной рукой я вводил Левую в её облака блаженства, другой опять налил из графинчика. Выбрав под закуску вкус томатов, наколол на вилку один из «черри», положил рядом на край стола. Выпил.
И тут раздался такой резкий грохот, что я невольно вздрогнул и резко повернул голову на звук. Всё было в порядке – это грохнулся Равшан. Конструкция стремянки не выдержала нахала и рухнула на пол. Поверх неё на полу в позе осла был и сам виновник (как стоял вертикально, так и упал, оставшись в том же положении, но уже горизонтально). А Джамшут, как будто ничего и не случилось, тупо смотрел в одну точку где-то около меня. Что же его так заворожило, что он перестал удерживать лестницу со своим напарником? Я проследил его взгляд и понял: у лежащей справа от меня нижней из-под юбочки, прикрывавшей то, что не надо было видеть другим, предательски высовывалась часть длинного бёдрышка утки! И покачивалась. Не знаю, что там делали мышцы Правой, но ритмичное покачивание говорило о чём-то развратном. Я поспешил получше поправить юбку, а согнутое колено наклонил на вторую ногу, чтоб больше не смущать излишне впечатлительного здоровяка.
А вот левую мою руку – зажало! Гром падения «весёлого» ремонтника что-то спровоцировал, и теперь мою ладонь сжимали клещи из двух ног. Ладно, со временем хватка ослабнет, и я обязательно высвобожусь из плена. Откуда-то, со стороны головы Левой тем временем были слышны и постепенно затухали очень тихие, носовые постанывания. Я снова улыбнулся.

Со стороны «циркового представления» опять послышался шум. Это к незадачливым акробатам бежала, размахивая белым полотенцем, недовольная Рабига́! Подбежав к вечно всё ломающим подсобникам, она стала шлёпать обоих своим полотенчиком, разъясняя глупышам, что люстру не надо было ремонтировать, люстра, мол, отключается тогда, когда нужно, и включается теми, кому нужно и кто отключал. А перегоревшие лампочки находятся в номерах наверху. И что она расскажет красным СМ-клиентам, о том, благодаря кому те должны заниматься поркой на ощупь. И что она знает, кого они станут пороть как надо, когда узнают. Мне стало ясно, что же тут делали, вернее пытались делать два «верхолаза». Впрочем, таким, наверное, и не суждено никогда быть сверху. Все трое ушли.

Левая нижняя освободила мою руку, но теперь сама сунула свою туда же и гладила меня по тыльной стороне своими пальчиками. Я тоже стал поглаживать её ниже лобка. Кончик круассана по-прежнему немного высовывался ещё ниже. Я гладил вдоль, касаясь торчащего кончика, потом – вращая пальцами нежную кожу, потом повторял снова. А вот Жуля своей левой рукой уже гладила меня по голой спине, перебравшись под рубашку. Правой рукой она вдруг перестала попеременно тереть мне ноги, заботливо погладила по ширинке, и затем я услышал тихий звук медленно расстёгиваемой молнии… Пальцы Жули проскользнули внутрь, я почувствовал, как они гладят меня уже через трусы. Потом её пронырливая ручка скользнула в сторону, подлезла под край трусов, и я ощутил, как она напрямую ощупывает у меня что-то длинное, становящееся всё более упругим и твёрдым. Джульетта прозондировала все участки, все уголки, все округлости, связанные с тем местом. Ещё раз провела кончиками пальцев вдоль основного длинного тела, неожиданно обняла всей ладонью и вытащила из брюк. Я глянул вниз. Под скатеркой угадывалось только какое-то движение и ничего больше. Но то, что там происходило, я и так чувствовал. Достав из штанов что хотела, Жуля отпустила его из ладошки и вставшего как шест, стала трогать и ощупывать его подушечками своих развратных пальчиков. Я вздохнул. Продолжая ласкать нижнюю на левом столе, я взял другой рукой забытую вилку с помидоркой и принял её. Жуя сочную мякоть, прислушался к себе.

