bdsmion

В ее манере держаться было что-то властное, повелительное. Проезжая мимо Дэлера, она вдруг пробудилась от своих грез и окинула его быстрым, холодным взглядом.

Странное чувство испытал Дэлер под этим взглядом. Он проник в самые глубокие затаенные уголки его души, взволновал его нервы, он был словно инструмент настройщика, натягивающий струны рояля. И в первый раз в жизни Дэлер опустил глаза под взглядом женских глаз и поспешил прочь, словно бежал от опасности.

Он не видел, как она придержала лошадь и, опершись левой рукой сзади о седло, обернулась и посмотрела ему вслед.

Потом ему было стыдно, что он повел себя, как мальчик, и он упрекал себя за то, что позволил себе так взволноваться, даже оробеть под взглядом женщины. Ему не хотелось никому рассказывать об этой встрече, и меньше всего — Цецилии; ему казалось, что она посмеялась бы над ним.

Как будто ничего не случилось. Он приходил ежедневно на дачу советника, давал Цецилии урок музыки и потом болтал с ней в саду, или они вместе отправлялись кататься на озеро.

Однажды вечером, когда они снова тихо плыли по озаренным луною волнам, Цецилия заговорила:

— Вы не откровенны, герр Дэлер.

— Я? В чем?

— Вы встретились с принцессой и не рассказали нам об этом.

— Я не посчитал это настолько важным, чтобы говорить об этом.

— Однако она, по-видимому, придает значение этой встрече. Она осведомлялась о вас.

— У вас?

— Да, косвенно, через посредство одной старухи, которая, по-видимому, является ее поверенной. Берегитесь же. Теперь начнется неистовая охота за вами, а так как прекрасная охотница привыкла овладевать всякой дичью, за которой ей приходил каприз гоняться, то у вас есть все основания остерегаться беды.

Советник заявил со своей стороны, лукаво усмехаясь:

— Вы имеете успех у дам.

— В первый раз слышу!

— Вы обратили на себя внимание принцессы. Это обещает интересное приключение.

— Я не ищу приключений.

— Ну! Как бы то ни было, она очень красивая женщина и к тому же высокопоставленная особа. Она видела у своих ног всех знаменитых мужчин нашего времени, даже Наполеона III.

— Меня такие дамы не интересуют.

— Быть может, это к счастью для вас, — заметил советник, пожимая плечами, и, понизив голос до шепота, прибавил: — Говорят, что принцесса убивает своих поклонников при малейшем поводе к ревности.

Когда в этот вечер Дэлер вернулся в свою остерию и взошел на увитую виноградом веранду, ему навстречу поднялась высокая женская фигура.

Это была принцесса. Он сразу узнал ее по очертанию головы, а потом и луна осветила ее строгое бледное лицо. Она стояла перед ним, устремив на него свои темные глаза.

— Отчего вы не приходите ко мне? — заговорила она.

— С кем имею честь?..

— Вздор! Вы знаете меня так же, как я знаю вас, вы знаете также, что я люблю искусство и артистов. Пойдемте!

Она взяла Дэлера под руку и увела его, словно пленника. Он безвольно пошел с ней, как во сне, покорившись всецело этой властной и деспотической женщине. Шли молча, но сердце у Дэлера стучало, и рука, на которую она опиралась, дрожала.

— Вы как будто боитесь меня, — чуть слышно проговорила принцесса и засмеялась.

Дэлер ничего не ответил.

Так они дошли до берега, где их ждала богато украшенная гондола принцессы. Гондольер, одетый в цвета своей госпожи, помог им войти и потом отчалил.

— Вы не очень любезны, маэстро! — заговорила принцесса, когда они уселись. — Вы настоящий немецкий медведь!

— Простите, принцесса… — смущенно ответил Дэлер. — В чем я провинился?

— Посадить меня в гондолу было вашей обязанностью.

— Я не осмелился…

— Ну погодите, за это вы поплатитесь. Теперь вы в моей власти, и я начну с того, что подвергну вас дрессировке.

Дэлер безмолвствовал. Все в этой женщине импонировало ему.

Она обращалась с ним, как с игрушкой, а он не находил в себе сил противиться этому и видел даже своеобразную прелесть в том, что чувствовал себя в изящных когтях этого сфинкса.

Наконец они причалили к берегу у небольшого мраморного дворца принцессы, возвышавшегося из-за темной листвы деревьев, словно храм волшебницы. Он казался сотканным из серебра волн, из лунного света или из облаков, как те сказочные замки, в которых страстные женские руки запирают заблудившихся рыцарей или певцов.

На этот раз медведь продемонстрировал, что он поддается дрессировке: он высадил принцессу из гондолы и даже предложил ей руку. Она улыбнулась.

— У вас, я вижу, есть способности, маэстро, — сказала она.

Они прошли садом мимо дворца и очутились перед другим маленьким озером.

