bdsmion

Это именно наука, уважаемый petrosun. Основанная на нескольких десятилетиях изучения Темы западными исследователями. Т.е. статистически значимая. Хотя, конечно, "выхлесты" (outliers) могут быть...

Набирать опыт "методом тыка" очень рискованно. Хорошая теория - не замена практики, конечно. Но её основа. Особенно если это теория основана не на одном десятилетии вполне себе научных исследований...

Это не столько объявление о знакомстве, сколько официальное объявление о том, что я отпустил свою нижнюю и теперь свободен как для разовых сессий (хотя для меня это менее предпочтительный вариант), так и для отношений.

Я уже не ищу соавтора, который согласился бы дописать мою книгу по БДСМ под названием "БДСМ: Иная любовь" Ибо все мои материалы я официально передал моей теперь уже бывшей нижней. Если она будет искать соавтора, то сообщит об этом "городу и миру".

Бывшая потому, что в моей жизни произошли некие форс-мажорные обстоятельства, котоые сделали невозможным продолжение отношений в том формате, который имел место. А изменить формат, увы, не получилось. Я по-прежнему отношусь к теперь уже своей бывшей нижней с огромным уважением и восхищением, но наши пути разошлись.

Не могу сказать, что вернулся к уж очень активному поиску, но готов обсуждать различные варианты отношений - от сессионных до ДС (да хоть ЛС). Начать можно и с вирта (дистанционных отношений), но с близким по времени переходом в реал. Поэтому табу на другие города (да хоть страны) нет. Предпочтение незамужним женщинам (де-юре и де-факто), но это тоже не обязательно табу. Как говорится, возможны варианты.

Это точно.

Я получил персональное приглашение на сайте bdsmpeople.ru.

Яношу Флешу было всего двадцать семь, когда врачи его приговорили, обнаружив неизлечимую и неоперабельную форму рака. Ему отвели шесть месяцев… которые он потратил на то, чтобы сделать невозможное. Поставить мировой рекорд одновременной игры. Вслепую На пятидесяти двух досках. При этом он даже не был гроссмейстером…

Сеанс продолжался тринадцать с половиной часов. Несмотря на то, что его соперники были далеко не слабыми шахматистами, он выиграл тридцать одну партию, три свёл в ничью и восемнадцать проиграл. В конце сеанса Янош Флеш помнил все пятьдесят две партии, все ходы и все доски, на которые так ни разу и не взглянул…

И выздоровел. Нечеловеческое напряжение сил излечило его. После сеанса ему сделали рентген… который поверг всех врачей в состояние глубочайшего изумления. Даже, пожалуй, ступора. Шока. Ибо опухоль исчезла.

Медики называют это спонтанной ремиссией. Люди, далёкие от медицины, используют другое слово.

Чудо.

После этого сеанса Янош Флеш прожил ещё двадцать три года. Его рекорд, кстати, остаётся непобитым до сих пор. Хотя установлен был в уже бесконечно далёком 1960 году…

Отсюде мораль - НИКОГДА не сдавайся...

Я выложил эту миниатюру по двум причинам. Во-первых, написано действительно талантливо. Отличная эротическая проза. Написано ярко, красиво, эмоционально, чувственно, эротично и со вкусом. Реальные это события или чистая фантазия автора - неважно (если второе - так тем более респект).

Во-вторых, этот рассказ - прекрасная иллюстрация т.н. "брутального" подхода к мужскому доминированию. Я его не разделяю (я вообще на Галатеях специализируюсь, а это с брутальностью несовместимо никак). Но есть определённые дамочки (в первую очередь как раз-таки бизнес-леди и всё такое прочее), для которых этот подход является предпочтительным (на более мягкий вариант подчинения они просто не отреагируют, ибо к мягкости не приучены).

Более того, я лично знаю одну тематическую пару, в которой тематические отношения как раз примерно так и складывались. И продолжаются примерно в таком же стиле. Оба вполне счастливы.

Я бы несколько перефразировал вопрос. "Что значит любить человека"? Любить человека - значит ощущать непреодолимое желание и потребность понять и сделать всё, что любимому человеку нужно для того, чтобы быть счастливым. Что, надо отметить, далеко не всегда совпадает с тем, что любимый человек ХОЧЕТ. И делать это, разумеется. Умело и эффективно. Иными словами, любовь - это не только (и, на саммо деле, не столько) чувство, сколько ДЕЙСТВИЕ.

От автора. В отличие от всех прочих моих вполне себе серьёзных тематических рассказов (и вообще рассказов) этот - хулиганско-издевательский стёб. Всё дело в том, что я на дух не переношу пресловутую "Историю О". По целому ряду причин. И как-то меня настолько достала полемика на одном форуме с горячими поклониками этой, извините, гадости, что я сел и написал альтернативное окончание этого скандального романа, перенеся действие в наши дни. Поэтому и относиться к этому произведению нужно как к хулиганскому стёбу. И не более.

Как известно, наши недостатки являются прямым продолжением наших достоинств. Менее известно, что это справедливо не только для представителей вида Homo Sapiens, но и для объектов недвижимости.

Когда сэр Стивен Эшкрофт выбирал себе дом для практической реализации фантазий, которые г-жа Полина Реаж не без определённого таланта описала в своём скандально известном бестселлере История О, он, прежде всего, искал максимально уединённый вариант, который привлекал бы как можно меньше внимания (в том числе, и со стороны соответствующих правоохранительных органов Соединённого Королевства).

Поэтому он обошёлся минимальными средствами обеспечения безопасности – личным охранником Пьером (в точности как в романе); сворой собак, которых, правда, выпускали только по ночам, а также внутренней системой сигнализации (по понятным причинам, о сигнализации, выводимой на пульт местного полицейского участка, и речи быть не могло). Видеокамеры сэр Стивен тоже решил не устанавливать, справедливо полагая, что толку от них всё равно немного, а попадания даже, вроде бы, самых невинных записей в руки даже местной полиции (не говоря уже о Скотланд-Ярде) он никак допустить не мог.

Но главными «средствами защиты» от нежелательных посторонних глаз были уединённое расположение и высокий забор его шале .

Впрочем, к большому сожалению сэра Стивена, и расположение оказалось не слишком уединённым, и забор – не очень высоким. Впрочем, что они могли поделать против пресловутого «Эшелона» - суперсовременной спутниковой системы прослушивания телефонных разговоров… и сразу трёх «несчастливых случайностей» (несчастливых, разумеется, для сэра Стивена и его «камарильи»).

Первой случайностью стало то, что ответственным за соответствующий «сектор наблюдения» Эшелона был некий Джон О’Мэйли – кадровый сотрудник Агентства Национальной Безопасности, который, к великому сожалению сэра Стивена, оказался почти столь же горячим поклонником Истории О, как и сэр Стивен.

Ключевым словом, как всегда, оказалось «почти» (что, в конечном итоге, и привело к столь катастрофическим для сэра Стивена последствиям). Дело в том, что агент О’Мэйли страдал в некотором роде «раздвоением личности». С одной стороны, ничто его так сексуально не возбуждало, как… ну, в общем, то, что и принесло творению сотруднице издательства "Галлимар" Доминик Ори[1] столь скандальную славу и известность.

С другой же стороны, Джон О’Мэйли был чрезвычайно ревностным католиком, весьма озабоченным перспективами спасения своей бессмертной души. Поэтому борьба с одним из семи смертных грехов, к которому, безусловно, относилось даже чтение Истории О и аналогичных произведений (не говоря уже о просмотре соответствующих порнофильмов или, не дай Бог, воплощении сиих греховных фантазий в реальность – пусть даже и в самой безобидной форме и «по обоюдному согласию»), на протяжении почти двух десятков лет была одной из важнейших задач духовного развития агента О’Мэйли.

Под чутким руководством отца Томаса Козицки Джон О’Мэйли эту борьбу выиграл. И вот уже несколько лет не чувствовал даже желания вернуться «на стезю греха». Но в то утро произошла вторая случайность.

На беду сэра Стивена, то ли новая версия программного обеспечения «Эшелона» нуждалась в дополнительном тестировании, то ли враг рода человеческого сумел «продраться» через защитные укрепления, тщательно воздвигнутые Джоном при помощи отца Томаса, то ли агенту просто стало элементарно скучно…

В общем, запустил агент О’Мэйли поиск по ключевым словам по всей базе телефонных переговоров в своей «зоне ответственности» (а база эта была ну ооочень обширной, ибо после 11 сентября ключевым принципом выбора телефонных разговоров для записи стало что-то вроде «кашу маслом не испортишь»). То есть «пишите всё - потом разберёмся». Вполне разумный принцип, если учитывать, что к тому времени Великобритания вообще и Лондон в частности стали таким рассадником исламского экстремизма, что и Тегеран мог бы позавидовать.

A для «наиболее эффективного тестирования системы» агенту О’Мэйли почему-то взбрело в голову выбрать… ну в общем, те ключевые слова, которые и сделали Историю О столь знаменитым литературным произведением. В некотором роде, классикой.

И каково же было удивление агента О’Мэйли, когда отсортированные по частоте употребления и некоторым другим ключевым параметрам результаты поиска, во-первых, выдали нечто весьма конкретное, а, во-вторых, указали прямёхонько на сэра Стивена, его «верных сподвижников» и его шале.

Когда удивление прошло (на самом деле, удивляться было, в общем, нечему – ну, подумаешь, решил страдающий от скуки и хандры британский аристократ воплотить Историю О в реальность), встал вполне конкретный вопрос – что со всем этим делать дальше.

Ясно, что от АНБ пользы не было никакой, поскольку, вопреки распространённому заблуждению, сия контора занималась исключительно электронной разведкой, а никак не оперативной работой (сотрудникам АНБ даже штатное оружие не полагалось).

От ЦРУ тоже, как, впрочем, и от ФБР, которых из всех «измов» интересовал исключительно терроризм (точнее, предотвращение исключительно соответствующих актов – и никаких других). Скотланд-Ярд, возможно, заинтересовался бы этой «темой»… до 11 сентября, да и то, пожалуй, лишь с точки зрения возможного давления на сэра Стивена (если бы последний заинтересовал их в качестве возможного агента).

В 999 случаях из тысячи, история эта закончилась бы ничем (к огромному облегчению сэра Стивена). Но в дело вмешалась третья случайность.

Агент О’Мэйли, что называется, «дружил семьями» с чрезвычайно любопытным и даже несколько загадочным персонажем. У этого персонажа, хоть и был он полноправным гражданином США, были совсем не американские имя и фамилия – Павел Флёров. И даже отчество (понятие, с которым в США незнакомы вовсе) – Александрович. И работа, хоть и вполне американская – специальный агент ФБР, но никак не согласующаяся с фамилией, именем и отчеством (с такими обычно работают в ЦРУ или на ЦРУ, но никак не на ФБР). Вероисповедание, правда, было вполне американское – католик латинского обряда[2]. Вот такой «клубок противоречий».

Биография у Павла Флёрова тоже была, мягко говоря, не совсем обычная. Родился он вовсе не в США, а в самом что ни на есть Советском Союзе. И даже в Москве, в семье потомственных военных. Закончив с золотой медалью «школу с преподаванием ряда предметов на английском языке», немедленно поступил на восточное отделение Института Военных Переводчиков.

Свободно овладел английским (и зачем-то испанским) языками, а также «обязательным ближневосточным набором» - арабским, пушту и фарси. Получив вожделённые лейтенантские погоны, немедленно отправился на ускоренные курсы офицеров ГРУ, которые и закончил. Как обычно, с блеском. И отправился прямиком в Афганистан – гонять по горам душманов и громить караваны с оружием. И выполнять другие «специальные операции», за которые в течение чуть более полугода получил две «Красные звезды» и одну «За отвагу». И погоны старлея.

Что произошло потом, покрыто мраком тайны, которую в США знали всего несколько человек (а в СССР, так, пожалуй и вообще никто). Поговаривали, что произошло примерно следующее. Когда Павел «приходил в себя» после очередной успешной операции, его самый близкий друг и однокашник-«переводяга», тоже служивший в Афгане, но не в ГРУ, а в Кабуле, при штабе приснопамятной 40-й армии, ни с того, ни с сего покончил с собой, оставив весьма странную предсмертную записку.

Павел очень быстро понял, что дело нечисто, и, не особо доверяя всяким там военным прокуратурам и особым отделам, взялся за самостоятельное расследование. В котором и преуспел; возможно, даже слишком. Потому что наткнулся на коррупцию и предательство такого масштаба, который привёл новоиспечённого старлея в состояние глубокого шока.

Как ни странно, Флёров сумел даже собрать весьма убедительные доказательства, которые вполне могли бы отправить в места не столь отдалённые не одного полковника и генерала. А кое-кого – и поставить к стенке. Если бы Павел успел передать их «куда следует».

Но не успел. Очередное предательство «навело» на его группу душманов. В бессознательном состоянии, Павел попал в плен к одному из «полевых командиров», который справедливо рассудил, что с «шурави» можно, конечно, живьём содрать кожу (и его соплеменники сие решение, безусловно, одобрили бы). Но гораздо выгоднее продать его американским советникам за твёрдую валюту и оружие – с помощью которого можно отправить в Ад не один десяток «шурави».

Для американцев живой кадровый офицер ГРУ был, безусловно, чрезвычайно ценным приобретением (в эту структуру коррупция проникнуть ещё не успела, поэтому информации оттуда практически не поступала), поэтому полковник Лэйден не поскупился.

Павел довольно быстро поправился и очень быстро оказался бы перед выбором – согласиться работать на «амеров» или вернуться к полевому командиру – с соответствующими последствиями. Но в дело вмешался счастливый случай (впрочем, не для всех «фигурантов»).