Я вдруг понял, что, в принципе, мешающий дискомфорт в одежде решается довольно просто. Туфли, элегантные атрибуты приличного человека, давили мне, пока не решился их снять. Брюки, такая необходимая и незаменимая часть костюма, тоже давили мне, но не потому, что были неоправданно узкими. Это моё естество рвалось наружу! Штаны этому мешали, теснили своей обычной, нормальной формой. Норма и естество в мире часто вступают в противоречия! А встречая и радуясь каждой новой весенней примете, девушке, улыбке, моё естество только усиливало давление. И стоило какой-то хорошей бесстыднице расстегнуть и достать его, как тут же я получил свободу. Сейчас, без туфель и закрытого замка, я ощущал себя совершенно ничем не стеснённым и не ограниченным! Пошевелил под столом радостными ступнями. Напряг и ослабил (хотя там уже не ослаблялось) высоко поднятый гордый ствол, по которому уже быстро бегали, сдвигая кожу, вверх-вниз шаловливые пальчики служанки Жули. Хорошо, свободно…
Я взялся левой рукой за кончик круассана в Левой и стал снова пихать его туда-сюда, рука нижней была рядом и тоже что-то тёрла. Своей правой рукой я отвёл ножку той, что была справа, взялся за кончик почти забытого бёдрышка, крутанул его и стал тоже совершать поступательные движения. Верёд, назад… Вперёд, назад… И снова, и снова, и снова, и снова, и снова… Джули нырнула головой под простынку, перевела свои пальчики как можно ниже, и я почувствовал, как на верхнюю часть опустилось что-то тёплое, мягкое, влажное и ласковое. Затем оно медленно опустилось ниже, почти до половины, я почувствовал, как верхняя точка упёрлась в закрытый тупичок. Язычок обнимал и потирал, как будто пытаясь согреть то, что было и так горячее. Затем, не отпуская до конца из плена, поднялось до верхней части и снова опустилось. И пошло, пошло повторять. По разу в секунду. Хороший, приятный цикл, мне нравилось. А простыня, высоко, аж до груди, вздыбившаяся над моими ногами, то поднималась ещё выше, то опускалась. Но это тоже никому не было видно в ресторане, разве что тем моим соучастницам, что лежали на правом и левом столе. Но им если и было до этого дело, то никак не против совершавшегося.
Не знаю, сколько точно продолжалось это единообразное, но экстатичное действо, минут несколько. Слева меня снова стали брать в клещи. Я сдавил пальцами остатки помятой булочки и, наверняка, выпрыснул внутрь то варенье, что могло ещё остаться в тесте. Тут клещи резко сомкнулись и сильнее первого раза. Я осторожно потянул и вытащил руку из сведённых судорогой радости ножек. Одна готова, улыбнулся я.
Справа, всё так же работая поршнем – бёдрышком, я ускорил такт. Нижняя гладила себя по внутренней стороне согнутой ножки, в основном внизу. Спина её изогнулась, она тоже чего-то ждала, что-то подступало…
Я положил освободившуюся левую на голову Жули, попытался погладить её сквозь скатерть. Она тут же выпрыгнула и удивлённо спросила:
– Что, Хозяин, Вам что-то не нравится?
– Да нет, что ты, глупая… Всё мне нравится, я только хотел погладить тебя по голове. Кстати, раз уж ты здесь, – я улыбнулся, – должен спросить. Ты хочешь, чтобы я тебя там напоил? Или не стоит этого делать?
Она тоже улыбнулась – широко, как-то плотоядно, по её раскрасневшемуся от желания лицу, было непонятно: покраснела бы она сейчас от смущения или же нет.
– Да, мой Господин, очень хочу, – и она тут же нырнула обратно. Снова те же движения, снова те же влажные объятия, снова та же печка во мне разогревается, чем дальше, тем жарче, наполняется давлением и скоро взорвётся.
Наконец, оказавшись на пределе терпения, я остановил толкания в Правую нижнюю, резко крутанул косточку внутри неё и снова задвигал, но очень быстро и сильно, почти вбивая. Она изогнулась всем телом, и я увидел, как по мышцам тут и там побежали судороги оргазма. Я убрал руку, а она накрыла ладонью своё место, откуда торчала часть уточки, и тоже свела ножки вместе. А я положил и вторую руку на двигающуюся голову милой Джули и, перестав сдерживаться, стал рывками высвобождать свою энергию, одаривая ею сполна заботливую служанку…

Через пять минут, довольные и счастливые, мы расставались. Обед был закончен и я дожёвывал последний кусочек колбаски из того, что мне хотелось. Все три нижние были снова одеты, опрятны и приличны. Только счастливые личики отличали их от первоначально любопытных и слегка испуганных. Я расставил столы примерно, как они и стояли до этого. Убрал лампы. И пошёл к бару. Быстренько рассчитавшись за всю еду по счёту, составленному Джульеттой, я направился к выходу, как тут мне преградила дорогу женщина в кумачовом платье, сверкающем сотнями маленьких звёзд. Та самая, что я видел вначале, и которая во время обеда сидела от меня не так уж далеко, чтоб не догадываться хотя бы примерно о том, что я вытворял и с кем. Но в отличие от первой встречи, когда она производила впечатление независимой и самодостаточной Домины, теперь я заметил на ней значок Темы. Там горел зелёным, надо же – зелёным, огнём сектор ДС. А на грациозных плечах и вокруг шейки, красовался её уже виденный мной шарф – такого же яркого цвета свежей травы.
– Извините, Господин, – тронула она меня за пуговичку пиджака, но тут же убрала руку и опустила голову, – я случайно увидела, как Вы изволили отобедать… – она замялась, – мне показалось, что Вы немножечко не наелись. Ещё раз нижайше прошу Вас меня извинить, но я только что заказала кабинет на втором этаже и несколько очень вкусных, уверяю вас, блюд… Не откажете ли мне попробовать их со мной?.. – она подняла на меня глаза, и я увидел не властную, а просто очень красивую женщину, просящую об услуге и страстно надеющуюся.
Ну… Как было ей отказать?..


Арх.
[angel]

Первая часть рассказа здесь.

2. Человек – не рыба.

