bdsmion

БДСМ сообщество
 
Культурный центр BDSM
Здесь светло!
Добро пожаловать!

Вход

Что такое БДСМ? Что такое bdsmion.com?
Безопасный режим
Безопасный режим скрывает весь основной графический контент сайта (эротические фотографии, фотографии пользователей и т.д.).

Таким образом, Вы можете общаться и просматривать сайт, не опасаясь случайных досужих глаз (на работе, в интернет-кафе и других публичных местах). Это также экономит Ваш трафик.
   

Леопольд фон Захер-Мазох. Живая скамья


Леопольд фон Захер-Мазох

Когда пани Замби Михаловская взяла к себе в дом в Маляхов дочь крестьянина Олизера в качестве няни к своему ребенку, никто не обратил внимания на бедную девушку, с нечесаными, всклокоченными волосами и испуганными глазами, пришедшую босиком, в толстой рубашке и заплатанной юбке.

Но едва только пани одела девушку — по своему вкусу очень мило, а по понятиям галицийских деревенских красавиц очень прилично, — миловидная Матрена привлекла к себе все взоры.

Что-то азиатски пышное приобрела ее стройная фигура в желтых сафьяновых сапогах, в пестрой сборчатой юбке, в красной «корсетке» — безрукавке — и в пестром цветном полушубке. Белая рубашка грациозно вздымалась под белой овчиной, а длинные толстые косы кокетливо раскачивались по круглым бедрам.

Пугливое выражение ее свежего лица все больше и больше уступало выражению приветливой доверчивости. Не прошло и двух недель, как она приобрела гордую посадку головы, как у принцессы, и искрящиеся черные глаза ее, казалось, готовы были повелевать и грозить.

Вскоре все мужские сердца в Маляхове воспылали любовью к ней: кучер и казак соперничали с лакеем, а следом господский писарь воспылал к ней страстью, да и сам управляющий, высокородный пан Богуслав Михаловский был близок к тому, чтобы записаться в поклонники Матрены.

На славянском востоке истории подобного рода случаются также часто, как в сказочных магометанских странах.

Превратила ведь однажды простая еврейка, красавица Эстерка, голову миропомазанника, короля Казимира польского, в скамейку для своих ног — и не одна крестьянская Венера превращала своего надменного благородного господина в послушного раба своих бесконечных капризов. Как раз в то время красивая дочь одного глоцовского крестьянина стала графиней Комаровской.

Пан управляющий был мужчина в самом расцвете и обладал любящим сердцем, которое его властная и капризная супруга никогда не могла вполне удовлетворить. Маленький уголок в этом сердце всегда оставался свободным: вначале его заняла одна очаровательная помещица, потом жена еврея-корчмаря, а после нее одна швейцарка-гувернантка.

В настоящее время трон пустовал, и Матрена была как будто прямо создана для того, чтобы занять его. Пан Михаловский скоро заметил, что у него множество соперников, и, чтобы не рисковать и не натыкаться на помеху в лице какого-нибудь писца или казака, он решил без промедления объясниться в любви своему идеалу.

Вскоре представился подходящий случай — в местечке по соседству началась ярмарка. Пан Михаловский купил там несколько ниток кораллов, яркую шелковую косыночку и пару серебряных сережек и явился с этими сокровищами как раз в тот момент, когда, по счастливой случайности, жена его уехала в гости к соседней помещице.

Он проскользнул в заднюю комнатку, где Матрена в это время играла с ребенком на низком турецком диване, и начал с того, что преподнес ей отливающую всеми цветами радуги косыночку. Плутовка сразу смекнула, в чем дело, и, лукаво улыбнувшись, блеснула своими белыми зубками.

Управляющий похвалил ее цветущий вид, полюбовался ее роскошными волосами — затем на сцену вышли сережки. Матрена разрумянилась от радости и охотно уселась смирненько, когда ее господин собственноручно начал вдевать их ей в уши.

Наконец, влюбленный управляющий выгрузил кораллы. Матрену это, по-видимому, совсем покорило; по его приказанию она встала и распахнула свою овчину, а он надел ей на шею великолепное ожерелье.