Сенатор Макнили – яростный противник «империи Зла» (то бишь, СССР), человек неробкого десятка (ветеран Вьетнама и кавалер двух «Пурпурных сердец») и едва ли основной «двигатель» поставок американского оружия «духам» уже не в первый раз посещал Пакистан и территории Афганистана, находившиеся под контролем моджахедов.

На этот раз он решил, на свою беду, посетить тот госпиталь, где в отдельной палате под надёжной охраной выздоравливал Павел. Поскольку торговля (в том числе, и информацией), наряду с войной, была одним из самых почётных занятий в этой точке земного шара, об этом визите немедленно узнали в Кабуле. И отправили на «захват» сенатора группу спецназа ХАД[3], усиленную «советниками» ГРУ, которые и «нагрянули» в госпиталь, не имея ни малейшего представления о том, что там находится их товарищ (по совершенно непонятной причине, эта важнейшая информация так и не дошла до Кабула).

Что произошло в госпитале, знают только Павел и сенатор, поскольку группа спецназа с задания не вернулась, а в живых из охраны госпиталя, раненых, медиков и антуража сенатора не осталось никого. Вертолёт спецназа США подобрал в «форс-мажорной» точке только двоих – Макнили и Павла, после чего немедленно направился к пакистанской границе.

Через 46 часов сенатор в сопровождении Павла и новой охраны из американских морпехов вышел из транспортного самолёта, приземлившегося на авиабазе Эндрюс. На следующий день в Ситибанке на имя Павла был открыт счёт в размере десяти миллионов долларов (Макнили был человеком отнюдь не бедным и свою жизнь ценил довольно высоко). В тот же день Павлу было предоставлено политическое убежище в США, а через месяц – специальным указом Президента США Рональда Рейгана – гражданство этой страны.

Через четыре года Павел с отличием закончил Калифорнийский университет по специальности «борьба с преступностью[4]», а затем – школу полиции Лос-Анджелеса. А ещё через два года Детектив Павел Флёров заставил говорить о себе всех «лучших из лучших[5]» города Ангелов, ибо умудрялся раскрывать практически все преступления, расследование которых поручалось ему.

Правда, поговаривали, что столь высокая результативность объяснялась, во-первых, тем, что Павел щедро тратил на раскрытие преступлений собственные – и немалые – деньги и, во-вторых, участием в раскрытии этих дел чрезвычайно закрытого частного детективного агентства Effective Investigative Solutions – многомиллионного монстра, одним из фактических владельцев которого, опять же, по слухам, был сенатор Макнили. Впрочем, начальство Павла эти слухи не волновали – главное, чтобы был результат, а как он достигнут, неважно (лишь бы в рамках закона).

Не волновало это и ФБР, которое очень быстро обратило внимание на столь эффективного детектива, да ещё и со столь необычной биографией. В общем, заместитель директора ФБР Леонард («Лео») Кирш сделал Павлу предложение, от которого не принято отказываться.

Пройдя необходимое обучение в знаменитой Академии ФБР в Квантико (правда, ходили слухи, что Павел там больше преподавал, чем обучался), Флёров оказался в штаб-квартире ФБР – в не менее знаменитом здании имени Эдгара Гувера. Чем он там занимался – покрыто ещё более глубокой тайной, чем его одиссея в Афганистане.

Да ладно бы «чем занимался». Даже фактическое место работы Павла было мало кому известно. Нет, у него было официальное удостоверение ФБР, как и соответствующие визитные карточки. Наряду (по слухам) с удостоверениями и визитками ЦРУ, АНБ, DIA[6], FEMA[7] и ещё, как минимум, парочки столь же «громких» аббревиатур.

В ФБР Павел вроде бы подчинялся Лео Киршу, который, собственно, и брал Флёрова на работу. Но вот именно что «вроде бы». Его коллеги, понизив голос, судачили между собой, что всё это так – фасад, а на самом деле, «этот загадочный русский» работает вовсе не на «великана Лео», а то ли на загадочного замдиректора ФБР Уильяма Рейли, которого мало кто знал в лицо, то ли на самого директора ФБР Льюиса Фриха, то ли непосредственно на министра юстиции.

То ли даже не на него, а на ещё более загадочную фигуру в лабиринте спецслужб США – некоего Джона Мортимера, по слухам, возглавлявшего самую секретную спецслужбу – Группу Предотвращения Критических Ситуаций, даже само существование которой никогда не признавалось правительством США (как, впрочем, и существование Джона Мортимера).

А ещё поговаривали, что и Павел Флёров, довольно быстро по прибытии в США перешедший в католичество, и Лео Кирш, и Уильям Рейли, и Джон Мортимер, и даже Льюис Фрих (все – ревностные католики) были членами Опус Деи – если на самой влиятельной, то уж точно самой таинственной католической организацией. Обладавшей совершенно уникальном статусом – персональной прелатуры, что означало подчинение только самому Папе Римскому. Никакой другой иерарх Святой Римско-Католической Церкви не имел никакой власти над Опус Деи.

На самом деле, это было не совсем так. Ни один из вышеперечисленных персонажей не был членом Опус Деи. Но сказать, что ни один из них не имел никаких связей с этой могущественной организацией, тоже было нельзя. Все они были так называемыми коллабораторами – то есть, не просто «сочувствующими» делу Опуса Деи, а принимающими участие в некоторых проектах этой организации (каких именно, знал очень ограниченный круг лиц), не являясь при этом членами организации.

Коллаборатором был и Джон О’Мэйли, что сулило сэру Стивену немалые неприятности. Потому что со своей информацией Джон обратился именно к Павлу (благо «уровень допуска» последнего к секретной информации вполне это позволял).

Они встретились у мемориала погибшим во Вьетнаме – худощавый долговязый О’Мэйли и крепкий, среднего роста Павел. Ирландец кратко обрисовал ситуацию.

«Что будем делать, Павел?»

Вопрос был, конечно, интересным. С одной стороны, садомазохизм сэра Стивена, конечно, был смертным грехом и, строго говоря, подпадал под действие, как минимум, двух статей уголовного кодекса Великобритании – «незаконное лишение свободы» и «нанесение тяжких телесных повреждений». С другой стороны, доказать это было крайне сложно, поскольку очередная О сэра Стивена (и его прочие рабыни) точно не будут свидетельствовать против него, даже если он и использовал противозаконные методы психического воздействия (а в том, что он использовал такие методы, ни Павел, ни Джон не сомневались). И именно это их и беспокоило.

Хоть садомазохизм, вообще говоря, и является сексуальной девиацией (спор о том, извращение это или нет, идёт уже не одно десятилетие, при этом обе стороны остаются при своём мнении), но, в подавляющем большинстве случаев никакой общественной опасности не представляет.

Соответствующая субкультура практически во всех цивилизованных странах весьма развита, прекрасно организована и довольно эффективно регулирует сама себя, свято соблюдая «три основных правила садомазохизма» - все действия должны быть (а) безопасны для здоровья; (б) здравы и разумны и (в) происходить исключительно по взаимному согласию (т.е. без принуждения – физического или психологического).

Поскольку садомазохистам проблемы с полицией, естественно, не нужны, любая «партизанщина» очень быстро выявлялась самими же представителями субкультуры, которые либо «разбирались» сами (и весьма эффективно), либо сдавали «партизан» полиции, после чего нарушители законов отправлялись – и надолго – за решётку.

Сэр Стивен каким-то совершенно непостижимым образом умудрился «не попасть на экран радара» субкультуры (возможно, благодаря своим финансовым возможностям, которые позволяли ему «действовать самостоятельно»). Что весьма обеспокоило Павла, поскольку… если дать сэру Стивену «разойтись», то это (особенно в эпоху Интернета) ещё неизвестно к чему может привести.

Поэтому Флёров вынес не подлежавший обсуждению вердикт:

«Что делать? Гасить всю эту весёлую компанию. Без суда, следствия и, прости Господи» - Павел перекрестился – «святого причастия». « А рабынь - в подходящую психушку, пока мозги не выправят.»

Комментарии были излишни. О’Мэйли кивнул, пожал Павлу руку и растворился в вашингтонских сумерках. А Павел вынул из кармана сотовый телефон – той модели, о существовании которой и не подозревал ни один дистрибьютор – и сделал всего один звонок.

Через полчаса он уже сидел в гостиной небольшого, но уютного дома Джона Мортимера и коротко излагал «суть проблемы».

Мортимер спокойно выслушал доклад Павла, помолчал, подумал, почесал нос, потеребил ухо… Затем неожиданно произнёс:

«А что, идея мне нравится. Достала уже эта политкорректность. Загасим этих персонажей, может быть, другие поостерегутся. А то уже все границы перешли. Кстати,» - добавил он – «мне тут довелось читать одну бумагу – надо будет тебе показать – в которой весьма убедительно доказывается, что политкорректность и либерализм представляют куда большую угрозу нашей национальной безопасности, чем эти… с бородами и в чалмах»

«Дело это совсем локальное, поэтому в одобрении свыше я не нуждаюсь. Британские коллеги возражать не будут – их самих тошнит от всяких там либерастов и толерастов. Оформим как антитеррористическую операцию – и все дела. Кстати, я знаю хорошую психушку в Глазго – там этих рабынь быстро в нормальных людей перекуют. И память лишнюю уберут, если потребуется».

«А что делать с «сэром» и его подручными? В расход?»

Мортимер вздохнул. «Как благочестивый – надеюсь – католик, я категорически против убийства даже таких подонков»

«Тогда что же?»

«Гуантанамо. Там уже есть десятка два безымянных узников. Будет тремя больше – разница небольшая».

«Но ведь их рано или поздно выпустят…»

«Некоторых не выпустят. Лет этак тридцать. В общем, это не твоя забота. Твоё дело – закрыть эту лавочку и доставить всех куда следует. Рабынь – в Глазго, хозяев – на базу наших ВВС в Лейкенхите. Всё – аудиенция закончена.»

Мортимер посмотрел на часы

«Через 48 часов вылетаешь в Лейкенхит вместе с группой захвата. В полной боевой готовности. Все нужные звонки я сделаю сам. Заодно потренируетесь – а то давно уже делом не занимались».

«Ничего себе тренировочка» - думал Павел, осторожно ведя машину по залитым дождём улицам американской столицы.

В доме сэра Стивена подвала, как такового, не было, поэтому экзекуции происходили в просторной зале, одна из стен которого представляла, по сути, огромное окно со стеклянной дверью, выходившей в сад. Как и в романе Полин Реаж, над окном были подвешены жалюзи, которые можно было опустить, чтобы экзекуция была не видна из сада.

В этот день всё было, как обычно… за исключением одной маленькой детали, о которой ни сэр Стивен, ни Пьер, ни Анн-Мари, ни О, ни Колетта, ни Ивонна, ни Клэр, не имели ни малейшего представления.

Деталь (точнее, три детали) добавил лично Рауль Брентон по кличке «Самурай», который предыдущей ночью побывал в «зале экзекуций» и прикрепил три миниатюрных заряда с дистанционными радиовзрывателями к скобам, на которых держались жалюзи.

Поскольку Павлу вовсе не улыбалось гоняться за обитателями дома по всей его немалой территории, штурм был назначен на время утренней экзекуции, когда все «фигуранты» неизбежно должны были собраться в соответствующей зале.

Так, собственно, и произошло. Как и в романе, девушки кинули жребий, кому пороть О. Как и в романе, жребий выпал Колетте; как и в романе, О. усадили на край помоста, точно посередине между колоннами. Как и в романе, Ивонна закрыла стеклянную дверь и опустила жалюзи. В комнате стало заметно темнее.

Как и в романе, взяв О. за плечи, Анн-Мари уложила ее спиной на мягкий войлок, потом подтянула немного на себя. Ноги О. свешивались с края помоста. Руки О. Ивонна закрепила в торчащем из помоста металлическом кольце. Как и в романе, Ивонна подняла ноги О., пропустила через браслеты на лодыжках идущие от колонн ремни, и О. неожиданно почувствовала, что ее зад начинает приподниматься.

Как и в романе, вскоре О. оказалась распятой между колоннами, с широко разведенными ногами и выставленными вперед ягодицами. Анн-Мари провела рукой по внутренней стороне ее бедер.

* Здесь самая нежная кожа, - сказала она. - Пожалуйста, Колетт, поосторожней, постарайся не повредить ее. Как и в романе, Колетт поднялась на помост.

А вот дальше всё произошло совсем не как в романе. Боевая группа Павла Флёрова внесла более, чем существенные изменения в сценарий, до самого «момента истины» оставаясь совершенно незаметной для обитателей шато. За что сэр Стивен должен был «благодарить» исключительно себя. Точнее, жалюзи, которые делали невидимым всё происходящее в обе стороны. И звукоизоляцию, которая делала ровно то же самое со звуком.

Впрочем, не совсем. Ещё одним результатом ночного визита Рауля Брентона в шато стала система миникамер с отличным звуком, которые с помощью хитроумной компьютерной системы, находившейся в фургоне обеспечения за стеной сада, транслировали всё, что происходило в комнате, на экраны портативных мониторов группы Флёрова (а звук – в наушники).

Чтобы осколки стекла, не дай Бог, не поранили девушек в комнате, Павел и Рауль аккуратно наклеили на внешнюю поверхность двери лист сверхпрочного пластика, после чего прикрепили миниатюрные заряды взрывчатки к замку и петлям стеклянной двери.

Колетта взмахнула кожаной плетью. В то же мгновение Рауль нажал на красную кнопку на пульте дистанционного управления.