Обменяв у восточной красавицы Рабиги́ свою куртку на гардеробный жетончик, я взял со стола-стойки значок моей Темы, нацепил его на лацкан пиджака и поправил не слишком широкий, красивый тёмно-синий галстук с косыми, тонкими и редкими алыми полосками. Думаю, костюм мне шёл, да мне и самому он нравился — его официозная серьёзность и тёмные цвета делали меня элегантно строгим и даже ханжески невозмутимым на вид, удачно скрывая мою часто неуместную весёлость и ироничность. А присутствие мелких ярких контрастов красного на галстуке и теперь ещё вдобавок на круглом, сантиметров в четыре, значке (где алая клякса от центра вверх говорила «специализация – ДС») только подчёркивали это. Единственное неудобство — от теснящего действия на ступни и пах — я старался не замечать. Убедившись, что галстук на месте, я огладил пиджак, незаметно, из-за высоты стойки, поправил ремень на брюках (а заодно и сами брюки в том месте, где сходились штанины и давили на что не надо давить) и посмотрел ещё раз на маленькие груди мулатки. Рабига оказалась очень смышлёной и прилежной сотрудницей, я узнал всё, что мне было нужно, и плюс к тому даже то, что сам не догадался спросить. Вежливо поблагодарив, я обернулся к задумчивому Бруно, тот заметил это и тут же поспешил распахнуть передо мной приветливые двери главного Зала ресторана «Пальчики оближешь»!
Как я и ожидал, это было большое просторное помещение с редко расставленными квадратными, круглыми и длинными прямоугольными столами, застланными в основном белыми скатертями, но на некоторых были и другие цвета, что вносило приятное глазу разнообразие. Освещение было неравномерным: в отличие от светодиодов на потолке прихожей, здесь кое-где свисали с высокого потолка небольшие люстры, но были они ещё реже, чем столы, и потому некоторые места, особенно в углах зала, находились в таинственном полумраке. Больше половины мест пустовало. Этому, конечно, невольно поспособствовали неуёмно ретивые гастарбайтеры своими заботами о благополучии «входящих» клиентов. Хотя, будь они действительно входящими, а не ждущими под моросью, Джамшут с Равшаном узнали бы о позиционировании некоторых тематиков, особенно садистов, раньше, чем те дошли бы до Рабиги́.
Так или иначе, а немногочисленность посетителей в зале и их удалённость друг от друга меня устраивали. Справа от входа начиналась длинная барная стойка, к ней я и направился.
Здесь было больше света, чем везде, от этикеток в витринах и зеркал пестрило в глазах, а пахло разнообразными оттенками алкоголя и каких-то пряностей. У само́й стойки сидело всего два клиента. В дальнем конце я разглядел молодого светловолосого человека в жёлтых брюках, жёлтом пиджаке в крупную клетку из коричневых линий, ярко-красных лакированных туфлях и бардовой рубахе, почти до пупа расстёгнутой. Это выглядело, как аналог декольте на женском платье, только вместо соблазнительных титек у него выставлялась напоказ кудрявая шевелюра на груди. Да, каждый хвастает, чем может, но это ещё и дело вкуса. Лично я, вздумай я хвастаться, показывал бы свою почти безволосую грудь, гордясь культурной немохнатостью. У людей очень разные взгляды на эстетику вообще и эротику в частности. Напротив этого вальяжно восседавшего (насколько позволял высокий стул) франта – за стойкой, с бутылкой чего-то в руке, стояла и улыбалась в зелёном фартучке, синенькой короткой юбочке и белой блузе послушная барменша. Послушная слушала, а говорун говорил. Вообще, многие знают людей, которые трепятся без умолку только потому, что любят трёп. Этот же, скорее всего, разглагольствовал, пока не отвалится язык, потому что любил, когда его с вниманием и почтением слушают. И продолжалось это, судя по полупустой бутылке и раскованности позы Верха, довольно таки долго. Значка Темы на парне, кажется, не было, однако цвет его принадлежности был понятен не только по раскраске туфель с рубашкой, но и по всему его виду и манерам. Подробности же о предпочтениях в СМ, ДС и БД он сам охотно и с удовольствием расскажет при любом удобном случае, что, впрочем, наверняка сейчас и делал.
Неподалёку от меня в красном бархатном платье, усеянном блёстками, словно небо звёздами в ясную тихую ночь, с длиннющим и широким вырезом на спине, чуть изогнув спинку, но при этом подавшись вперёд, грациозно восседала среднего роста леди. Карминно-каштанового оттенка волосы не позволяли предположить естественный ли это цвет или же они равномерно покрашены, но ей он, как мне показалось, очень шёл — и к платью, и к остроносому личику. Локтями опираясь о столешницу, женщина держала за концы длинный зелёный шарф, которым обхватила шею прислуживающего ей по ту сторону барной стойки мужчину лет тридцати, практически своего ровесника, и, притянув его к себе, почти касаясь его лица что-то тихо ему рассказывала. Тот был в чёрном галстуке-бабочке (странно, что не зелёном) на голой шее и в белой манишке без рукавов на обнажённом, средней плотности, мускулистом теле. В руках он держал пустой бокал для вина и бутылку с красным вином, но наливать он не мог, приходилось упираться ими в стойку, чтоб самому не упасть на неё. Он вежливо, как-то виновато и смущённо улыбался в ответ и редкими кивками пленённой головы пытался заслужить освобождение от этой неловкой, неудобной позы. А женщине, видимо, это нравилось, и она всё продолжала говорить и говорить. Проходя мимо неё, я испытал острое желание погладить кончиками пальцев эту изящную голую спинку вдоль всего выреза. И обязательно так бы и сделал, не будь дама такой откровенно красной масти. Насколько я заметил ещё с дверей, откуда мог видеть её спереди и сбоку, на ней тоже не было значка. Но ей он был и не нужен — такая сама выбирает с кем ей знакомиться и как общаться с незнакомыми. Я остановился за два стула от неё, чтоб не мешать интимной беседе (до жёлто-красного фрика по левую руку было ещё дальше) и стал ждать свою барменшу, все равно какую — мне было нужно лишь по-быстрому обговорить особенности своего экстравагантного заказа и взять меню.