Глазам пораженного музыканта здесь представилась восхитительная картина, полная своеобразной поэзии. В самой середине серебристой водной поверхности высился маленький островок, весь покрытый дивными южными растениями, и на этом прелестном миниатюрном клочке земли был выстроен маленький греческий храм из белого мрамора, к которому вели белые мраморные ступени. Словно обломок эллинского языческого мира, вкрапленный в поэзию современности.

Дэлер проследовал за принцессой в маленькую лодку, которую она отцепила от берега. Несколько взмахов весла — и они подплыли к волшебному острову.

Сквозь чащу лавров, померанцев и кипарисов они быстро пробрались к храму, с фриза которого их приветствовал Аполлон, окруженный музами, и, поднявшись по ступеням, вошли внутрь. Внутренность храма представляла собой одну-единственную большую комнату, разделенную на две части колоннами, увешанными персидскими коврами.

Половину комнаты занимал рояль. По широкой стене расположен был камин, в котором пылали, потрескивая, дрова, а перед камином стояло несколько кресел и оттоманка. Все освещение составляли красные языки пламени в камине и лунный свет, падавший сверху и обливавший все: мебель, вещи, ковры и людей — голубоватым, сумеречным светом, в котором было что-то призрачное, туманившее голову.

Принцесса сбросила с себя плащ и вуаль, растянулась на оттоманке и повелительно бросила Дэлеру:

— Играйте!

Артист сел за рояль и начал играть.

На другой день Дэлер показался своей милой ученице очень странным. Он был рассеян, а временами погружался в глубокую задумчивость. Когда урок был кончен, он сел за рояль — бессознательно, как будто во сне — и начал фантазировать… Цецилия, затаив дыхание, с все возрастающим волнением слушала его игру.

Ей вспоминался дивный рассказ Гейне об игре Паганини, о той веренице образов, которую рождали в душе творца «Книги песен» звуки, извлекаемые гениальным скрипачом из своего инструмента. В игре Дэлера ей виделась целая исповедь, целый эпос исстрадавшейся, измученной человеческой души, мечущейся между небом и преисподней.

Одинокое странствие по непроходимым горам и по райским долинам. Прелестная идиллия в тихом уголке земли, прелестная пастораль… Вдруг из бездны встает демон, под огненными стопами которого блекнут нежные цветы… Еще борется несчастный, которого он хочет увлечь с собой в водоворот бурных страстей… но побеждает рок, — и мощная рука увлекает сомневающегося, колеблющегося в кипящее море пламени…

Когда Дэлер закончил, воцарилось долгое молчание. Затем Цецилия робко заговорила:

— Вы были у принцессы…

Дэлер ничего не ответил.

— Не отрицайте. Она увлекла вас в свои сети. Вы еще боретесь, но силы ваши на исходе.

Он покачал головой…

— Да, это так, мой друг, — сказала она тихо и грустно. — Вы погибли, погибли для нас.

Дэлер вскочил, схватил шляпу и трость и стремительно убежал. Бедная девушка долго смотрела ему вслед, потом вдруг закрыла руками лицо и тихо заплакала.

Когда в золотистых сумерках осеннего вечера Дэлер пришел к принцессе, она ждала его на каменной скамье перед своим мраморным дворцом.

— Вы были у немецкой девушки, — заговорила она, устремив на него свои жгучие черные глаза.

— Да.

— Вы к ней больше не пойдете.

— Почему?

— Потому что я этого не хочу, потому что я вам это запрещаю.

Дэлер молчал. Все в нем протестовало против этой беспощадной тирании, которая даже не считала нужным маскироваться. Внутренне он всеми силами боролся против этой демонической женщины, но она была сильнее его и привыкла побеждать.

— Вы еще закусываете удила, — сказала она с насмешливой улыбкой через несколько мгновений, — но это бесполезно. Вы теперь в моей власти — и я, конечно, не поспешу вернуть вам свободу.

— Вам еще не приходилось иметь дело с мужчиной, принцесса! — воскликнул он.

Это была последняя попытка мятежного протеста.

— Напротив! — ответила принцесса. — Подчинять себе людей слабохарактерных мне никогда не доставляло удовольствия, — как не доставляет удовольствия кататься на лодке по тихому озеру или ездить верхом на смирной лошади. Я люблю опасность, бурю, борьбу. Я чувствую себя в своей стихии, когда мне приходится бороться с мятежной натурой. Пожалуйста, не сдавайтесь, боритесь — если вы покоритесь мне слишком скоро, вы только испортите мне наслаждение победой.

— Но что же заставляет вас вторгаться в мою жизнь?

— Вы спрашиваете? Любовь, страсть, сознание, что вы натура гениальная, родственная мне, пылко чувствующая; убеждение в том, что я хочу вашего же счастья, потому что пастушеская идиллия погубила бы ваш талант, тогда как я вас понимаю и сумею пламенными объятиями поднять вас выше обыденности.