Вместо ожидаемого щелчка плети воздух расколол треск взрыва, через мгновение многократно усиленный оглушительным грохотом. Сначала рухнули жалюзи, а затем на них свалилась стеклянная дверь, выбитая взрывом миниатюрных шариков пластита.

Четверо спецназовцев ворвались в комнату. Всё произошло настолько быстро, что все обитатели шале просто остолбенели. Поэтому ни о каком сопротивлении не могло быть и речи.

Люк Марсо одним прыжком оказался рядом с окаменевшей Колеттой и резким движением вырвал у неё из руки плеть. Вторым движением Люк ударил девушку в солнечное сплетение, отправив её в глубокий нокаут. Затем подошёл к ней, нагнулся, намотал длинные чёрные волосы на руку, Рванул вверх. Одуревшая от боли Колетта инстинктивно села. Между её ног образовалась лужица мочи.

Люк смотрел ей прямо в глаза. Медленно, чётко, словно вгоняя в мозг гвозди, произнёс:

«Больше никогда так не делай. Так делать нельзя. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Ещё раз на этом поймаю – убью. Причём с особой жестокостью. На куски изрежу. Поняла?»

Колетта судорожно кивнула. Люк отпустил её и девушка рухнула на пол.

Тем временем Павел и Рауль «разбирались» с Пьером и сэром Стивеном. Павел одним могучим ударом кулака сломал британскому аристократу челюсть, одновременно «за компанию» выбив и несколько зубов. Сэр Стивен не удержался на ногах и рухнул навзничь на пол, вопя от боли.

Полю повезло меньше. Сначала Рауль двинул ему кулаком в солнечное сплетение, отчего француз согнулся чуть ли не пополам. После этого «Ниндзя» схватил его левой рукой за правую кисть, вывернул Пьеру руку, а затем свободной правой переломил её в локте. Пьер издал нечеловеческий вопль и мешком свалился на пол.

«Вот так» - удовлетворённо потирая руки, произнёс Брентон. «Больше эта падаль» - он указал на катающегося по полу от боли Пьера - «никогда не сможет никого ударить. А если всё-таки изловчится» - добавил он «то я узнаю, приду и сломаю и другую руку. И обе ноги в придачу»

Анн-Мари в ужасе смотрела на происходящее.

«Теперь о Вас, мадам» - обратился к ней четвёртый спецназовец - Лайам О’Лири, доставая из кобуры надёжный, как швейцарские часы, швейцарский же SIG Sauer Р226 с глушителем собственного изготовления.

Глаза женщины расширились. В них не было ничего, кроме запредельного, животного страха за свою жизнь.

«Не волнуйтесь, Анн-Мари, или как вас там на самом деле. Убивать Вас я не собираюсь. Я собираюсь вас только примерно наказать».

«Кккккак?» - только и смогла пролепетать женщина.

Лайам улыбнулся.

«Так, как у нас принято в Северной Ирландии. Правда, там у нас так наказывают только мужчин… но вы так хотели иметь такую же власть над женщинами, что… вам это вполне подойдёт. Получите, так сказать, по заслугам».

С этими словами ирландец поднял Р226 и нажал на спуск. Тяжёлая пуля сорокового[8] калибра на мелкие кусочки разнесла правую коленную чашечку Анн-Мари. Раздался дикий крик. Некогда грозная «мадам» повалилась на пол, изрыгая проклятия.

На «сворачивание» ушло не более четверти часа. А спустя ещё два часа с небольшого частного аэродрома в окрестностях Лондона взлетели два самолёта. Один из них взял курс на север Англии – на авиабазу Лейкенхит, другой – на Глазго.

Эпилог

Финал этой истории неожиданно оказался достаточно поучительным.

Сэр Стивен Эшкрофт покончил с собой в тюрьме Гуантанамо, вонзив себе в сердце неизвестно как и где полученную заточку. Он не пробыл там и года.

Пьер Матье был вскоре зверски убит другим узником Гуантанамо – мусульманским фанатиком Аль-Валидом, религиозные чувства которого француз то ли случайно, то ли намеренно оскорбил.

Анн-Мари (точнее, Линда Фэйрчайлд) сошла с ума в первый (и, как выяснилось, последний) месяц своего пребывания в Гуантанамо. Её поместили в специализированную закрытую больницу для душевнобольных преступников, находящуюся на острове Саттер в штате Нью-Йорк, где она находится и поныне.

Не повезло и Рене, которого на самом деле звали Франсуа и который действительно приходился дальним родственником сэру Стивену (при этом даже более близким, чем в романе). Как и в романе, он сыграл немалую роль в том, что О. оказалась в лондонском доме последнего. Жил он, правда, не в Париже, а в Марселе, поэтому когда вскоре после вышеописанных событий Рене-Франсуа скончался от передозировки наркотиков, разбираться в этом деле пришлось именно марсельской полиции.

Разбирательство, впрочем, было недолгим. Полиция не обнаружила ничего, что могло бы вызвать подозрения о насильственном характере смерти; а, поскольку пристрастия Рене-Франсуа к наркотикам были хорошо известны его близким знакомым и родственникам, уголовное дело, естественно, никто возбуждать не стал – по причине отсутствия события преступления. Версия о самоубийстве также была отвергнута, поскольку предсмертной записки обнаружено не было.

В одном из марсельских таблоидов, правда, промелькнула статейка о некоем таинственном «обществе Н», которое якобы занимается физическим устранением особо отвратительных преступников, которых, по тем или иным причинам, официальные правоохранительные органы не могут привлечь к ответственности или которым, благодаря искусству беспринципных адвокатов-крючкотворов, удаётся этой ответственности избежать.

В статье утверждалось, что членами этого общества являются некоторые сотрудники особо засекреченных спецслужб США, Великобритании, Франции, Германии и Италии, которые обладают достаточной квалификацией для того, чтобы смерть соответствующего персонажа даже при большом желании никак нельзя было признать насильственной. Но разве можно воспринимать всерьёз этим таблоиды? Поверить им, так и Элвис Пресли жив до сих пор.

Что же касается бывших «рабынь» сэра Стивена и Анн-Мари, то их дальнейшая судьба сложилась на удивление благополучно.

О. (на самом деле, Мари Руайяль), Колетта (на самом деле, Элизабет Малленс) и Клэр (на самом деле, Лоретта Макдугал) прошли полный курс психологической реабилитации сначала в закрытом военном госпитале в Глазго, затем – в больнице Святого Луки в Филадельфии, после чего были приняты в программу защиты свидетелей Федерального Бюро Расследований США.

Все девушки получили неплохое высшее образование, оплаченное ФБР, после чего были приняты на необременительную, но высокооплачиваемую работу в различные государственные учреждения США. Довольно быстро вышли замуж и обзавелись многочисленным потомством. Благодаря специальным процедурам, их память не сохранила ни штурм шато боевой группой Павла Флёрова, ни предыдущие несколько месяцев, которые они провели в качестве рабынь сэра Стивена и Анн-Мари. В общем, легко отделались. Другим повезло значительно меньше.

[1] Настоящее имя Полин Реаж

[2] Среди христиан США большинство – действительно католики

[3] Министерство госбезопасности Демократической Республики Афганистан

[4] Criminal Justice

[5] “the finest” – одно из прозвищ американских полицейских

[6] Defense Information Agency – одно из разведывательных подразделений Пентагона

[7] Federal Emergency Management Agency – американский аналог российского МЧС

[8] 0,40 дюйма (примерно 10 мм)

Вот, нашёл в Интернете... Очень понравилось...

Как бы тебе объяснить эти ощущения...

Твоя воля оказывается парализованной. Ты, вся такая красивая, самостоятельная, умная и успешная - и вот ты раздавлена и стоишь на коленях. Перед Мужчиной. Голая. Ты - и стоишь на коленях. И в этот момент понимаешь, что ситуация УЖЕ вышла из-под контроля, что от тебя УЖЕ ничего не зависит, что ты полностью полагаешься на милость Мужчины...Воля ломается в это самый момент - когда ты оказываешься на коленях. И ты не можешь встать и сказать нет - потому что ты уже ничего не вправе решать... Потому что на твою силу нашлась другая, более мощная и безжалостная, как стихия, как ураган, как водопад, который сметает с тебя все то, что ты о себе думала и представляла...

Потом Он оказывается так близко, что ты закрываешь от страха глаза - но вопреки ожиданиям, Он гладит тебя по волосам, нежно, крепко, так, что ты даже расслабляешься на секунду - лишь для того, чтобы почувствовать, как на твоей шее смыкается ошейник... Толстый кожаный ошейник с острыми углами. И тебе остается только целятся за него, чтобы он не задушил тебя слишком туго, потому что протестовать ты уже не можешь... руки скреплены за спиной. ты закрываешь лицо волосами, от унижения нет сил протестовать, думать, бороться... твою голову запрокидывают назад и силой разжимают челюсти, тугой резиновый шарик засунут в рот и ремень скреплен на затылке.

Вот он, аут.

Ты полностью в Его власти. то, что ты чувствуешь - это не страх, это паралич. ты - овца на заклании, жертва на алтаре, забудь все свои понты для одного момента - ситуация больше не принадлежит тебе.

Потом ты все так же стоишь на коленях - перед Мужчиной, заметь!!! Голая, руки связаны, на сосках стальные зажимы, во рту - цепочка от них. Но зубы так лязгают, что цепочка выпадает, раз, другой, тебя бьют по лицу и приказывают держать крепче. И ты держишь. сжимаешь ее зубами, потому что иначе... иначе...

Какая ты говоришь, гордая? Строптивая? а какие ты еще найдешь слова, чтобы описать себя в этот момент? Когда скулишь от страха, едва не плача, забывая дышать, и слюни текут изо рта прямо на эту стальную цепочку...

ПОТОМ ты не сопротивляешься. Ты подчиняешься молча. Ты стараешься Ему угодить. Нет, серьезно, ты ляжешь так, чтобы Ему было удобно тебя пороть... И даже кричать не посмеешь от страха, чтобы не доставить Ему неприятности. Потому что за дверью ходят люди и ты слышишь их смеющиеся голоса, а они - как плеть шлепает тебя по заду.

Мы все еще помним, что с утра ты была принцессой?

Потом ты понимаешь, как тактичен он был к тебе, как щадил тебя, как не заставил ни разу переступить через свои силы, хотя мог, мог и не то и ты не нашла бы в себе духа сопротивляться…


http://bdsmpeople.ru/blog/svoboda/

От автора: Все персонажи рассказа, а также все описанные в нём события являются исключительно плодом воображения автора и все совпадения с реальными людьми и событиями являются исключительно случайными и непреднамеренными.



Юлия Николаевна Воронцова отвечала в еженедельнике Твоя Неделя – пожалуй, ведущего «жёлтого» издания города Н-ска, а также одноимённой области – за наиболее популярный раздел – Особенности сексуальной жизни.

Отвечала очень даже неплохо; ибо ей не было равных ни в умении добывать материал, ни в способности его качественно, ёмко и привлекательно излагать. Об этом уже знали не только в её родном городе, но и в Питере и в Москве, откуда к ней не раз и не два приезжали эмиссары из куда более серьёзных и респектабельных журналов, чем ей «бульварный листок» с целью проведения переговоров о возможном её трудоустройстве в одно из этих изданий.

Одно из этих изданий было, как говориться, «пределом мечтаний» для мадемуазель Воронцовой, но… тамошние эмиссары тоже были, как говорится, не лыком шиты и подобных провинциальных выскочек повидали не один десяток. Поэтому они, изложив очень и очень привлекательные условия трудоустройства (и с финансовой, и со всех иных точек зрения), поставили условие – в течение месяца она должна взять и передать им интервью с неким «господином Х».

Что, на первый взгляд, представлялось совершенно невозможной задачей, несмотря на то, что умение Юлии Николаевны добывать нужную информацию (да и вообще добиваться нужного результата), было поистине легендарным.

Чтобы добыть нужные сведения, как говорится, «из первых рук» и испытать то, о чём она собиралась поведать читателям, как говорится, «на собственной шкуре», она и танцевала стриптиз (причём раздеваясь при этом донага) и в доступных широкой публике, и в закрытых клубах; работала проституткой – и индивидуалкой, и в «апартаментах», и в саунах, делала эротический массаж; предоставляла эскорт-услуги; снималась для порножурналов и в порнофильмах (при этом, естественно, с помощью умелого грима изменив до неузнаваемости своё личико)… и даже на некоторое время «поменяла ориентацию», чтобы проникнуть в местное весьма и весьма «закрытое» сообщество лесбиянок…

Недавно по просьбе местного УБОПа она даже помогла раскрыть ОПГ, занимавшуюся торговлей живым товаром – то есть поставкой местных глупышек в бордели и гаремы Ближнего Востока, выписывая бедолагам билет в Ад. В один конец. Правда, после этого ей сначала пришлось взять долгосрочный отпуск и покинуть родной город, а затем ещё месяц она находилась под круглосуточной охраной УБОПовцев, которые до сих пор её периодически «пасли». Мало ли что…

Затем она приняла активное участие в поимке одного из расплодившихся в последнее время маньяков, душивших женщин их же собственными предметами гардероба, поработав «наживкой». Вместо предвкушаемого удовольствия от созерцания её смерти маньяк получил от неё вполне профессиональный удар в пах (Юлия Николаевна, не питая никаких иллюзий по поводу безопасности выбранной ею профессии, с самого начала своей журналистской карьеры активно занималась боевыми искусствами), после чего был мгновенно задержан подоспевшими сотрудниками убойного отдела.