Девушка в красном фартучке, расставлявшая в одной из витрин быстрые закуски, быстро взглянула на меня и перевела взгляд на ту, что занималась волосатым парнем. Зелёнофартучная моментально заметила сигнал и, что-то сказав своему клиенту, одарив его извиняющейся улыбкой и налив в его бокал выпивку, направилась ко мне. Учтиво поздоровавшись и поинтересовавшись, что мне угодно, она вынула из кармашка фартука блокнотик с ручкой, правильно догадавшись, что раз я не сел, то заказ будет в зал, и раз я не заказываю за столом у официантки, то я хочу что-то особенное.
— Достал? — кивнул я на оставшегося в одиночестве клетчатого.
— Не то слово... — зарделась румянцем зелёненькая девчушка. Но тут же спохватилась, быстро добавила:
— Извините, Господин, мы не обсуждаем наших клиентов, — и раскраснелась ещё больше.
Она была такой миленькой в своём смущении и доступной, что в моей «больной» фантазии я вдруг взял её руками за голову, притянул к себе, как красная дама справа — своего бармена, поцеловал в пухленькие губки на пунцовом личике. Затем пригнул, прижав щекой к твёрдому глянцевому пластику стола, и, коротко приказав не разгибаться, перемахнул через стойку, задрал и так почти ничего не прикрывающую юбчонку, пристроился к ней сзади и доставил ей удовольствие на рабочем месте. Делая свой заказ и, на всякий случай, ещё раз осведомляясь, что можно, а что не рекомендуется, я всё ещё видел в своём воображении, как она не записывает за мной мои бзики, а держится за край стойки и вынужденно трётся щекой о гладкую прохладную поверхность из-за моих толчков. Закончив с ней (договариваться, а не то, что вы подумали), я заметил, что девушка в рубиновом платье в алмазах отпустила один конец шарфа, дав возможность «деньщику» (почему-то его роль у меня ассоциировалась именно с этим словом) распрямиться и налить Госпоже на треть бокала вишнёвого цвета напиток. Чуть повернув голову, она смотрела на меня с удивлённой заинтересованностью и лёгкой задумчивой улыбкой. Если бы я решил, что она подсмотрела мои развратные мысли, я бы, наверное, тоже покраснел, хоть и меньше барменши в зелёном фартучке и синей декоративной юбочке, столь манящей взгляды любого мужчины. Я понял, что она услыхала что-то из моих пожеланий и указаний, а это и привлекло её внимание к моей особе. Вежливо улыбнулся рыже-каштаново-красной красавице, мысленно приподняв несуществующую шляпу, а заодно и забрало выдуманного шлема (чудовищно несовместимые друг с другом картины мирно умещались одновременно в моей голове), и направился, наконец, в зал.
Место себе я выбрал практически сразу. Там, где мне было удобнее всего, — как раз никого не было на протяжении нескольких столиков вокруг. Возле противоположной от входа и бара стены. Сама стена была пустая, если не считать с десятка тематических картин на ней и слева, у конца её, двери в кухню для снующих через неё быстроногих официанток, разносящих свежеприготовленные вкусности. Вытяжная вентиляция мудро препятствовала экспансии оттуда лишних запахов. По центру стены я поставил один из длинных столов, расположив на нём две настольные лампы примерно в метре друг от друга, и подключил их. Затем выбрал небольшой квадратный столик и поставил его впереди, в трёх-четырёх шагах от стола, что остался у стены. Это будет мой аванпост, заключил я! Тут же мой ум воспротивился такому легкомысленному утверждению и обоснованно расставил всё на свои места: это никакой не форпост, скорее уж тыловая база с провиантом и главным штабом, а аванпост как раз находился у меня в тылу, стол с лампами. Это он будет моим сторожевым и охраняющим дозором — не только освещающим передо мной и впереди, но и, главное, служащее для сторонних наблюдателей контрсветом. Я же не хочу, чтобы всякие любопытные разглядывали и видели в деталях то, что я буду делать. Все детали, да и меня самого, будет защищать от лишних глаз контровый свет позади меня, а если одну из ламп я или что-нибудь другое загородим, то светить в глаза будет вторая, именно потому их и две, ну и мне самому будет лучше видно то, что на столике, вернее на столах. Итак, аванпост в тылу, а тыл спереди — вот так в наше постмодернистское время смыслы меняются местами и возводят абсурд в норму, просто всепроникающий рок какой-то, подытожил мой философствующий мозг. Но теория теорией, а для тематической практики не всё готово. Ещё два стола я приткнул к бокам главного столика, эти уже были чуток пошире и намного длиннее. Хорошо, что здесь есть такой выбор из мебели.
Пока я сдвигал столы, сзади послышались приближающиеся торопливые шажки и тонкий взволнованный голос Рабиги произнёс:
— Что Вы делаете? Кто Вы? — я обернулся, и она, узнав меня, тут же успокоилась.
— Вы сами мне разрешили перестановку столов, если это никому не будет мешать, по моему вкусу, — напомнил я, — А при заказе в баре это мне подтвердили.