— И красивая же ты девушка! — бормотал пан Михаловский, — как будто создана для того, чтобы вводить в искушение мужчин…

И бедный, слабый Адам тотчас же поддался соблазну и обвил руками хитрую Еву.

Она попыталась вырваться, но он крепко прижал ее к себе и поцеловал в белую шею. Тогда она с подобающей почтительностью легонько толкнула его в бок, но это тоже не помогло — пан управляющий все настойчивей выражал свои чувства. Потеряв терпение, Матрена подняла крик.

Черт привел в эту минуту пани Замби. Она вмиг сообразила, что к чему, и уже собралась ринуться на супруга с яростью тигрицы. Но он не растерялся.

— Не лги! — крикнул он на бедную испуганную девушку с видом строгого судьи. — Ты — воровка! Это ты утащила деньги!

— Что такое? — недоумевая, спросила пани Замби. — Матрена что-то украла?

— Да, я поймал ее на месте преступления!

— Барыня, я не виновата… барин меня… барин хотел… — бормотала бедняжка, запинаясь.

— Ну да! наказать тебя! — закончил за нее управляющий.

— Это мое дело! — заявила пани Михаловская, — где плетка?

Она направилась в угол, где на гвоздике висело орудие ее величия рядом с чашей со святой водой, а Матрена тем временем неожиданно угостила управляющего сильным пинком и, когда тот попятился, быстро распахнула окно, выпрыгнула во двор, вскочила на барскую лошадь, которую казак водил по двору, и ускакала.

Все растерянно смотрели ей вслед и, прежде чем они опомнились и подумали броситься в погоню, Матрены уже и след простыл.

Матрена скакала без оглядки, ни на мгновение не останавливаясь, через деревню, через поля, пока не очутилась в лесу. С безумной поспешностью устремилась она по узкой, поросшей высокой травою тропинке. Смертельный страх охватил ее: она сознавала, что теперь, уведя господскую лошадь, она действительно совершила преступление.

Благополучно добравшись до лесистых холмов, она поехала шагом по скалистой тропинке, держась у отвесных гранитных стен, уходящих вниз, в темные пропасти с шумящими водопадами, — все выше и выше, пока мрачная карпатская пустынь не окружила ее со всех сторон.

Здесь только она с облегчением вздохнула. Что делать дальше, Матрена не знала. Она знала только то, что сюда не дотянется ничья рука, что в эти места не дерзнет забраться ни один сыщик, что здесь она будет в безопасности и на свободе.

Обогнув скалистый утес, Матрена вдруг увидела перед собой юношу в костюме воинственных горцев, лежавшего на обрыве, поросшем низким сосняком и мхом, и державшего в руке длинное ружье. Оба, остолбенев, смотрели друг на друга.

— Кто ты? — спросил юноша.

— А ты кто? — вопросом ответила Матрена, придержав лошадь.

— Я Метуд Иевдаш, — ответил юный герой, — тот самый, чье имя всюду знают и перед кем трепещут. Сотня храбрых гайдамаков послушна моей воле.

— А я бедная девушка. и пришла попросить твоей защиты и помощи, — схитрила Матрена и затем в коротко рассказала ему, что с ней приключилось.

— Останься у нас, — воскликнул Метуд, — мы будем почитать тебя, как королеву.

Матрена тотчас согласилась — да и что еще ей оставалось?

Они протянули друг другу руки и отправились вместе в дальнейший путь.

Когда стемнело, они добрались до маленькой лесной поляны, на которой пылал огромный костер. Вокруг костра лежало человек двадцать вооруженных с ног до головы людей. Один из них вскочил и пошел навстречу Метуду; это был его брат Симфониан. Вместе они стояли во главе шайки.

Они обменялись несколькими словами и затем подняли топоры. Предстояла, по-видимому, борьба не на жизнь, а на смерть. Но Матрена подошла и стала между ними.

— Что вы хотите делать? — воскликнула она. — Взбесились вы?