После истории с торговцами живым товарам она «выбила» себе разрешение на скрытое ношение огнестрельного оружия, и теперь в её изящной сумочке постоянно находился короткоствольный револьвер Смит-и-Вессон тридцать восьмого калибра, которым, надо признаться, она весьма недурно овладела под чутким руководством инструкторов по стрельбе из УБОПа.

Но взять интервью у господина Х всё это нисколько не помогало. Ибо этот человек был тенью. Он был – и его не было; никто не знал его имени; не видел его в лицо и понятия не имел, как до него добраться. Он словно был окружён невидимой, но совершенно непреодолимой стеной… за которую Юля должна была проникнуть, если она хотела покинуть уже давно опостылевший ей родной город и переехать в вожделённую столицу.

Причём на просто переехать, а въехать. На белом коне. На меньшее она была не согласна.

Более или менее было известно, чем этот господин Х занимался. А занимался он тем, что предоставлял услуги господина (в тематическом, то есть, БДСМ-смысле), а также экзекутора, элитным клиентам, которые по понятным причинам вовсе не горели желанием афишировать сам факт предоставления таких услуг, не говоря уже о личности господина экзекутора.

Юля попробовала добиться своего через местное на удивление многочисленное и быстро растущее тематическое сообщество. Растущее, надо отметить, не в последнюю очередь благодаря серии весьма благожелательных статей об этом сообществе, которые Юля написала и опубликовала в своём издании – между прочим, самом популярном в городе и области.

Она действительно очень хорошо относилась к этим «тематическим» людям, не без основания считая их на порядок выше по человеческим качествам, а также по уровню эмоционального развития, чем весь этот ванильный «офисный планктон» (или не офисный, но всё равно планктон), с которым ей приходилось иметь дело каждый Божий день. Да и «тематические» семейные пары, как ей было хорошо известно, были куда более стабильными и счастливыми, чем «ванильные».

Но даже в чём-то ей весьма обязанное «тематическое» сообщество ничем не могло ей помочь. Хотя господин Х занимался, вроде бы, тем же самым, что и их «верхние» (основным источником дохода которых было как раз предоставление услуг господина/госпожи или экзекутора/экзекуторши), этот «джентльмен без лица», как его для себя окрестила журналистка, демонстративно не поддерживал никаких контактов со своими «тематическими» коллегами.

Что было в высшей степени странно, ибо обычно «тематические» люди, в силу довольно неоднозначного (а зачастую – так и вовсе нетерпимого) отношения к ним со стороны «ванильного» окружения, старались держаться вместе, оказываю друг другу эмоциональную и другую необходимую поддержку. Видимо, господин Х в такой поддержке не нуждался и оказывать её кому-либо не имел ни малейшего желания. Ему было и так хорошо.

Оставался последний – самый радикальный – вариант. После задержания маньяка, попортившего немало крови местным сыщикам и всему областному УВД, его начальник – генерал-майор милиции Алексей Петрович Мальцев в порыве чувств клятвенно пообещал, что в благодарность за помощь, которую Юля оказала местной доблестной милиции и ему лично (за непойманного маньяка ему регулярно и капитально «вставляли» и губернатор, и высокое московское начальство) он выполнит любую её просьбу. И даже не одну.

Наступило время, как говорится, взыскать должок.

Юля внаглую заявилась к нему в приёмную (как представитель СМИ, она имела постоянный пропуск в здание МВД, хотя и с «ограниченной функциональностью») в конце рабочего дня и заявила, что ей нужно с ним срочно поговорить. Через десять минут её пригласили к нему в кабинет.

«Здравствуйте, Юлия Николаевна» - устало, но с нескрываемым удовольствием от созерцания красивой и обаятельной женщины, «я так понимаю, что Вы пришли, чтобы, как говорится, взыскать с меня должок за те услуги, которые вы нам оказали…»

«Проницательный, чёрт» - подумала Юля. «Впрочем, учитываю его профессию и опыт… ничего удивительного»

«Так точно, товарищ генерал-майор» - задорно отрапортовала журналистка. Затем добавила: «Мне нужен господин Х. Я хочу взять у него интервью»

Мальцев задумчиво покрутил роскошный ус. Затем осведомился:

«Ты сама-то хоть понимаешь, о чём просишь?»

«Понимаю» - спокойно ответила Юля. «Именно поэтому я и обращаюсь к Вам»

«Надеюсь, интервью будет опубликовано не в вашей газете?» - обеспокоенно спросил начальник областного УВД.

«Нет» - успокоила его журналистка. «У меня заказ на это интервью из Москвы. От серьёзного и влиятельного журнала…». Она назвала журнал.

«Это упрощает дело» - облегчённо вздохнул генерал-майор милиции. «Я посмотрю, что я смогу сделать»

Он дал понять, что аудиенция окончена.

Прошло два дня. Юля уж начала беспокоиться, не «кинул» ли её Мальцев (за ним, вообще-то, такое не водилось, но в данной ситуации она была вовсе не уверена, что выполнение её просьбы зависело только от него), как вдруг, когда она уже собиралась выходить из дома, чтобы отправиться на работу в её сумочке безжалостно затрезвонила её роскошная «Нокия». Номер, естественно, не определился.

«Здравствуйте, Юлия Николаевна!» - раздался в трубке мягкий, приветливый и очень доброжелательный мужской голос. «Насколько я понял, Вы хотите взять у меня интервью…»

«Вы…» - от неожиданности журналистка на мгновение потеряла дар речи.

«Да, я тот самый господин Х, которого вы ищете. Алексей Петрович… скажем так, попросил меня удовлетворить Вашу просьбу. Поскольку мне необходимо, чтобы Вы точно знали, что я тот, за кого себя выдаю, то, после того, как мы с Вами договоримся об условиях интервью, Вы перезвоните ему и спросите у него кодовое слово, о котором мы с ним договорились… Наш с ним канал связи надёжно защищён от прослушки, так что подслушать нас не мог никто…»

Юля оценила его предусмотрительность. Ибо хотя она и была готова рискнуть чем угодно ради этого интервью (вполне обычная черта характера профессиональной журналистки), но уменьшение риска попасть вместо донжона господина Х в пыточный подвал осколков разгромленной с её помощью ОПГ было весьма полезно.

«Это слово… точнее, это имя – Диего де Ланда. Кто это такой, Вы легко сможете найти в Интернете. А какое отношение он имеет ко мне или я к нему – Вы поймёте во время нашего интервью. Теперь давайте перейдём к условиям…»

«Слушаю Вас» - уже вполне деловым тоном произнесла журналистка.

«Итак, условие первое… впрочем, это скорее, не для Вас, а для Ваших клиентов. Насколько я понимаю, это Ваши будущие работодатели. То, что это московский журнал, меня вполне устраивает. Тем не менее, моё первое условие состоит в том, что название города и области нигде в интервью фигурировать не должно. Я уверен, что для Ваших заказчиков это не принципиально…»

«Я тоже так думаю» - не стала спорить Юля.

«Второе условие тоже для Ваших клиентов» - продолжил господин Х. «Перед публикацией они должны будут передать мне окончательный текст интервью – для одобрения»

«И как они смогут это сделать?» - удивлённо спросила журналистка.

«Пусть свяжутся с Мальцевым. Он это организует»

Затем продолжил.

«Теперь третье условие – уже для Вас. Во время интервью Вы должны быть полностью обнажены…»

«Очень интересное условие» - подумала Юля. «Впрочем, учитывая его род занятий…»

«Это связано вовсе не с тем, что мне так уж хочется увидеть вашу наготу. Хотя, не скрою, Вы – очень красивая женщина, а я эстет, к тому же, большой поклонник красивой женской наготы. А немного дополнительного удовольствия во время нашего интервью мне не помешает…»

Он сделал паузу, затем продолжил:

«Во-первых, это условие связано с тем, что… в общем, мне нужно быть уверенным, что Вы куда-нибудь не спрячете диктофон…»

«Как же без диктофона?» - удивилась Юля.

«А вот как» - спокойно ответил господин Х. «Диктофон будет у меня. Через пару дней после интервью Вы получите транскрипт интервью, из которого я уберу всё то, что с моей точки зрения, в интервью появиться не должно…»

«Разумно» - подумала Юля. «Серьёзный товарищ…» Затем обеспокоенно спросила:

«А заметки я смогу делать?»

«Да, конечно. Для этого я выдам Вам блокнот и авторучку. Которые затем конфискую и проверю, нет ли среди ваших записей чего для меня нежелательного. Если найду, то, естественно, вычеркну. После чего верну Вам уже проверенный и одобренный блокнот…»

«А во-вторых?»

«А во-вторых, Вы, разумеется, захотите провести интервью со мной в моём донжоне. Что вполне разумно. А у меня есть правило – женщина может находиться в моём подвале… даже войти в мой подвал только полностью обнажённой. Таково одно из моих правил»

«Любопытное правило» - подумала журналистка. «Хотя… в чём-то наверное, разумно»

«Обычно руки женщины должны быть связаны за спиной» - добавил господин Х. «Но для Вас я сделаю исключение – по вполне понятным причинам. Ваши руки будут свободными»

«Сурово» - подумала Юля. «Впрочем, чего ещё можно ожидать от господина…»

Она вдруг почувствовала сильное сексуальное возбуждение. И голос господина Х, и его условие для неё были весьма эротичными. И заводили её, как говорится, не по-детски.

«Надеюсь, что после интервью он меня трахнет» - с надеждой подумала она.

Сказать, что Юлия Николаевна Воронцова была приверженкой свободной любви, то есть совершенно беспорядочных половых связей, было… скажем так, явно недостаточно. Она просто не только не знала, но и не желала знать о существовании соответствующей заповеди Господней («не прелюбодействуй»). Как и о том, что похоть является одним из семи наиболее тяжких грехов. Возможно, потому, что в детстве её родители так и не удосужились крестить своё чадо.

А будучи неизлечимо бесплодной, она могла совершенно не беспокоиться о нежелательной беременности. Болезни же её особо не волновали, ибо она и предохраняться от этого умела и была непоколебимо уверена в том, что вылечится от чего угодно, что бы она не подцепила.

Удивительно, но следующий вопрос господина Х был именно об этом. О крещении, то есть.

«Второе условие для Вас. После нашего интервью, то есть, после того, как мы с Вами расстанемся, Вы в течение не более, чем двух суток должны будете посетить богослужение в христианской церкви. Вы крещёная?»

«Нет» - честно призналась Юля. Никакого желания делать этого она не испытывала, а креститься только потому, что «сейчас все так делают», она категорически не собиралась. Ибо всегда стремилась находиться как можно дальше от толпы.

«Тогда Вам нужно будет посетить католическую Святую Мессу в нашем соборе. Вы знаете, где он находится?»

«Знаю» - ответила журналистка. Кто же в городе не знал это изумительной красоты здание, превращённое большевиками в мебельный склад и только недавно возвращённое католической Церкви?

«Отлично. Вы посетите Святую Мессу, обязательно примете причастие… кстати, не забудьте сказать Аминь после того как священник протянет Вам просфору со словами Тело Христово…»

«Ничего себе» - подумала Юля. Такого условия она совершенно не ожидала. Особенно после требования раздеться донага.

«Затем нужно открыть рот; священник положит Вам просфору на язык, после чего её не нужно глотать, а надо будет дать ей просто раствориться у Вас во рту…»

«Скажите, а зачем всё это?» - недовольно спросила Юля, всю свою сознательную жизнь стремившаяся держаться как можно дальше не только от организованной религии, но и вообще от любой религии.

«Это я Вам потом объясню – во время интервью» - спокойно ответил господин Х. Затем продолжил:

«После окончания Святой Мессы зайдёте в сакристию…»

«Куда?» - это слово журналистка слышала впервые в жизни.

«В ризницу. Это помещение в правом дальнем углу собора. Подойдёте к священнику, совершившему богослужение и попросите свидетельство о том, что Вы посетили Святую Мессу…»

Юля не верила своим ушам. «Он что – это серьёзно?» - подумала она.

Но делать было нечего – приходилось подчиняться. Уж очень сильно ей хотелось в Москву – да ещё и на белом коне. Ради этого чего только не сделаешь… А посещение богослужения – не самый худший вариант. Могло быть и хуже. Намного хуже.

«Кстати,» - подумала она. «нет худа без добра. Можно будет написать статейку-другую о религиозной жизни католиков в нашем городе. Под псевдонимом, естественно»

«Свидетельство передадите мне через Мальцева. Если я его не получу в течение трёх дней… то я просто заблокирую публикацию этого интервью»

«Интересно, почему для него это так важно?» - задумалась Юля. «Надо будет его поподробнее расспросить…»

«Далее» - продолжил господин Х. «Насколько я знаю, Вы обычно стараетесь испытать всё, о чём пишете, на собственном опыте. На своей собственной шкуре, так сказать. Но, насколько я слышал, для своих тематических репортажей Вы сделали исключение…»

Это было чистой правдой. Юлия Николаевна слишком любила своё тело, чтобы подставить его под розги, плети и прочие тематические «дивайсы»

«Так вот, третье условие для Вас, дорогая Юлия Николаевна, состоит в том, что на этот раз вы должны будете попробовать на себе и подчинение мне и боль, которую я буду причинять Вам в течение достаточно долгого времени самыми разнообразными инструментами. А потом напишете статью – так сказать, вдогонку за интервью, в которой подробно опишете Ваши ощущения во время сеанса со мной. И, возможно, не только со мной…»

Юля не успела испугаться, как господин Х успокоил её:

«Не волнуйтесь, Юля, никакой тематической групповушки я Вам устраивать не собираюсь. Просто у меня есть партнёрша, и… я думаю, Вам будет интересно сравнить ощущения от того, как с Вами работает женщина с теми, которые у Вас возникают, когда это делает мужчина…»

Это условие её совершенно не удивило. И даже не испугало. Будучи женщиной весьма здравой и опытной (всё-таки через пару лет тридцать стукнет), она прекрасно понимала, что следующим шагом после обнажения будет именно участие в тематическом сеансе. В качестве «нижней», естественно. То есть, на лавке, под его плетьми… и так далее. А что касается боли, то… заодно она выяснит, насколько велик её «запас прочности» в этой области (она вообще любила «испытывать себя» самыми разнообразными способами). Мало ли – вдруг когда-нибудь пригодится. И опять же – чего только не сделаешь ради въезда в белокаменную на белом же коне…

«Согласны?» - очень мягко и доброжелательно спросил голос в трубке.