— Да-да, извините, просто я Вас не узнала со спины, простите, пожалуйста... — затараторила она, — Заработалась совсем, вот, как раз бегу на кухню перекусить немного. Там сейчас пирожные, ой, мне нельзя. Я чай и немножко булочек, ну, если честно, то и кусочек мяса. Вы не подумайте, я только один, просто очень хочется мяса, а сосисок нет. Ой, то есть сосиски есть, конечно, конечно же, есть! Но я их не ем. Почти совсем. Понимаете — там свинина. А я, как бы это сказать, не люблю свинину. А булочки... Если, конечно, в булочках нет сладкого варенья... И кусочек мяса. Небольшой совсем! А Вам принести что-нибудь? Хотите?
— Нет, спасибо Вам большое, милая Рабига́, мне принесут, — я широко улыбнулся ей. Ну вот, да что ж такое, теперь и эта раскраснелась! — Только вот что. Раз уж Вы здесь. Мне нужно отключить вот эту люстру над нами, можете? Вы говорили, что у вас они отключаются каждая отдельно по желанию клиентов. Отключите, пожалуйста, а ко мне сейчас подойдут и принесут любую еду.
— Да-да, я быстро, — она вновь заулыбалась, — Приятного Вам аппетита и... ну... отдыха у нас, — и упорхнула выполнять мою просьбу.
Через несколько секунд, когда я заканчивал центровать столешницы, лишний свет надо мной погас, и остался прекрасный мягкий полумрак, отлично раздвигаемый светильниками позади меня. Красиво и удобно получилось, я был собой доволен, ведь устроил всё, как хотел. Рыба ищет где глубже, а человек находит где лучше и переделывает! У меня вообще мало общего с рыбами, если честно…
Получившаяся конструкция имела вид буквы «П» и представляла собой точное воплощение моей задумки. Все три стола были застелены длинными белыми скатертями, почти до пола, и пустыми. Я нашел, где оставил меню, взял стул — обычный, с мягким сиденьем и без спинки, оглядел ресторанное помещение и отметил, что любопытство вызывал практически у всех! Впрочем, вежливость у людей присутствовала, и все, кроме трёх, кучно сгруппировавшихся девушек у бара, отвернулись. Это были те, кого просил поискать у барменши. Я боялся, что она не сможет найти среди незанятых нижних сотрудниц ресторана тех, кого бы я хотел к себе пригласить. Пригласить не обедать со мной, а послужить терпеливым безропотным антуражем – двоих, и на роль расторопной прислуги для джентльмена – профана в правильной роскоши обеда – третью. Слава богам, особенно Дионису, она нашла таких желающих! Может, их было и больше, ведь стараниями двух иностранных «благодетелей» в ресторан не поступало новых посетителей, и работы у всех поубавилось. А всем известно, что нет ничего хуже и опаснее на свете, чем скучающие без работы, а тем более без Темы, нижние! Но мне нужно было всего только три. Наблюдая за мной, они, насколько я мог судить издалека по застывшим фигурам (услышать я их не мог), не переговаривались. Думаю, в тот момент каждая сама для себя решала, что же я строю: пыточную или что похуже. Хотя, в своей пикантной просьбе, я сразу объяснил и Рабиге, и «зелёному фартучку» бара, что никакого насилия, садизма, в том числе морального, и никакой боли, даже если попросят. Но бояться им, очевидно, никто не запрещал. Я уселся, раскрыл меню, и троица нижних, поняв, что я закончил приготовления, поспешила ко мне, в мою власть.
Все три девушки были именно такими, как я и мечтал: среднего роста, в меру худенькие — не анорексички, но и без лишнего жирка, немного за двадцать, две из них были медлительно томными, третья — живенькая. Остальное, а именно развратность и смиренная послушность, пока было не ясно, но я уже не сомневался, что и в этом всё будет замечательно. Неужели за такими милыми созданиями никто здесь в ресторане не ухаживает, пока они сидят без дела, мысленно посочувствовал я. Ведь тут должно быть полно и Верхних сотрудников. На них была одинаковая одежда нижних служанок ресторана, хотя, как я узнал на ресепшене и в баре, обычность эта меняется изо дня в день и неизвестно по какой прихоти старших администраторов. Не знаю, как в другие дни, но сегодня это было прелестно. На них были очень короткие белые блузки, ещё более короткие изумрудные юбочки, которые лишь скрывали цвет трусиков, если таковые были, да и то не всегда, ну и зелёные туфельки на невысоком каблучке. Фартучков официанток не было, если кто-то из них и работал разносчицами, а может даже и поварами, то предпочли снять лишнюю «спецовку». Но я был чуть-чуть развратнее и посчитал лишним не только фартук. Двум, которым суждено было стать моими живыми чувствительными манекенами, я велел разуться и раздеться топлес. Выбрав первой самую любопытненькую, но смиренно неподвижную, я пригласил её занять своё место.
— Ложись на спину и чуть повернись ко мне, — я хлопнул по столу справа от себя, — Вот здесь будет твоя голова, здесь лопатки, здесь попа. Руками можешь делать что угодно, только мне – не мешай!
Она послушно водрузилась на скатерть, как я сказал. Второй я велел проделать то же самое, симметрично первой, но на левом от меня столе. Они расположились так, что я мог, не вставая со стула, дотягиваться руками (что я и проделал, прогладив кожу, где достал) от голов чуть позади меня до их колен впереди. А сидя прямо и раздвинув локти, я касался бы их животиков.
— А как же я, Господин? Мне что делать? — жалобно спросила третья.
— А ты – как и оговорено – будешь прислуживать мне. Официанткой, слугой, массажисткой, советчицей. Я совершенно не разбираюсь во всех этих премудростях и изысках ресторанных блюд, никогда не был извращённым гурманом, — я улыбнулся своей свеженазначенной служанке, — Как тебя зовут? Иди ко мне.

