bdsmion

А начну, пожалуй, я сам, с такой вот вводной страшилки. Все ассоциации являются исключительно случайными)

Я спал в своей кровати, после тяжёлой, изнурительной, но приносящей неземное удовлетворение сессии, когда меня дёрнули за шею, утянув вглубь кровати, как сквозь поверхность озера. В следующий миг я понял, что нахожусь в какой-то башне, чёрной, с кровавыми разводами на стенах, и меня потащили к лестнице наверх. Кто меня тащил – рассмотреть не удавалось, позже я понял – меня никто не тянет.
Взлетев по лестнице на второй этаж, я стал свидетелем такого зрелища, от которого может вырвать даже хладнокровного и опытного патологоанатома, заставив того поседеть и облысеть от ужаса.
Толстые, жирные, шарообразные мужчины и женщины с упоением отрывали куски, вырывали кишки друг друга, и с наслаждением запихивали их в бездонные глотки, глотая не жуя. Кто-то разрывал подгнивший труп мужчины, кто-то женщины. Одного, после очередной порции гнилого мяса, просто разорвало от натяжения, и всё содержимое его желудка, вперемешку с его собственными потрохами, разлетелось, расплылось, растеклось по полу. Вонь стояла невыносимая.
Я снёс одному из них голову, не пойми откуда взявшимся мечом, и та покатилась, продолжая жадно жевать. Из обрубленной глотки остального тела вырвался поток сожранной плоти, но тут же всё прекратилось, и обезглавленный труп продолжил, прямо в глотку, запихивать ошметки плоти. Бегу дальше.
На третьем этаже ждал меня ещё один сюрприз с отрицательным значением. Высушенные, сухие, мёртвые, но оживлённые неизвестной силой женщины. Всё бы ничего, но то, что они делали, заставляло в отвращении спрятать взгляд, отвлечься на что-то. Они, кто рукоятью ножа, кто подсвечником, кто руками, ублажали себя. и делали это импульсивно, резко, заставляя сухую плоть осыпаться пылью, иногда обламывая целые куски. Бегу дальше.
Четвёртый этаж встретил меня тишиной, и мерно расхаживающими туда-сюда упитанными мещанами, у которых на поясах висели пузатые кошели с деньгами. Откуда-то появились и другие люди, маленькие, в плащах, с короткими ножами. Они подходили к богачам тихо, незаметно, и срезали кошели так, что никто этого не замечал. У воришек, в свою очередь, тоже воровали. И так далее, до бесконечности. Бегу дальше.
Пятый этаж. Группы людей, по два, три человека, спокойно разговаривают. О чём-то говорят, о чём-то шутят, смеются. Тут кто-то из них, судя по всему, сказал что-то обидное о другом из компании, из-за чего обиженный, с искажённым от гнева лицом, выхватил нож, и, по самую рукоять, всадил его в спину всё ещё смеющегося друга. Улыбка сменилась гримасой боли и удивления, но поздно уже что-то делать, и жизнь гасла в его глазах. Через секунду появляется женщина, и, видя труп, достаёт небольшой арбалет, и, с той же гримасой ненависти, всаживает стрелу в грудь убийцы. Тот без дыхания падает. Бежим дальше.
Зал шестого этажа был полон предсмертных стонов и стонов боли. Воздух был затхлый, пропахший испражнениями тяжело больных, потерявших надежду людей. Они плакали, кричали, молили о помощи, но мольбы оставались без ответа, и некому им было помочь. Тут появляется человек, мужчина. В нём чувствовалась власть и сила, что могли помочь всем и каждому, и ему это ничего не будет стоить. Но он, задрав голову, оставался глух к мольбам, с отвращением отбрасывал тянущиеся к нему руки. Он гордо шёл сквозь умирающую толпу. Он так и не помог никому, кидая на всех презрительные взгляды, и люди, это было ясно, скоро умерли. Бегу дальше.
Седьмой. Брошенные женщины, от отчаяния опускали руки, теряли волю к жизни, окунались в лень, позволяя детям умирать от голода, и умирали сами, от жажды, голода, или болезни, потому что лень идти, что-то делать, что-то готовить, что-то покупать. Их трупы покрывались плесенью, и гнили годами. Бегу.
Восьмой этаж. Когда же это кончится? Влетев в залы, я сначала ничего не понял: обычные, пусть и очень высокие и тощие люди, сгорбленные, с искажёнными лицами, что-то постоянно бормочущие. У одного из них очень толстыми, грубыми нитями, был зашит рот. Лицо было серым, как у высохшего трупа. Почти вся одежда была залита кровью, не успевшей ещё даже подсохнуть. Я бросился бежать дальше, но один из них развернулся ко мне, и, что-то мыча, напал на меня. Спас меня всё тот же клинок, выставленный вперёд остриём, и мертвец с зашитым ртом напоролся на него. Вместе мы упали, и только теперь я заметил то, чего не замечал раньше – к потолку был прибит выпотрошенный мужчина, даже сейчас похожий на очень богатого аристократа. И только сейчас удалось расслышать, что же бормочет этот несчастный на моём мече, не смотря на зашитый рот. Он проклинал покойника на потолке, проклинал себя, проклинал его богатства, и свою бедность. И даже не думал умирать, пытаясь добраться сухими, серыми руками до моего горла. С огромным трудом мне удалось его сбросить, подняться, и снова бежать. Бежать дальше.
А дальше… тупик. Бежать некуда. Только сейчас я услышал, что за мной всё это время кто-то гнался. Я вбежал в комнату в конце коридора, закрыл за собой дверь, постарался забаррикадировать её всем, чем можно было. Однако, закрытая дверь их на долго не остановит, а я на самой вершине башни, и спуститься другим путём, нежели тем, которым я сюда попал – невозможно. Я выглянул в окно – до земли больше сотни метров, оглянулся на дверь – на ладан дышит. Отчаяние начинает захлёстывать с головой, и в тот же миг, когда я осознал, что выхода нет, - дверь рассыпается щепкой, и весь тот ужас, виденный мной по пути наверх, ворвался, налетел на меня...

И тут я проснулся, в холодном поту, на пропитанных потом простынях и подушках, сердце до боли колотилось в груди. Несколько минут мне понадобилось для того, чтобы прийти в себя, и понять, что это всего лишь сон. Немного успокоившись, я отправился в ванную комнату, чтобы хоть немного смыть этот ужас. Ополоснув лицо, глянув в зеркало, я зашёлся в немом крике. Из зеркала на меня смотрело моё отражение. И всё бы ничего, да только оно было седое, лицо серое, а глаза и губы – зашиты суровой ниткой.