«Согласна» - вздохнула журналистка. Как будто у неё был выбор…

«Отлично» - голос в трубке заметно повеселел. «Тогда звоните Мальцеву, после чего немедленно отправляйтесь ко мне…»

«Немедленно?» - опешила Юля. «Но я ведь не готова…»

«Чепуха» - уверенно перебил её господин Х. «Вы уже, наверняка не один раз прокрутили в голове это интервью. Кроме того, я Вам помогу. Я расскажу Вам много такого, о чём Вам и в голову не придёт спросить…»

В этом он был, пожалуй, прав.

«Как я к Вам попаду?» - поинтересовалась она.

«Хороший вопрос» - весело произнёс голос в трубке. «Поскольку, как Вы понимаете, я очень заинтересован в том, чтобы… эээ… сохранить конфиденциальность моего жилища то… добираться до меня Вам придётся довольно необычным образом…»

Она была к этому готова. Она даже приблизительно представляла себе, что это будет за способ. И поэтому была очень благодарна ему за его предусмотрительность в его идентификации.

«Вам нужно будет подъехать к бару Старина Мартин… знаете, где это?»

«Знаю» - усмехнулась она. Ещё в первые дни своего знакомства с городской и областной тематической тусовкой она узнала, что этот бар полностью соответствует первым буквам своего названия, ибо был неофициальным «местом встречи» для людей, выбравших тематический стиль жизни и взаимоотношений.

«Замечательно. Оставите машину на парковке, войдёте внутрь и спросите у бармена, где найти некоего Михаила. Он там один такой, к тому же, весьма колоритная личность… так что, не ошибётесь…»

Он сделал паузу, затем продолжил:

«Ему вы отдадите свою сумочку, он завяжет Вам глаза и свяжет за спиной руки…»

«Начинается…» - подумала Юля.

«… после чего Вам помогут проследовать в фургон, который и доставит Вас к мне домой…»

«Как в Истории О?» - будучи патентованной стервой, Юлия Николаевна не упускала ни малейшей возможности съязвить. Даже в таких обстоятельствах.

«Приблизительно» - вежливо и совершенно не обиженно ответил голос. «Правда, должен сказать, что это просто случайное совпадение. Ибо я не только не поклонник этой мерзкой и страшной писанины, но и уверен, что для человечества было бы намного лучше, если бы она никогда не была написана. Лучше бы её авторшу в раннем детстве трамвай переехал…»

«Почему?» - изумилась журналистка, совершенно не ожидавшая такого отношения к классике тематической литературы.

«Долго объяснять. Если хотите, поговорим об этом во время интервью»

Затем продолжил:

«Войдя в мой дом, Вы разденетесь догола, после чего Вам помогут спуститься в подвал, где с Вас снимут повязку и мы начнём наше интервью. А теперь звоните Мальцеву. Жду Вас… думаю, полутора часов Вам хватит. Да, раз уж мы заговорили об Истории О… ещё одна… даже не просьба, а рекомендация…»

«Я Вас слушаю» - ледяным тоном произнесла Юля. Ибо, хоть она и ожидала чего-то подобного, но всё же реальность вызывало у неё весьма неприятное ощущение эмоциональной перегрузки. При этом, хорошо зная текст этой классической книги (которая, как и одноимённый фильм лично ей очень даже нравились), догадывалась, что это будет за условие.

«Наденьте короткое облегающее платье – такие же есть у Вас, так ведь? А под него… в общем, не надевайте нижнего белья. Вам же будет приятнее . Да и раздеваться будет удобнее. Ещё раз подчёркиваю – это не условие и даже не просьба – это рекомендация. Вы можете одеться как Вам заблагорассудится»

«Вот негодяй» - подумала она. Это было уже в чистом виде пси-доминирование. При этом чертовски приятное. Ей было не очень легко это признавать, ибо она уже давно была сама себе хозяйкой, но ей уже нравилось ему подчиняться. Даже очень.

Конечно, она оденется именно так, как порекомендовал он.

Господин Х повесил трубку.

Юля немедленно набрала личный мобильный номер Мальцева.

«Здравствуйте, Юля» - приветствовал её генерал-майор. «Чем могу быть полезен?»

«Кодовое слово?» - выдохнула журналистка.

«Диего де Ланда» - невозмутимо ответил Алексей Петрович.

«Спасибо» - ещё раз выдохнула Юля. И повесила трубку.

Всё сходилось. Можно было ехать. Даже нужно.

Первым делом Юля разделась донага, избавившись от одежды, которую она надела для визита на работу (включая, естественно, нижнее бельё). Звонить на работу начальству она не стала – она уже давно пользовалась правом на свободное посещение, до сдачи номера было ещё далеко, а никаких совещаний на сегодня не намечалось.

Ей нравилось быть голой – собственная нагота её как-то странно одновременно и успокаивала и возбуждала. Успокаивало эмоционально и возбуждало сексуально – сочетание, которое её полностью устраивало. Поэтому, если в доме было не очень холодно (а сейчас на дворе было вообще лето – притом довольно жаркое), она сразу, зайдя домой, снимала с себя всю одежду и вплоть до пробуждения следующим утром оставалась совершенно обнажённой. А спала она вообще только нагишом, не признавая никакой ночной одежды.

При этом её совершенно не беспокоило, что её мог кто-то увидеть через окна. После своих эскапад с стрип-барах и после появления своей первого (но не последнего) порнодиска она уже совершенно не боялась публичной наготы. Более того, она была готова раздеться когда угодно, где угодно и перед кем угодно, если это требовалось для достижения поставленной цели.

А если кто-нибудь возбудится настолько, что у него снесёт крышу и он попытается её изнасиловать, то… этот идиот очень быстро познакомится с её искусством проведения приёмов айкидо. А то и с начинкой барабанных гнёзд её Смит-и-Вессона.

Затем она потратила некоторое время на выбор подходящего платья. Остановилась на самом коротком и без рукавов – цвета шкуры снежного барса (она твёрдо решила даже в такой ситуации выглядеть хищницей, а не жертвой). Благо ярко-алая помада и длинные, настоящие, тоже ярко-алые ногти (скорее, впрочем, когти) этому весьма способствовали.

Платье было настолько коротким, что при определённых движениях и позах окружающие получали возможность лицезреть её трусики. Теперь же те, кому повезёт, смогут увидеть то, что обычно скрывается под трусиками. Кроме того, ткань платья была достаточно тонкой (дизайн платья вообще-то предусматривал ношение под ним нижнего белья), чтобы стороннему наблюдателю были хорошо заметна и идеальную форма её третьего размера грудей и её набухшие от возбуждения соски.

Что не только полностью устраивало Юлю, но даже и заметно возбуждало. Хотя она уже давно не танцевала нагишом, не подрабатывала предоставлением сексуальных услуг и не снималась в порнофильмах, эти занятия уже практически полностью превратили её в закоренелую эксгибиционистку.

Она вышла из квартиры, спустилась в низ на лифте, вышла из подъезда, пересекла двор, не обращая никакого внимания на похотливые взгляды встретившихся по дороге мужчин и зашла на парковочную площадку, где была припаркована её ярко-алая «Тойота».

Она открыла дверцу, уселась за руль, захлопнула дверцу. Ремень безопасности автоматически зафиксировал её, предохраняя от возможных нежелательных случайностей. Ей пришло в голову, что если вдруг её по дороге в бар остановит сотрудник ГИБДД, то при определённом ракурсе… он может получить массу положительных эмоций. Разумеется, чисто сексуального характера.

Но этого не произошло. Она без каких-либо приключений доехала до искомого бара, припарковала машину на стоянке, вышла из неё и, автоматически одёрнув на ходу задравшееся кверху платье (хотя на самом деле ей совсем не хотелось этого делать), направилась ко входу в бар.

В этот относительно ранний час этот круглосуточный бар был почти пуст. За стойкой скучал худосочный бармен. Увидев Юлю (особенно её ноги, почти не прикрытые платьем), он заметно оживился.

Юля подошла к стойке, облокотилась на неё и сообщила:

«Мне нужен Михаил»

С нескрываемым разочарованием бармен крикнул, обращаясь куда-то вглубь бара:

«Лейла!»

Через пару минут к стойке подошла официантка несомненно восточной внешности.

«Проводи нашу гостью к Михаилу» - приказал он официантке.

Лейла смерила Юлю чрезвычайно неодобрительным взглядом (скорее, впрочем, завистливым, ибо выглядела несравнимо менее симпатично, чем журналистка) и махнула ей рукой, приглашая следовать за ней.

Они вошли в одну из дверей с надписью Только для персонала, прошли по коридору и остановились около двери, в которую это коридор, собственно, и упирался. Лейла постучала в дверь. Оттуда раздался раскатистый мужской бас:

«Войдите, открыто!»

Лейла распахнула дверь и сообщила:

«К тебе посетительница»

Восседавший за огромным столом Михаил действительно был колоритной личностью. Даже, пожалуй, колоритнейшей. Огромного роста черноволосый бородач был почти точной копией Ильи Муромца с известнейшей картины Васнецова.

Юля вошла в комнату. Лейла исчезла, закрыв за собой дверь.

«Меня к Вам направил господин Х» - неуверенно пролепетала она, чувствуя себя рядом с этим гигантом даже не маленькой мышкой, а каким-то насекомым. Причём практически обнажённым насекомым, учитывая дизайн и ткань своего платья, а также отсутствие под ним нижнего белья.

«А, понятно» - протянул Михаил. «Вы Юля? Он мне звонил»

Юля кивнула. Затем покорно положила свою сумочку на стол. Револьвер на этот раз она решила с собой не брать. Поэтому ничего такого уж особо ценного там не было.

Михаил встал из-за стола, обошёл стол, взял со стола верёвку.

«Повернитесь ко мне спиной и скрестите руки в запястьях»

Юля повиновалась. Как ни странно, ей это было даже приятно.

Бородач аккуратно связал ей руки в запястьях, затем надел ей на лицо плотную бархатную полумаску, полностью закрывавшую глаза. Окружающий мир исчез, осталась лишь полная темнота.

И многократно обострившиеся чувства. Все оставшиеся пять.

Михаил взял её за предплечье и тихо сказал:

«Пойдём»

Они вышли из комнаты, прошли по какому-то коридору, затем, как догадалась Юля, вышли на задний двор бара. Она сделала несколько шагов, после чего Михаил остановил её. Послышался звук открываемой двери (точнее, съезжающей в сторону, как у фургона). Собственно, это и был фургон, причём, как говорится, без опознавательных знаков, чего журналистка, естественно, видеть не могла.

Ей помогли подняться по ступенькам внутрь фургона и усадили в неожиданно удобное, мягкое и приятное на ощупь кресло. Дверь закрылась, заработал мотор и фургон тронулся с места.

Её сексуальное возбуждение только усилилось. «Я сейчас кончу» - подумала она. Она была благодарна господину Х за то, что он распорядился связать ей руки за спиной. Иначе она точно засунула бы руку себе под платье. В соответствующее интимное место своего шикарного тела.

Ехали довольно долго (видимо, господин Х жил где-то в пригородах). Наконец после нескольких поворотов, фургон затормозил и въехал в ворота какого-то явно немаленького дома. Затем остановился.

Через минуту дверь снова распахнулась и чья-то рука (вне всякого сомнения, женская) заботливо, но твёрдо ухватила её за предплечье и помогла спуститься на землю. После чего потянула за собой, очевидно, в сторону дома.

Поднявшись по ступенькам, она прошла через входную дверь, после чего её провели по короткому коридору и ввели в одну из комнат. Она сделала ещё пару шагов, после чего та же женская рука по-прежнему заботливо, но твёрдо остановила её.

Юля почувствовала, как те же женские руки аккуратно развязывают верёвку, которой были связаны её руки. Когда руки стали свободными, она немедленно приступила к растиранию изрядно затёкших запястий.

«Снимите Ваше платье» - приказал ей тихий, мягкий и, пожалуй, даже тёплый женский голос.

Повиновавшись, Юля освободилась от платья, оставшись нагой, если не считать изящных чёрных туфелек на не менее изящных «точёных» ступнях. Снятое платье у неё немедленно отобрали те же невидимые женские руки.

Одна из которых снова взяла Юлю за предплечье слегка повернула вправо и потянула вперёд. Сделав несколько шагов вперёд, Юля почувствовала, что стоит на металлической верхней площадке винтовой лестницы.

«Не оборачивайтесь» - сказал всё тот же женский голос откуда-то сзади. «Сейчас я сниму с Вас повязку, потом закрою дверь, после чего Вы уже сами спуститесь вниз – в наш донжон»

Женщина аккуратно сняла с лица Юли закрывавшую её глаза полумаску, затем сделала шаг назад и исчезла, затворив за собой дверь. Юля открыла глаза и увидела, что она действительно стоит на верхней площадке винтовой лестницы, ведущей в подвал дома.