— Джули, Господин, то есть Джульетта, у меня мама с папой были актёрами театра, папа сейчас уже режиссёр, а мама и теперь играет. Им очень нравится Шекспир. А вот друзья у меня совсем-совсем не понимают высокого искусства и зовут меня Жули или Жуля. Глупые, но я давно привыкла, — она быстренько обежала вокруг левого стола, смешно тряся грудками под коротенькой блузой, и встала у меня за спиной справа, заглядывая в раскрытое у меня в руках меню, готовая уже подсказывать такому несмышлёному в правильной еде Хозяину.

Читать дальше: Окончание

:) не буду спорить )))

;)
"Едва заметно, но контакт взглядов сделал свое - он понял, что сообщение адресовано именно ему. Сколько они не виделись - года полтора с тех пор, как он объявил, что его цель в ее воспитании достигнута, и исчез из ее жизни?"

:) Мстительная чаровница показала своему учителю, что превзошла его. Вот только именно благодаря его урокам она поняла, что не хочет быть карьеристкой. Но всё же он её бросил, а она, отмщая свою обиду, показала что её мастерство подчинять теперь выше его профильной специализации. )

Мне тоже интересно... Скорее бы написать и самому прочитать что же там дальше! )

И красивая )

Жути не будет, обещаю! ) А продолжение - да, пишется... )))

Так ведь дверь же сломалась, должен же её кто-то чинить!
(хотя, я предполагаю, что именно они её и сломали)

[:poet] продолжение будет написано вскорости...

1. Весна тянет в новые места.