— Она моя! — пробормотал Метуд.

— Эта красивая добыча принадлежит мне, — заявил Симфониан.

— Не тебе и не ему, — спокойно сказала Матрена, — пока еще мое сердце свободно. Постарайтесь оба покорить его. С тем, кому это удастся, я и пойду к попу.

— Ладно, — в один голос сказали братья.

— А чтобы и впредь между вами не было споров, — продолжала красавица, стоя между молодыми гайдамаками с гордым и властным видом, — вы все должны отдаться под мою власть. Не годится, чтобы дела решали две головы и повелевали два голоса. Так что? Согласны вы повиноваться мне?

— Почему же нет? — сказал, засмеявшись, Метуд, — красивой женщине легче повиноваться, чем мужчине.

— Я согласен, чтобы ты была нашей королевой, — прибавил Симфониан.

Братья созвали остальных гайдамаков, и после непродолжительного совещания вся эта дикая орда присягнула красивой и хитрой девушке.

Спустя немного времени после побега Матрены, в одно прекрасное утро, управляющий сидел перед зеркалом с салфеткой вокруг шеи и с намыленным лицом и брился. Вдруг женский голос со двора окликнул его по имени. Думая, что это зовет его жена, он встал, и высунулся в окно.

Едва он сообразил, что перед ним не Замби, а сбежавшая Матрена — сидит в своих сафьяновых сапогах и вышитом полушубке верхом на лошади — как разбойница накинула ему на шею петлю и поскакала галопом.

Управляющему ничего другого не оставалось — если только он не хотел быть задушенным, — как выскочить в окно и как был, с салфеткой на шее, скорой рысью побежать за лошадью Матрены.

Все это было делом одной минуты. Когда управляющей опомнился, они были уже за деревней. К несчастью, никто на господском дворе не заметил его комического похищения. Первой услышала об этом его жена, которой крикнула с поля крестьянка:

— Вон едет верхом Матрена, а пан управляющий мчится за ней, как бесноватый.

Пани Замби, возвращавшаяся с прогулки, повернула лошадь.

Сначала она подумала, что муж ее помешался, но пробежавший мимо крестьянский мальчишка закричал:

— Она тащит его, как теленка, на веревке!

Матрена тем временем скрылась со своим пленником в лесу.

Когда пани Михаловская послала своих людей в погоню, было уже поздно: смелая амазонка добралась до своего убежища на скале. Теперь только пустив лошадь шагом, она оглянулась и, заметив, в каком виде бежал за ней управляющий, разразилась громким смехом.

— Матрена, — взмолился несчастный, — что ты со мной хочешь делать? Ты хочешь убить меня? Пощади мою жизнь и ты получишь денег, много денег, — сколько пожелаешь!

Бритву он все еще держал в руке. Матрена снова расхохоталась.

— Брось нож!

Управляющий послушался. Когда они добрались до разбойничьего лагеря, он, весь дрожа, упал перед Матреной на колени, и снова стал молить ее о пощаде.

— Я не буду тебя убивать, — насмешливо сказала она, — но я накажу тебя так, как ты заслуживаешь, влюбленный негодяй. Я буду с тобой обращаться не как с человеком, а как с животным, каков ты и есть, и даже еще хуже — как с неодушевленным предметом, которым я буду пользоваться, как мне вздумается.

— Накажи меня, я этого заслужил, — согласился Михаловский, — только оставь мне жизнь!

Тогда Матрена сняла с его шеи петлю.

— Одно только запомни, — сказала она, — если ты попытаешься бежать, я без всякой жалости велю повесить тебя на первом же суку.

И вот управляющий остался у разбойников. Каждый раз, когда они переходили с места на место в новый лагерь, Матрена нагружала его вещами и погоняла впереди себя, как вьючное животное. В этих случаях она называла его своим ослом и угощала его, как осла, ударами плети.

Если же они останавливались, Михаловский должен был тотчас же опуститься на четвереньки и Матрена садилась ему на спину, как на диван. Когда он был ей нужен, она только произносила: «Где моя скамья?» — и бедняга-управляющий тотчас же устраивал из своего тела удобную скамью.