Она медленно и осторожно спустилась в подвал, оказавшийся действительно весьма впечатляющим садомазохистским донжоном, причём обставленном в чисто мужском стиле. Донжон представлял собой довольно просторную залу, оформленную в традиционных для Темы красно-чёрных тонах и со вкусом обставленную самыми разнообразными «тематическими» снарядами. Стены были увешаны не менее разнообразными «тематическими дивайсами», предназначенными для причинения самым разнообразным частям человеческого тела самой разнообразной боли – от лёгкой и даже возбуждающей до нестерпимой.

Слева от винтовой лестницы располагались два весьма старинного кресла, в одном из которых восседал очень красивый мужчина лет сорока или около того в чёрной бархатной маске, закрывавшей значительную часть его узкого, длинного, но чрезвычайно благородного лица.

Но даже эта маска не могла скрыть того, почему господин Х выбрал в качестве кодового слова Диего де Ланду. Это было видно, как говорится, невооружённым глазом.

Юлии Николаевне Воронцовой не было нужды лезть в Интернет для того, чтобы узнать, кто такой Диего де Ланда. Она прекрасно это знала, потому что в одном из толстых глянцевых журналов, оставленных для неё её московскими гостями она буквально несколько дней назад прочитала весьма длинную статью об этом, без сомнения, выдающемся человеке.

Диего де Ланда Кальдерон был монахом-францисканцем, вторым епископом мексиканского полуострова Юкатан, завоеванного конкистадорами в 1527 году. Он стал первым испанцем, который не поленился изучить письменность майя и прочитать священные книги майя, а также письмена на стенах их храмах.

После чего немедленно распорядился собрать и уничтожить все, абсолютно все священные книги майя и всех идолов, которым поклонялись эти индейцы. А чтобы быть уверенным в том, что собрано действительно всё, он распорядился подвергнуть пыткам чуть ли не всё население столицы Юкатана города Мани и его окрестностях.

После чего 12 июля 1562 года все найденные книги и идолы были торжественно сожжены на главной площади города Мани. При этом любопытно, что ни один идолопоклонник сожжён не был (де Ланда вообще не был поклонником смертной казни). Наиболее закоренелые язычники были подвергнуты только публичному бичеванию.

Эту чудовищную жестокость де Ланда оправдывал тем, что религия майя была религией самого Дьявола. Судя по тому, что инквизиционный трибунал, перед которым он предстал в Мадриде по обвинению в превышении полномочий, не только оправдал де Ланду, но и значительно расширил его инквизиционные полномочия, так оно и было.

В 1566 году Диего де Ланда написал книгу Сообщение о делах в Юкатане, содержащей массу полезных сведений о народе и цивилизации майя, но ни единой строчкой не упомянул об их религии. Видимо, на то были более, чем веские причины.

Диего де Ланда был испанцем, католиком и инквизитором. Маска господина Х не могла скрыть того, что он тоже был испанцем (скорее всего, одним из потомков республиканцев, бежавших в СССР после победы франкистов в гражданской войне). Судя по тому, куда она должна была направиться по окончании этого интервью, он был и католиком. А судя по оборудованию донжона и развешенным по стенам дивайсам, если не в целях, то в методах и инструментах у него было немало общего со Святой инквизицией.

«Здравствуйте, Юлия Николаевна!» - ласково и дружелюбно поприветствовал её господин Х. «Рад Вас приветствовать в моём донжоне»

Юля демонстративно раздвинула ноги, чтобы он мог видеть всё её тело. Никакого стыда от демонстрации своей полной наготы она уже давно не испытывала. Наоборот, своим полным обнажением она скорее даже бросала ему вызов. Что в данных обстоятельствах было, наверное, не очень разумно, но ей на это было уже наплевать.

«Садитесь, пожалуйста» - господин Х махнул рукой в сторону кресла.

Журналистка осторожно подошла к креслу, оказавшемуся довольно низким и опустилась в него, но на этот раз предпочла свести ноги вместе и слегка наклонить их в сторону, как и подобает порядочной девушке. Не в последнюю очередь для того, чтобы посмотреть на его реакцию.

Реакция была вполне предсказуемой.

«Вас не затруднит, Юлия Николаевна, развести Ваши великолепные, божественные ноги в стороны? Не лишайте меня удовольствия созерцать всё Ваше тело во время нашей беседы. Я отношусь к тем мужчинам, которые считают, что все части тела женщины могут быть прекрасны – и лицо, и руки, и ноги, и грудь и вульва… А у Вас они прекрасны все. Все без исключения»

Юля почувствовала, как её обдала тёплая волна желания. Этот господин Х точно знал, как возбудить женщину. Она покорно развела ноги в стороны, открыв его взгляду всё её тело, включая и самые интимные места. И сразу же почувствовала вторую, ещё более сильную волну желания.

Ему нравилось, как он на неё смотрел. Подавляющее большинство мужчин своими взглядами её лапали – хоть одетую, хоть обнажённую. Причём даже грубо лапали. Господин Х своим взглядом её ласкал. Причём ласкал нежно и заботливо.

«Если он меня не трахнет, я повешусь» - подумала она. Ей захотелось ему отдаться прямо сейчас, прямо в этом кресле. Она понимала, конечно, что это было невозможно, да и вообще её шансы на секс с ним были, мягко говоря, непонятны. Что злило её просто до невозможности. Но приходилось терпеть.

«Отлично!» - просиял господин Х. «Теперь можно и начинать нашу беседу. Да, кстати, Вы можете называть меня Диего».

Судя по всему, Диего де Ланда Кальдерон был действительно его кумиром. Или, по крайней мере, одним из его кумиров.

«Предлагаю построить нашу беседу следующим образом» - уже вполне деловым тоном предложил он. «Я буду Вам рассказывать то, что сочту интересным и полезным для Вас, а Вы, если что-то Вам будет непонятно, или потребуются уточнения, или просто Вам придёт что-нибудь, относящееся к теме нашей беседы, будете задавать мне вопросы, на которые я по мере моих знаний, постараюсь ответить. Согласны?»

Юля согласно кивнула.

«Да, кстати, вот Ваш блокнот и Ваша ручка» - он протянул ей блокнот и ручку, явно принадлежавших к одному набору. На тёмно-коричневом фоне и там, и там виднелась надпись, выполненная затейливой вязью: Opus Dei.

«Нет, я не принадлежу к этой организации» - разочаровал её господин Х. «Хотя я считаю её цель – помочь каждому христианину найти Бога и достичь святости в повседневной жизни, и на рабочем месте, и в семейных отношениях, и в хобби, и в отношениях с друзьями – чрезвычайно полезной и правильной, я считаю, что их средства… скажем так, неадекватны существующей реальности»

«Тем не менее,» - добавил он – «я с большим интересом и пользой прочитал, пожалуй, даже изучил, все труды основателя этой организации – святого Хосемарии Эскрива де Балагера. И Путь, и Ближние Господа, и Кузницу, и Борозду. И сборник его проповедей – Христос проходит рядом. Что, кстати, настоятельно рекомендую и Вам. Благо все эти произведения переведены на русский язык и доступны в электронном виде. Ссылки я потом Вам сообщу»

«Надо будет ознакомиться» - твёрдо решила Юля. Ей становилось всё любопытнее, как в этом, безусловно, незаурядном человеке сочеталась, судя по всему, весьма твёрдая, убеждённая и обоснованная католическая вера с его родом занятий.

А также с тем, что она в данный момент сидела перед ним совершенно обнажённая, да и ещё с широко раздвинутыми ногами, демонстрируя ему все прелести своего умопомрачительного тела. Как, кстати, сидела и О в начале соответствующего романа. Только О делали роскошную причёску, а Юля брала интервью.

Юля привычно взяла блокнот в левую руку, ручку - в правую и приготовилась делать заметки.

«Итак, давайте начнём» - со вздохом проговорил Диего. «Во-первых… Вы понимаете, что я, как говорится, сам по себе, и к какому-либо тематическому сообществу не имею ни малейшего отношения»

Юля согласно кивнула, ибо это она уже знала.

«Поэтому в этом интервью я буду рассказывать о себе, о своих принципах, занятиях, инструментах, методах, о своём взгляде на Тему а собственно о Теме буду говорить лишь тогда, когда это будет совершенно необходимо, чтобы, например, что-то проиллюстрировать…»

Юля кивнула ещё раз.

«Очень хорошо. Я, когда придёт время, объясню Вам максимально подробно, в чём состоит мой подход от общепринятого в Теме, но начну я не с этого. Я начну с основы – с терминологии»

Юля кивнула и приготовилась записывать. Она нигде не видела диктофона, но была твёрдо уверена, что их разговор чем-то в этой комнате записывается. Причём не исключено, что сразу – в режиме реального времени – запись прогоняется через программу распознавания речи, которая выдаёт в файл уже готовый текст интервью.

«Итак, терминология. Как известно, Тема включает в себя два направления – D/S – то есть, в переводе с английского, доминирование и подчинение, и S/M, в переводе оттуда же, садизм и мазохизм. Правда, поскольку стараниями многочисленных представителей Вашей профессии…» - он взглянул на Юлю, которая почему-то сразу же густо покраснела (насколько это вообще возможно было в её ситуации), «два последних термина приобрели весьма негативный и, я бы даже сказал, ругательный смысл, я предпочитаю использовать другие термины – активная и пассивная алголагния. Вы, конечно, знаете, что такое алголагния?»

«Любовь к боли» - ответила журналистка.

«Скорее, влечение к боли. Обозначает эмоциональное, чувственное и сексуальное удовольствие, испытываемое при причинении боли партнёру (активная алголагния) или при получении боли от партнёра (пассивная алголагния)»

Диего сделал паузу, затем продолжил:

«Первое направление может, конечно, существовать без второго – и во многих случаях существует, как и второе без первого (хотя, конечно, какие-то элементы первого во втором есть всегда). Но, насколько мне известно, в большинстве – если не в подавляющем большинстве – случаев, имеет место быть и то, и другое»

Юля согласно кивнула. Всё это она уже, разумеется, знала.

Господин Х продолжал:

«Соответственно, существуют два вида ролей, которые люди могут играть в тематических отношениях – верхние (доминаторы/топы и активные алголагники) и нижние (подчиняющиеся/сабы и пассивные алголагники). При этом очевидно, что есть те, кто по причинам, о которых речь пойдёт ниже, может быть только верхним; кто-то – только нижним, а кто-то может быть и тем и другим, в зависимости от ситуации. Таковые, понятное дело, называются свитчи. А те, кто не может быть ни тем, ни другим» - он лукаво улыбнулся, «называются ванильными».

Юля снова кивнула, ибо и это она уже знала.

«Что же касается тематических отношений, то их можно, условно говоря, разделить на отношения пар, как живущих вместе, так и регулярно встречающихся и находящихся в сексуальных отношениях, так и отношения несексуального характера между верхним и нижним, как на платной, так и на бесплатной основе»

Диего сделал многозначительную паузу, затем продолжил:

«Вы всё это, разумеется, знаете, но мне было необходимо ещё раз это упомянуть, чтобы объяснить Вам моё место во всей этой тематической системе координат»

Это было уже интересно. Даже очень интересно.

«Как я уже говорил, у меня есть партнёрша – на самом деле, моя вполне официальная жена…»

Юлю словно обдали ушатом ледяной воды. Она поняла, что секса не будет. «Впрочем, подумала она, если он меня как следует постегает по моей вульве, я и без секса кончу. Надо будет ему как-нибудь на это намекнуть»

«… У неё ровно такая же профессия, как у меня, но у нас практически стопроцентно ванильные отношения. Иногда я её стегаю, иногда она – меня, но это случается довольно редко и только в том случае, если это действительно нужно кому-либо из нас…»

«Поэтому все мои тематические отношения носят исключительно несексуальный характер» - продолжил Диего. «Кстати, прилепившаяся ко мне стараниями моих тематических коллег по цеху кличка господин Х (то есть, неизвестный господин), строго говоря, не очень-то соответствует действительности…»

«Почему?» - удивилась журналистка.

«Потому что звание господина всё-таки предполагает наличие рабов. То есть, более или менее постоянных нижних. А у меня таковых» - он развёл руками – «просто нет. Да и чисто D/S сеансы я провожу крайне редко. Хотя и такое случается. Поэтому правильнее всего меня называть алготерапевтом…»

«Алготерапевтом?» - ещё сильнее удивилась Юля, которая никогда о таких не слышала.

«Да, алготерапевтом» - подтвердил он.

«То есть, экзекутором?»

«Можно сказать и так» - не стал спорить Диего. «Но всё же это будет не совсем корректно. А зачастую – и совсем некорректно»

«Почему?» - удивилась Юля.

«Потому что термин экзекутор происходит от английского глагола execute – исполнить. Или привести в исполнение. Разумеется, приговор суда. А я никаких приговоров не исполняю. У меня другая задача»

«Какая же?»

«Моя задача состоит в том, чтобы изменить стереотипы поведения того или иного человека – моего объекта – с помощью болевого воздействия оптимальной для соответствующего случая длительности и интенсивности. Что, в свою очередь, требует оптимального инструмента и оптимальной точки приложения этого инструмента. И, как правило, разработки и реализации оптимального сценария алготерапии»

«А чем это отличается от наказания?» - непонимающе уставилась на него журналистка.

«Мне не нравится это слово» - спокойно ответил Диего. «Оно, с моей точки зрения, идеологически неправильно, ибо ставит всё с ног на голову…»

«Как это?»