Это была середина весны. Прекрасная пора, как по мне. Извините, Александр Сергеевич, в Вашей "унылой" тоже несомненно есть чем налюбоваться, но весна - это всё же весна. После зимних скучных облаков и скупого, лишь искрящего в ясные дни солнца, природа пробуждается к новой жизни, новому росту. К новой радости от полноты жизнедательного тепла, воды и ветра, а вместе с этим пробуждается в человеке предвкушение большей свободы для тела и полётов души. Природа дышит эротизмом: от раздвигающих ледовые заторы стремительных речных вод, неудержимо стремящихся к любимому морю, до начавших распускаться почек на деревьях, никогда не чувствовавших в этом порнографическом процессе постыдную пошлость.
Люди чувствовали на себе такое же влияние времени и ощущали в себе проникающую в тело и сознание тягу к любви, к теплу - от этого нового сильного, весёлого солнышка и от друг друга - душевного, эстетического, социального, семейного, дружеского, сексуального... Это каждый год в меня вселяло новую волну уверенности в будущее человечества. Вот и в эту весну я вновь был приободрён, спокойно весел и даже немного, в унисон природе и большинству людей, восторжен.
Я вышел из такси примерно за квартал от "Пальчиков", чтобы пройтись немного по небольшому скверу, прилегающему к улице, на которой находился заманчивый ресторан. Время было полуденное, солнце почти в зените, но облака не давали ему печь город, а из самих облаков моросил мелкий, не доставляющий неудобств дождик. Я только беспокоился о своих новых туфлях, которые ни за что не надел бы, если бы не собирался на задуманное мной мероприятие. Всегда ношу либо кроссовки, либо лёгкие и удобные ботинки. Но сегодня я был в строгом, практически официальном, почти чёрном с тёмно-синим отливом костюме, скрываемом от лишних взглядов легковесной курткой-ветровкой. И эти чёртовы туфли мне всё-таки жали, а брюки почти новой "двойки" почему-то сильно теснили в паху. Редкие лужицы на асфальтированных дорожках сквера я перепрыгивал без раздражения, настроение не давало места для недовольства и обычного для такой погоды беспокойства о чистоте туфель и низа брюк. Не так уж далеко мне осталось прыгать - среди деревьев впереди уже виднелась дорога с деловито разъезжающими по ней автомобилями, а дальше две широкие двери входа в ресторан и, почему-то, небольшая очередь перед входом, растянувшаяся на 7-8 человек вдоль тротуара. Я стал вглядываться как часто проходят ожидающие внутрь, движется ли эта очередь вообще или мне не повезло с выбором времени, но меня отвлекла улыбка. Справа от меня мне навстречу проходила пара молодых девушек, по всему видно, что студенток. В лёгких футболках, в свободной обуви без каблуков, в каких бегают утренние пробежки, а у той, что ещё правее, чуть пониже ростом и с каштановыми кудрями на сосредоточенно опущенной голове, занятой объяснением чего-то существенного и важного своей подруге, в руках две, сложенные вместе книжки. Вторая же, та, что была ближе ко мне, весело прислушивалась или только делала вид. Она была чуть выше ростом, хотя все равно ниже меня, светлые волосы плотно зачёсаны назад, где переходили в торчащий смешной хвостик, распусти она волосы и они красиво бы опали до самих грудей и чуть ниже. А груди эти, надо сказать, привлекали внимание не меньше, чем её радостное от весенней свежести лицо. Обтянутые белой футболкой, они так её растягивали, что не понятно скрывала ли она их, такие большие и упругие, как будто наполненные желанием и жизнью. То ли молодая мама, подумал я, то ли ещё недавно в школе она испытала первые и серьёзные затруднения от излишнего внимания мальчиков своего и совсем чужих классов. Именно она мне и улыбалась. Не знаю почему, может ей понравился мой осанистый вид (к которому обязывал строгий костюм под курткой), то ли мои задорные прыжки через лужи; с таким-то видом это было, думаю, действительно весело. А может просто думала о чём-то своём, а взгляд сам выбрал меня, как что-то хорошее, не знаю. Я почувствовал тепло и подарил в ответ такое же, широко и по-доброму улыбнувшись, пока мы проходили друг мимо друга. Хорошо на душе, хорошо. Вот только что там с этой очередью?..
Сквер кончился, и я перешёл шоссе, остановившись у начала очереди перед входом. Как я уже сказал, вход состоял из двух дверей. На одной из них, перед которой и начиналась терпеливая и покорно стоящая вереница голодных людей, разодетых, как для светского раута или наоборот, запахнутые в плащи (под которыми, я понимал, были непубличные наряды по особенному одетых нижних, с их атрибутами из кожаных ремней, ошейников и чего там ещё угодного душам их Верхов), висела большая пластиковая табличка. На ней широкими синими буквами было ясно написано: "Открыто". На моих глазах один из передних (а по совместительству и Верхних) страждущих в коричневом кожаном плаще и старомодной широкополой шляпе, наверно ровеснице дядечки, потянулся к ручке и, почти безнадёжно дёрнув её, отпустил. Очевидно, что это была далеко не первая попытка. На второй двери, правее первой, тоже была табличка, такая же пластиковая и такая же белая, но синие буквы на ней гласили "Закрыто". Надпись была так же ясна, как и первая, но наличие первой на закрытой двери повернула в моей голове привычные и смазанные опытом колёсики логики и я, не став подходить к очереди, сразу направился к правой двери. Практически не замедляя шага, я просто распахнул её и вошёл внутрь.
Внутри меня встретил прежде всего запах... Только что был аромат весны, приятный и зовущий к приключениям, сейчас был манящий запах еды. Я различал присутствие в воздухе горячего хлеба, жареной свинины, лука, рыбы и ещё целый букет отдушек от всевозможных приправ. Да, здесь УЖЕ было вкусно! Освещение было не ярким, светло от обычных светодиодов на потолке, тепло от жёлто-оранжевого цвета стен, чисто от красного с зелёными узорчатыми полосами по бокам длинной ковровой дорожки. Я не спеша, даже как-то степенно, вытер ноги о широкий пушистый тёмный коврик, за мной через дверь так и не решился никто последовать, может они подумали, что дверь с надписью "Закрыто" это вход для "своих", не знаю. Ну и пусть стоят под моросью, законопослушные, смиренные, верящие большим надписям и безоговорочно доверяющие толпе, уже стоящей и ждущей у закрытых ворот. Планида у них такая.