— Вы, в самом деле, дьяволица.

— Возможно… пусть! Но вы… вы разве… не любите меня?

— Не знаю.

— Вы любите меня!

— Быть может, еще больше ненавижу.

Принцесса громко расхохоталась.

— Да, и ненавидите тоже — но только потому, что слишком сильно любите, и что эта любовь опутывает вас всего и отдает вас, бессильного, в мои руки.

— В этом вы еще можете ошибаться.

Принцесса пожала плечами.

— Довольно пререканий! — сказала она, — я буду приказывать, а вы будете повиноваться. И вот что, прежде всего: возьмите мою гондолу, отправляйтесь к синьору Скальца, устройте все, что надо, и возвращайтесь сюда с вашим багажом. У меня здесь неподалеку есть дача, в которой поселяются обыкновенно мои друзья и гости. Я хочу иметь вас близко от себя.

Дэлер стоял в нерешительности.

— Ступайте же! — воскликнула принцесса. — Угодно вам повиноваться, маэстро?

Почти с ненавистью он поднял на нее глаза, но под взглядом Семирамиды вынужден был опустить их. С поникшей головой, как под ярмом, он подошел к берегу, где уже ждал его гондольер.

Очутившись в своей комнате в остерии, он снова почувствовал желание бороться. Он уложил свои вещи и написал принцессе письмо, намереваясь передать его с гондольером. Дэлер решил бежать — сначала в Милан, а потом дальше, на юг. Но вдруг он увидел устремленные на него темные властные глаза — и воля его ослабела.

Он разорвал письмо и написал другое, бросил и это в огонь, наконец встал, медленно сошел с лестницы и направился к берегу, откуда несся звонкий голос гондольера, певшего народную песню, полную яркой страсти.

Полчаса спустя гондола причалила к берегу у маленького мраморного дворца.

Когда опустились сумерки, принцесса сидела в мраморном храме, в волшебном свете спускающегося сверху большого красного фонаря, на своем ложе, а маэстро лежал у ее ног.

Демон победил.

Миновала зима и вновь наступила весна, а Дэлер больше не видел хорошенькой белокурой Цецилии. Принцесса превратила его в своего пленника — только с нею выезжал он верхом в лес, на гондоле — по озеру.

Люди говорили, что принцесса тайком обвенчалась с ним, — и это было похоже на правду, потому что все, что могли видеть и что слышали о них, подтверждало этот слух. Со временем она предоставила ему больше свободы — как поступают с человеком, в котором совершенно уверены. Когда снова наступила осень, он стал появляться один в каштановых лесах, а иногда — в остерии у лукавого Джузеппе Скальца, к которому он заходил послушать рассказы и сплетни.

Во время одной из таких одиноких прогулок, в пасмурный вечер, когда туман повис над обширной долиной, словно над котлом ведьм, Дэлер встретился в кипарисовой роще с Цецилией.

Если бы они во время заметили друг друга, они поспешили бы в разные стороны, но они очутились друг перед другом совсем неожиданно, уклониться от встречи было никак нельзя, невозможно было даже незаметно разойтись.

Цецилия побледнела и прижала руку к сердцу, крупные слезы засверкали в ее голубых мечтательных глазах. Дэлер взял ее руку, и оба долго стояли, глядя друг другу в глаза безмолвно и печально. Так они и расстались, не проронив ни слова.

Вечером Дэлер фантазировал на рояле, а принцесса медленно шагала взад и вперед по коврам, которыми был устлан каменный пол. Вдруг она остановилась перед ним, скрестив руки на груди.

— Что с тобой? — начала она. — Ты несчастлив. Я не хочу быть твоим палачом. Если свобода тебе дороже жизни со мной, иди, я не удерживаю тебя.

— Что это пришло тебе в голову, Леонида?

— Да, я даже хочу, чтобы ты оставил меня, ступай сейчас же!

— Ты гонишь меня?

— Да.

Она опустилась в кресло и повернулась к нему спиной, но он не уходил. Он упал перед ней на колени, но она оставалась холодной и равнодушной. Он обнимал ее колени и умолял сжалиться над ним, как приговоренный к смерти, пока она не согласилась позволить ему и впредь влачить рабские цепи.

Прошло несколько лет. Странная пара вдруг уехала на восток. Долго пустовал мраморный дворец. Однажды принцесса снова показалась в своей гондоле на озере. Рядом с ней сидел маэстро, бледный, с впалыми щеками и лихорадочно горящими глазами.

В парке росла группа кипарисов. По вечерам Дэлер любил сидеть под ними и мечтать.

— На этом месте я желал бы быть погребенным, — сказал он однажды принцессе.

Его желание осуществилось.

Следующей весной в нем угасла последняя искра жизни и пылкий, беспокойный дух его нашел, наконец, успокоение под тихими кипарисами озера Камо.