«Наказание устремлено в прошлое – причинить человеку боль в отместку за тот или ной проступок. Что совершенно бессмысленно, бесчеловечно и в корне противоречит моим религиозным принципам. Ибо сказано в Писании – Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте дорогу Гневу Божьему. Ибо написано – Мне отмщение и Я воздам – говорит Господь. Это цитата из послания святого апостола Павла к Римлянам, глава двенадцатая, стих девятнадцатый. Поэтому я никогда и никого не наказываю»

«Тогда как же…» - недоумевающее протянула Юля.

«Моя задача состоит в том, чтобы причинить человеку боль такого вида, длительности и интенсивности, чтобы он или она никогда больше не совершил поступок за который его «наказывают». А собственно наказание – если говорить обыденным языком – является лишь побочным эффектом этого изменения стереотипов поведения»

«И кого же Вы так лечите?» - спросила журналистка

«Например, у меня довольно много корпоративных клиентов» - спокойно ответил господин Х.

«И что им от Вас нужно?» - удивилась Юля.

«Им от меня нужно именно то самое» - улыбнулся Диего.

«То есть?»

«Возьмём, например, очень распространённую ситуацию. Ловят, скажем, какого-нибудь менеджера на воровстве. Или на мошенничестве. Или ещё на чём-нибудь противозаконном, нанёсшем ущерб компании. Вроде и работник в общем неплохой, и сор из избы выносить не хочется, а что-то делать с этим надо. Чтобы и сам так больше не поступал, и другим дурной пример не подавал»

«И?»

«И ему или ей предоставляют выбор: или увольнение по статье, то есть, фактически, с «волчьим билетом» плюс уголовное дело, или… добро пожаловать ко мне в донжон. Плюс, разумеется, компенсация нанесённого ущерба. Пока что никто не ещё выбрал первый вариант. А поскольку у провинившегося есть свобода выбора, то священный принцип добровольности неукоснительно соблюдается. Что официально подтверждается нотариально заверенным письменным согласием наказуемого»

«И как? Успешно прошла эта Ваша алготерапия?» - заинтересованно осведомилась журналистка.

«У меня очень маленький процент рецидивов. Практически нулевой» - ответил Диего.

«И как Вам этого удаётся добиться? Технически, я имею в виду?» - въедливо спросила Юля.

«Это называется перепрограммированием подсознания» - пояснил господин Х. «Грубо говоря, я с помощью реализации сценария алготерапии загоняю в его или её подсознание мощный условный рефлекс. Иными словами, как только в последующей деятельности у наказанного (выражаясь общепринятой терминологией) возникает искушение вновь совершить преступление – давайте будем называть вещи своими именами – сразу срабатывает условный рефлекс (то есть, вложенная мною в его или её подсознание программа) и он или она снова переживает, пусть и существенно слабее, те ощущения, которые испытывал во время моего сеанса. Этого бывает вполне достаточно, чтобы справиться с искушением»

«И что для этого нужно? Чтобы перепрограммировать подсознание?» не менее въедливо поинтересовалась журналистка.

«У каждого человека есть два болевых барьера – воображаемый, когда человеку кажется, что он или она не могут больше переносить боль и реальный, при превышении которого развивается так называемый болевой шок, который хотя, вопреки распространённому заблуждению, и не способен привести к смерти, но нанести тяжёлую психическую или даже внутреннюю физическую травму вполне может. Где-то между этими двумя барьерами и находится точка, по достижении которой и происходит образование условного рефлекса, то есть, желаемое перепрограммирование подсознания. Моя задача состоит в том, чтобы с помощью сеанса алготерапии обеспечить достижение этой точки»

«И как Вам это удаётся?»

«Во-первых, конечно, очень помогают профессиональные знания в области медицины – я дипломированный врач-терапевт. Я вообще считаю, что без врачебного диплома заниматься алготерапией очень опасно. Кроме того, я изучал и психологию, и нетрадиционную медицину – иглоукалывание, акупрессуру, другие формы воздействия на человеческий организм и всё такое. Ну и, конечно, специальные тематические знания…»

«А эти Вы где получили?» - удивилась Юля. «Если вы никак не общаетесь с тематическим сообществом?»

«Это семейное» - спокойно ответил он. «Скажем так, среди моих близких родственников были те, кто этим занимался. Да и до сих пор, насколько мне известно, занимается»

«В России?»

«Нет, не в России» - вздохнул он. «Я много лет прожил за границей…»

«Скажите, Диего…» - она запнулась. «а почему Вы решили сделать это своей профессией?»

«Не знаю» - пожал плечами господин Х. «Как то само собой получилось… Гены, наверное»

«Гены?» - удивилась журналистка.

«Я принадлежу к старинному арагонскому роду» - объяснил он. «Традиционно, многие из нашего рода принимали монашеские обеты. В основном, поступали в доминиканский орден, ибо небесный покровитель нашего рода – святой Доминик де Гусман Гарсес. Тоже испанец, кстати. А именно доминиканцы составляли костяк Святой Инквизиции. Так что инквизиторов в нашем роду хватало…»

«А Диего де Ланда, случайно, не из Вашего рода?»

«Нет» - улыбнулся Диего. «К тому же он францисканец, а в нашем роду францисканцев не было. Просто я с огромным уважением отношусь к этому человеку. Ибо у него хватило мужества, чтобы пойти на решительные меры, чтобы покончить с религией Дьявола. По крайней мере, с одной из дьявольских религий…»

«Но какой ценой? Пытки, бичевания…»

«К сожалению» - жёстко произнёс господин Х, «в то время крайне редко приходилось выбирать между добром и ещё большим добром. Как правило, приходилось выбирать наименьшее из зол. Зачастую – выбирать между очень плохим и катастрофическим. Сейчас, кстати, в этом плане ситуация немногим лучше…»

С этим Юлия Николаевна Воронцова была полностью согласна.

«И, кстати,» - добавил господин Х, «дон Диего ещё очень гуманно подошёл к поклонникам этой дьявольской религии. Всего-то приговорил к бичеванию, ношению позорной одежды – санбенито – и ещё к какой-то мелочёвке. Его коллеги, которые разбирались с ацтеками и инками – тоже те ещё сатанисты были, надо сказать - сожгли вместе с книгами ещё и жрецов соответствующих культов. Причём живьём сожгли, без предварительного удушения…»

От такого натурализма Юля поморщилась. Она решила переменить тему.

«А ещё кто является Вашими клиентами?» - спросила она.

«Правоохранительные органы, например…»

«То есть?» - удивлённо спросила журналистка.

«Когда человек первый раз совершает преступление, которое тяжеловато для условного срока, но недостаточно тяжело для гарантированной «отсидки» отправлять в «не столь отдалённые места» довольно рискованно. Как Вы прекрасно знаете, наша так называемая «исправительная система» работает весьма неэффективно… если вообще работает. Иными словами, риск получить «на выходе» профессионального преступника из однажды оступившегося человека очень велик. А рецидивы никому в МВД не нужны. Да и ему – или ей – сидеть несколько лет в колонии тоже совсем не хочется. Вот и предлагают выбор – либо на зону, либо ко мне в донжон. Пока что зону никто не выбирал»

«И как рецидивы?»

«Ноль» - уверенно ответил Диего. «Вообще попасть во второй раз ко мне в донжон не хочет никто. Если я, конечно, занимаюсь соответствующем персонажем всерьёз…»

«А ещё?» - не унималась Юля. Как ни странно, ей очень нравилось брать интервью голышом. Не то, чтобы она раньше этого не делала (пару раз ей приходилось брать интервью в саунах, в промежутках между сексуальными эскападами – то есть, безудержным трахом), но в этот раз всё было совсем по-другому. Как-то более благочестиво, что ли (если это слово было вообще уместным в этой ситуации).

«Ещё…» задумался господин Х. «Ещё есть дети. Дети, которых приходится спасать от алкоголизма, наркомании, жестоких компьютерных и видеоигр… пока это ещё не стало болезненной зависимостью»

«Вы… применяете Вашу алготерапию и к детям тоже?» - удивилась Юля.

«И к детям тоже» - совершенно спокойно подтвердил он. «Если приходится выбирать между сеансом у меня в донжоне и превращением ребёнка в алкоголика или наркомана… Или в преступника, если он или она связались с действительно дурной компанией… Или беременностью четырнадцатилетней девчушки, у которой поехала крыша от буйства гормонов и она начала трахаться с кем попало… В общем, родители обычно делают правильный выбор»

«А дети?»

«А их никто не спрашивает» - отрезал господин Х. «Они же несовершеннолетние… поэтому как родители решат, так и будет»

«А милиция?»

«А что милиция? Во-первых, они хорошо меня знают, ибо сами пользуются моими услугами. Во-вторых, им же меньше хлопот в будущем. Так что они на это смотрят сквозь пальцы. Причём с одобрением смотрят»

«То есть, Вы считаете, что по отношению к детям допустимы телесные наказания?»

«Отнюдь» - возразил Диего. «Я считаю, что в исключительных случаях, когда речь идёт о жизни и здоровье ребёнка или обо всей его или её будущей жизни, допустим один сеанс алготерапевтической коррекции. Причём обязательно в присутствии родителей. То есть, только в действительно критической, чрезвычайной ситуации, которая возникает один, максимум два раза в жизни. И то далеко не у всех. А в обычной жизни я категорически против любых наказаний детей – не только телесных. Ибо придерживаюсь педагогической философии дона Боско…»

«Кого?» - недоумённо переспросила Юля. Это имя ей ничего не говорило.

«Святого дона Боско. Основателя католического ордена салезианцев».

«Силезианцев?» - снова переспросила журналистка.

«Салезианцев» - повторил Диего. «Никакого отношения к Силезии этот орден не имеет. Он называется орденом салезианцев потому, что его небесным покровителем является святой Франциск Сальский. Орден занимается в первую очередь воспитательной и образовательной работой среди подростков, особенно бедных и заброшенных. Беспризорников, проще говоря.»

«И в чём же состоит педагогическая философия дона Боско?» - заинтересованно спросила Юля.

«Джованни Мельхиор Боско был одним из величайших католических педагогов (да и вообще педагогов) девятнадцатого столетия» - с уважением произнёс господин Х.

«В эпоху, когда в Европе телесные наказания детей в школах, интернатах и приютах считались само собой разумеющимися, педагогика дона Боско вообще исключала наказание. Любое. Соблюдения необходимых правил добивались развитием искреннего чувства долга, постоянным устранением малейших поводов к непослушанию и похвалой. Без похвалы не оставалось ни одно усилие, направленное к добродетели, каким бы банальным оно ни было.

Эта революционная для своего времени идея (вкупе с другими) принесла совершенно фантастические плоды. Когда дон Боско умер в 1888 году, в разных частях света насчитывалось двести пятьдесят обителей Салезианского ордена, в которых находилось сто тридцать тысяч воспитанников и которые ежегодно заканчивали восемнадцать тысяч выпускников…»

«Ого! Впечатляет…» - восхищённо проговорила журналистка.

«Меня тоже» - бесстрастно произнёс Диего. «Поэтому я и придерживаюсь этой философии. Кстати, широко известный Дейл Карнеги проповедовал, в общем-то, те же самые принципы…»

«А ещё? Кого Вы ещё корректируете своей алготерапией?»

«Непутёвых любовниц богатых джентльменов, например. Им предоставляется свободный выбор между моим донжоном и пожизненным отлучением от кошелька богатого любовника…»

«А альфонсов Вы так не корректируете?» - язвительно спросила Юля.

«Альфонсов корректирует моя жена» - спокойно ответил господин Х. «Я специализируюсь на женщинах, она на мужчинах…»

«Почему?» - удивилась Юля. «Я думала, что всё должно быть наоборот…»

«Неправильно думали. Одним из важных элементов корректировки является определённое унижение корректируемого. По вполне понятным причинам корректировка осуществляется по обнажённому телу. А раздеваться догола, естественно, унизительно для мужчины перед женщиной, а для женщины – перед мужчиной»

«Понятно…» - протянула Юлия Николаевна. «А ещё? Какие ещё применения есть у этой Вашей алготерапии?»

В дотошности и въедливости ей было не отказать. Не зря её считали одной из лучших журналисток города.

«Психотерапевтические» - улыбнулся господин Х.

«Например?» - недоумённо спросила журналистка.

«Например, снятие стресса. Колоссальное внутреннее напряжение, которое, если ему позволить нарастать, неизбежно приведёт, как минимум, к тяжелейшему нервно-психическому срыву. И прямиком в клинику неврозов. Или в психушку. Или, того хуже, в могилу. По причине инфаркта и инсульта»

«Но есть же и другие, менее радикальные способы снятия стресса…» - неуверенно произнесла Юля.

«Есть» - согласился Диего. «Фитнес и другие оздоровительные процедуры. Безумный шопинг, безумный секс. Экстрим всякий. Многим это помогает – но только до тех пор, пока напряжение не достигнет определённого предела. За которым эти средства уже не действуют – ибо слабоваты. Про алкоголь и тем более наркотики я не говорю, ибо это как раз то самое лекарство, которое гораздо хуже болезни»

« А психотерапевты?»

Господин Х задорно расхохотался.

«Грамотных психотерапевтов, которые действительно способны кому-то помочь, единицы. А нуждающихся в снятии стресса десятки тысяч. Есть ещё, конечно, священники, но они могут эффективно помогать только людям действительно религиозным, а таковые редко нуждаются во внешней помощи в снятии стресса»

«Почему» - удивилась журналистка.