Покрытый медвежьей шкурой, он служил ей своего рода троном, когда она вершила правосудие, выслушивая жалобы крестьян, которые тогда довольно часто отправлялись в горы, чтобы попросить у гайдамаков защиты и поддержки против своих тиранов и мучителей, против дворян, против их управляющих, против корыстолюбивых священников.

И когда разбойники посещали какую-нибудь деревню неподалеку от Карпат, никто не осмеливался и думать о сопротивлении — наоборот, делались всевозможные приготовления, чтобы оказать сердитым гостям наилучший прием.

Для них накрывались столы, готовились изысканные блюда, водка лилась ручьем, играли евреи-музыканты, которым в Галиции выпала на долю роль цыган. Затевались танцы, буйные ребята вертелись с деревенскими красавицами, водили хороводы под грустные звуки оркестра, а Матрена, величественно растянувшись на своей живой скамье, созерцала веселые пляски и время от времени, похлопывая ногой беднягу управляющего, насмешливо спрашивала:

— А что, ты до сих пор в меня влюблен?

Однажды к гайдамакам пришел маленький краснощекий еврейский парнишка в перепачканном светло-зеленом кафтане и передал Матрене письмо от ясновельможной пани Замби Михаловской. Это было очень мило, но только вот никто не мог прочесть письма — ни гайдамаки, ни Матрена, ни светло-зеленый парнишка. Позвали пана управляющего.

— Жена просит, чтобы ты меня отпустила, — сказал он, пробежав письмо Замби, — и изъявляет готовность представить выкуп в размере ста дукатов.

Матрена громко расхохоталась.

— Передай вельможной пани, что она может получить его! — сказала она. — Столько, впрочем, этот бездельник и не стоит. Но только она должна сама за ним прийти.

На следующий же день пани Замби верхом на коне явилась в разбойничий лагерь; ее сопровождал еврейский парнишка. Матрена приняла ее, растянувшись на своей живой скамье, которую предварительно застелили медвежьей шкурой.

— Вот выкуп, — сказала пани Михаловская, высыпав деньги в подол Матрены. — Где мой муж?

— Сейчас получишь его, — ответила Матрена. — Только прежде тебе надо узнать, за что я его наказала.

— Молчи ради Бога! — донеслось откуда-то из-под земли.

Замби с изумлением оглянулась.

— Я была честной девушкой, — продолжала Матрена. — Я ничего не украла, ни гроша, ни ленточки. Этот лицемер, этот негодяй, который бегал за каждой юбкой, несправедливо обвинил меня.

— Да молчи же, ради Бога, — послышался снова подземный голос.

— Да, твой муж пришел тогда днем, — снова начала Матрена, — подарил мне шелковый платок и кораллы, и сережки, и стал приставать ко мне со своей любовью, а когда я прогнала его, чему ты оказалась свидетельницей, он объявил меня воровкой.

— Господи Иисусе, Пресвятая Дева… — прозвучало из-под земли.

— Да кто это там все разговаривает? — спросила Замби.

— Это тот влюбленный, который теперь служит мне вьючным ослом и скамейкой, — ответила Матрена.

Она быстро поднялась, стащила медвежью шкуру, и пан Михаловский на четвереньках предстал перед своей женой.

— Красиво, нечего сказать! — воскликнула пани. — Ну, погоди же, теперь я узнала тебя и буду с тобой обращаться так, как ты того заслуживаешь!

— Замби, прошу тебя…

— Марш, ступай домой! — крикнула пани Михаловская, вскочив на лошадь. — Ах ты, изменник! Ах ты, старый Дон-Жуан! Ну, если ты так хорошо себя чувствуешь в этой роли, так будь же ты отныне и моим вьючным ослом!

Сконфуженный, поплелся управляющий за женой, и долго-долго доносился до него веселый голос Матрены, и эхо глумилось над ним, повторяя раскаты ее смеха.

Вернуться в раздел: Проза