Впереди у стены была стойка ресепшена, за которой стояла милая девушка в обычной униформе офисов, но с тонким ошейником на изящной шейке. Дальше, у двери в главный Зал ресторана, высокий парень в простом костюме и с бабочкой на белоснежной рубашке. а рядом со мной, слева, двое копошащихся и шепчущих что-то друг другу, рабочих. Я был здесь впервые, и не хотелось попасть впросак своими неуклюжими расспросами на ресепшене, я решил слегка расспросить знающих что здесь и как; рабочий люд как раз подходил для этого, раз уж они тут, под боком. Сформулировав для себя первое, что надо узнать, я повернулся к ним и замер... Это было невероятно, но я стоял перед телегероями из "ящика" - настоящими Равшаном и Джамшутом! Думаете, я сошёл с ума? Я тоже так сначала подумал. Не поверив глазам, я вгляделся в их бейджики, но увы, там тоже было написано Равшан на одном и Джамшут на другом. Они стояли подле меня, вертели в руках, передавая друг другу, дверную длинную изогнутую ручку и негромко переговаривались, изредка посматривая и на меня. Разговаривали они на ломаном русском, почему не на родном - я не знаю. Это было смешно и так мило, что даже моя неловкость от невероятности такой встречи пропала. Я пригляделся к ним обоим и прислушался. Нет, это были всего лишь двойники, похожи, но скорее не лицами, а внешним видом, ростом с телосложением, взъерошенными волосами на Равшане, шапочкой на Джамшуте, синим комбинезоном - штанах с лямками, поверх оранжевых рубах, ну и не русской национальностью. Да, и ещё голос, голоса у них были тоже почти неотличимы от оригиналов. Маленький, с приплюснутой взъерошенной головой, Равшан тоненько говорил что-то о газосварке, убеждал своего рослого коллегу, почти психуя. Джамшут же нехотя, но не менее убеждённо, намекал ему о чём-то, уговаривая вспомнить о каких-то баллонах, о каком-то взрыве новостройки, о том, что многокилометровый рынок стройматериалов горит не хуже, чем рестораны и ещё о какой-то подписке о невыезде. Равшан же выдвинул весомый аргумент, что справка на допуск, дескать, очень дорогая, хорошая, надёжная, ничего не загорится. Джамшут сказал что-то об электросварке. Равшан же бешено замотал головой и с жаром возразил, сказав что-то об уже очень сильно испорченной причёске. Я подошёл к ним ближе, и они вновь уставились на меня. До меня дошло, что перепутанные таблички снаружи - это их усердных рук дело. Улыбнувшись обоим, я решил не расспрашивать у бестолковых гастарбайтеров о заведённых здесь порядках, а всего лишь спросил: "А это действительно ваши имена на бейджах, здравствуйте." Джамшут сразу заулыбался, как будто намереваясь переулыбать меня на весь разговор вперёд: "Ващета не-е-ет... Равшан - да, есть такая имя, фамилио даже, а вот Джамшута нету. Вы что, не знаите? Это же из телефизоранама. Тама такие. А мы - нет, мы харошие, просто имя нам ресторантарша такие дала, она у-у-умная!" Пока он говорил, Джамшут достал откуда-то жёлтый тюбик и стал старательно намазывать из него нечто на дверную ручку, поворачивая её в левой руке то так, то эдак. Сильно запахло клеем. Я ещё раз улыбнулся, сказал спасибо и пошёл к девушке на ресепшене, уже рассматривавшую меня с ног до головы. Пусть сама мне всё растолковывает, она всё-таки нижняя или как?!
На её бейджике было написано "Рабига", с ударением на последнюю букву. Как мне потом кто-то объяснил - это было не псевдонимом, а настоящим именем арабского происхождения и означало оно «ласковая, беспечная» или «весна». На её лишь слегка азиатском милом лице, были написаны ум и любопытство, смешанные с вежливой учтивостью. Белый распахнутый остроконечный воротничок контрастно подчёркивал чёрный чокер на шейке, а под расстёгнутыми пуговками ясно виднелись небольшие, но выпуклые и упругие грудки. Всем своим видом небольшого роста прислужница выражала внимание и готовность угодить господину-клиенту. Неподалёку спокойно стоял ещё один служащий ресторана, на его бейджике виднелась надпись "Бруно", он был спокоен и терпелив, как солдат на посту, поэтому я не обращал на него внимание. С девушками общаться гораздо приятнее, особенно с такой экзотично прелестной, как та, что смиренно стояла за стойкой и ждала от меня повода, чтоб выполнить свою работу. Интересно, подумалось мне, а как Рабига встречает тех, кто позиционируют себя нижними, как равных? Вряд ли, скорее всего за дверцей гардероба позади неё прячется настоящая Верхняя ей на смену. Мои размышления о сменщице прекрасной сотрудницы ресторана прервали неразборчивые возгласы со стороны входа.
Я посмотрел налево, туда, где оставил странных «трудяг» и увидел, как маленький Равшан размахивает руками и то ли материт, то ли советует что-то, своему незадачливому напарнику. Джамшут стоял у той самой двери, за которой ожидали обеда терпеливые посетители и держался за стоявшую уже на своём месте дверную ручку. Ну, как держался, ладонь была раскрыта, это, скорее, ручка его держала, а он — отвёл в сторону и вторую руку, отчего казалось, что он разводит руками, и ошарашенно смотрел то на руки, то на суетящегося словами друга. Но товарищ не бросил в беде своего соратника по всевозможным несчастьям, он смело схватил его за вторую руку и стал тянуть... Вдвоём они быстро и успешно справились — оторвали бедолагу-здоровяка от злосчастной двери. Всего через пару секунд Равшан уже вытирал пот со лба, как будто мешки таскал, а Джамшут стоял и таращился на свою высвобожденную руку, на раскрытой ладони которой уверенно, практически нагло, а, главное, крепко, располагалась оторванная дверная ручка.
Потеряв к ним интерес, я вновь повернулся к восточной девушке, а она по прежнему внимательно смотрела на меня. Поприветствовав Рабигу простым "Здравствуйте" и, удовлетворённо услышав "Здравствуйте, Господин", я начал расспросы и высказывания своих особых пожеланий об обслуживании...

Читать дальше: Продолжение

Благодарю Вас, Гиз, за правду жизни и за красивое напоминание о ней.

:-P
Зато правдивый.

[:dino]поймаю... Дай только догнать...

[:starwars] красный зелёную победит!!! ...если поймает.

[:animaf] ты меня зелёнкой? А я тебя лопухом-подорожником! [:repa]