«Потому, что у действительно религиозного христианина – хоть католика, хоть православного, хоть протестанта, есть два решающих преимущества перед людьми нерелигиозными…»

«Какие же?»

«Во первых, жизнь религиозного человека протекает гораздо эффективнее жизни человека нерелигиозного. Ибо человек религиозный, прежде, чем что-либо предпринять, обязательно посоветуется со Всевышним…»

«Как это?» - изумилась Юля.

«В молитве и медитации» - спокойно ответил Диего. «Человек может общаться со Всевышним в режиме коротковолновой рации. Молитва – это когда человек говорит, а Бог слушает; медитация – когда Бог говорит, человек слушает…»

«И хорошо слышно?» - недоверчиво спросила журналистка.

«Это зависит от степени духовной чистоты человека» - ответил господин Х. «Чем чище и праведнее человек и чем меньше на нём грехов, тем лучше он или она могут услышать Всевышнего»

«Вам хорошо слышно?»

«Да. Но меня приучили к этому с раннего детства. Я ведь католик с рождения. Меня ещё в младенчестве крестили в католической Церкви. А что касается пользы от советов Божьих, то она состоит в том, что человек получает возможность избавиться от принципа Парето в своей жизни…»

«А принцип Парето тут при чём?» - недоумевающее уставилась на него Юля.

«Согласно этому принципу, справедливому практически для всех нерелигиозных людей, человек тратит впустую примерно три четверти своего времени. Что, естественно, вызывает стресс, причём немалый. Человек же религиозный, постоянно советующийся со Всевышним, тратит впустую гораздо меньше времени. Поэтому, естественно, подвержен гораздо меньшему стрессу. И следовательно, практически не нуждается ни в вышеупомянутых средствах снятия напряжения, ни, тем более, в алготерапевтических услугах»

«А во-вторых?»

«А во-вторых, для снятия напряжения необходим приток внешних умиротворяющих энергий, наилучшими из которых являются энергии Святого Духа. Их ещё иногда – и совершенно правильно - называют благодатью Божьей, но я не очень люблю этот термин, так как стараниями в том числе и вашей братии» - он выразительно посмотрел на Юлю – «это слово получило, скажем так, несколько кликушеский оттенок. Ну так вот, доступ к благодати Божьей имеет каждый человек, вне зависимости от степени его или её религиозности. Но люди религиозные, естественно, способны получить несравнимо больше Святого Духа, нежели нерелигиозные люди…»

«И каким же образом Вы получаете эту… благодать?» - нетерпеливо перебила его журналистка.

«Всё так же» - улыбнулся он. «В молитве и медитации. В чтении Священного писания и другой христианской литературы. Например, уже упомянутых мной произведений святого Хосемарии Эскривы. Есть ещё одно великолепное произведение, которое я часто перечитываю – История одной души - которую написала моя небесная покровительница – святая Тереза из Лизьё… Есть прекрасные книги и российских авторов – всё, что написал ныне, к сожалению, покойный отец Александр Мень. У, пожалуй, наиболее выдающегося современного православного миссионера отца Андрея Кураева тоже есть очень неплохие книги (хотя сам он сноб, надо сказать, редкостный даже по православным меркам)… Отличные произведения есть у Честертона…»

Список литературы, которую ей нужно было прочитать в самое ближайшее время, разрастался на глазах. Причём угрожающими темпами.

«Ну и, конечно, на Святой Мессе – и во время богослужения и в особенности при принятии в себя Святого Причастия – Тела Христова…»

Юле эта его проповедь начала порядком надоедать, поэтому она решила вернуть разговор в русло, более близкое изначальной теме интервью. Поэтому она спросила:

«А если человек нерелигиозен и другие – менее радикальные – средства не срабатывают, то как вы проводите свою алготерапию?»

«По-разному» - спокойно ответил он. «Это очень сильно зависит от конкретного человека и от уровня напряжения, которое в нём – или в ней – накопилось. Одним достаточно связывания, другим – раздевания догола (или не совсем догола), третьим нужно и то, и другое, кому-то - временное порабощение с большей или меньшей степенью унижения, кому-то – болевое воздействие той или иной степени интенсивности…»

«И как всё это работает?» - ей явно хотелось выяснить всё – вплоть до мельчайших деталей.

«Чтобы понять, как это работает, необходимо знать, что хронический стресс, точнее, застойное возбуждение в коре головного мозга, как, правило, сопровождается другой, тоже очень серьёзной проблемой – хронической энергетической недостаточностью, периодически переходящей в острую форму…»

Журналистка вздохнула. Проповедь сменилась медицинской лекцией, слушать которую было немногим приятнее. Но приходилось терпеть.

«Думаю, что Вы не будете спорить, что наш мир, несмотря на весь его внешний блеск и насыщенность самыми разнообразными продуктами и услугами, является крайне энергетически бедным. Поэтому житель современного мегаполиса, к которым относится и наш славный Н-ск, постоянно задыхается от нехватки энергий (не в последнюю очередь потому, что сам себя закрывает от реальных, а не мнимых энергетических источников). Всего вышеперечисленного, к сожалению – или к счастью - не хватает, чтобы заполнить эту энергетическую пустоту внутри человеческой души…»

«И как же Ваш сеанс алготерапии эту пустоту заполняет?» - Юля всё ещё мало что понимала.

«Сеанс выполняет роль, если хотите, открывалки. Подчинение, раздевание, боль, унижение снимают внутренние барьеры и открывают человеческую душу для получения необходимых энергий. При этом нижний – которых подавляющее большинство и которые являются не чем иным, как энергетическими вампирами – является получателем энергии…»

«А верхний – донором?» - перебила его журналистка.

«Скорее, проводником. Проводником энергий, находящихся в некоем внешнем резервуаре…»

«И как они получают доступ к этому резервуару? Он у них есть от рождения или его можно получить, приложив нужные усилия»

«Думаю, что в подавляющем случае этот доступ даётся при рождении. Это дар Божий» - спокойно высказал своё мнение Диего. «Хотя, конечно, учиться пользоваться этими энергиями необходимо. Чтобы использовать их для блага других людей, а не во вред им»

«А что может принести вред?» - удивлённо спросила Юля.

«Демоны» - бесстрастно ответил господин Х. «Вся штука состоит в том, что энергии энергиям рознь. Есть энергии божественные, которые снимают стресс и устраняют энергетическую недостаточность без каких либо нежелательных побочных эффектов. А есть энергии демонические, которые… в общем, в этом случае лекарство оказывается хуже болезни. Иногда намного хуже»

«Почему?»

«Потому, что эти энергии приносят лишь временное облегчение. А затем всё возвращается на круги своя. И стресс, и энергетическая недостаточность. Только ещё сильнее и ещё болезненнее. Иными словами, божественные энергии лечат, а демонические – калечат»

«Так вот почему Вы потребовали, чтобы я после Вашего сеанса посетила богослужение» - догадалась журналистка. «Чтобы в мою душу попали божественные, а не демонические энергии…»

«Совершенно верно» - улыбнулся Диего. «После сеанса канал остаётся открытым ещё несколько дней. И посещение богослужения, естественно, закачивает в душу человека изрядное количество божественных энергий. И вытесняет оттуда энергии демонические»

«Подождите» - ей вдруг в голову пришла идея, которую необходимо было срочно проверить. «Правильно ли я понимаю, что если верхний не является христианином, то он или она накачивают душу нижнего демоническими, а не божественными энергиями?»

«Неправильно понимаете. На самом деле, будучи людьми грешными, мы все – я имею в виду верхних – накачиваем наших нижних смесью из божественных и демонических энергий. Именно поэтому я и настоятельно рекомендую посещение христианского богослужения после сеанса – чтобы «докачать» как можно больше божественных энергий и вытеснить как можно больше энергий демонических»

Господин Х сделал паузу, затем продолжил:

«Какие энергии преобладают в этой смеси – божественные или демонические – зависит от конкретного верхнего. При этом – за исключением тех случаев, когда верхний явно поклоняется каким-либо демонам (Сатане, Люциферу или, например, мерзостным идолам ацтеков, инков или майя, хотя даже в этом случае не всегда всё ясно), очень трудно сказать, каких энергий в конце концов оказывается больше. Хотя, разумеется,» - тут же добавил он, «чем ближе верхний к христианству, как католик, я не могу не добавить, к католичеству, тем, естественно, вероятность преобладания божественных энергий в этой «энергетической смеси» оказывается выше…»

«И как много этих христианских верхних?» - с интересом осведомилась журналистка.

«Я не знаю» - развёл руками Диего. «Лично я не знаю ни одного. Впрочем,» - добавил он, «я вообще мало кого знаю в тематическом сообществе, так что я не могу считать себя экспертом в этом вопросе. Тем не менее, это имеет определённое отношение к моим, скажем так, идеологическим разногласиям с этим сообществом. К которому, хочу отметить, я тем не менее отношусь с большим уважением»

«А можно поподробнее – об этих разногласиях?»

«Нужно» - улыбнулся господин Х. «Начнём с тех принципов, которые я полностью разделяю – безопасности, добровольности и разумности. Ибо это просто элементарный здравый смысл и инстинкт самосохранения»

Юля кивнула. Её отношение к этим принципам было ровно таким же.

«Но, к этим принципам» - продолжил Диего, «я добавляю ещё несколько, которые, боюсь, в тематическом сообществе разделяют далеко не все. Точнее, даже уверен, что их разделяют далеко не все»

«Например?»

«Во-первых, это принцип взаимной, безусловной христианской любви. Иными словами, верхний должен, просто обязан любить – в христианском смысле - нижнего вне зависимости от поведения этого самого нижнего. И наоборот, нижний должен, просто обязан любить нижнего вне зависимости от поведения этого самого верхнего»

«А что в это контексте значит любить?» - спросила журналистка. «Ибо под этим словом зачастую понимаю всё, что угодно»

«Согласен» - кивнул господин Х. «Именно поэтому я считаю, что принцип любви неотделим от принципа служения… И от принципа взаимной благодарности (с этим, правда, всё более или менее понятно)»

«Служения кому?» удивилась Юля.

«Друг другу» - пояснил Диего. «И Христу. Иными словами, верхний служит нижнему, нижний служит верхнему – и оба они служат Христу…»

«Как это? Не понимаю» - честно призналась журналистка.

«Очень просто» - объяснил господин Х. «Нижний приходит к верхнему, чтобы решить свою эмоциональную и духовную проблему – устранить энергетическую недостаточность и/или застойное внутреннее возбуждение (пресловутый стресс). Что, естественно, угодно Всевышнему и Христу (ибо согласно христианским догматам это одно и то же). Верхний решает эту проблему и тем самым служит и нижнему и Христу»

«А нижний?»

«А нижний… сначала нужно вспомнить, что для верхнего то, что он или она делает – это призвание. Дело всей жизни. Реализация себя. Он или она просто не может не быть верхним. Понятно, что реализация человеком себя очень даже угодна Всевышнему. Именно этим меня и привлекает философия Опуса Деи, которые считают, что для подавляющее большинство людей находят Всевышнего и служат Ему именно реализуя себя в избранной ими в соответствии со своими наклонностями профессии.

При этом в глазах нашего Господа профессия верхнего ничем не хуже любой другой, ибо, как я уже объяснял, верхний оказывает нижнему весьма ценную услугу, проводя с ним (или с ней) соответствующий тематический сеанс. Иногда в буквальном смысле спасая нижнего от депрессии (чреватой самоубийством) и стресса (чреватом тяжелейшим нервно-психическим срывом, инфарктом или инсультом). То есть, от психушки или от могилы. Нижний же даёт возможность верхнему реализовать себя в этом качестве и, таким образом, оказывает ему неоценимую услугу в самореализации. Ибо верхний не может быть верхним сам по себе, а только во взаимоотношениях с нижним»

«Согласна» - кивнула Юля. «Но ведь в семейных тематических парах всё несколько по-иному…»

«В семейных отношениях всё крутится вокруг идеи счастливой и гармоничной пары. Очевидно, что именно такие пары угодны Всевышнему. Понятно, что нижний вступает в брак с верхним, чтобы удовлетворить свои потребности в подчинении и/или пассивной алголагнии. Верхний эти потребности удовлетворяет им тем самым служит нижнему, принося последнему радость и счастье.

Аналогично, верхний вступает в брак с нижним, чтобы удовлетворить свои потребности в доминировании и/или активной алголагнии. Нижний эти потребности удовлетворяет и, тем самым, служит верхнему, принося последнему радость и счастье. В результате образуется счастливая пара, что, разумеется, угодно Всевышнему, которому оба – и верхний, и нижний, де-факто служат»

«И в чём же отличие от классической тематической идеологии?»

«Первое отличие состоит в объекте концентрации. Иными словами, обычно считается, что верхний концентрируется на получении удовольствия для себя, а нижний – на доставлении удовольствия верхнему (и получении удовольствия исключительно от осознания того факта, что своим подчинением и/или страданиями он или она доставили удовольствие своему верхнему). Я же считаю, что каждый – и верхний, и нижний – должен концентрироваться в том, чтобы доставить удовольствие партнёру и получает удовольствие в первую очередь от того, что ему или ей удалось доставить удовольствие партнёру. Если оба строго следуют этому принципу безусловной любви, то отданное удовольствие становится равным полученному и образуется действительно гармоничная и счастливая пара»

«То есть, Вы в некотором роде уравниваете их в правах?» - догадалась журналистка.

«В некотором роде, да» - согласился Диего. «В полном соответствии со следующим моим принципом – равноправия перед Господом. Ибо перед Ним мы все равны – и верхние, и нижние; и активные алголагники и пассивные. Вообще все»

«Но верхний всё равно глава нижнему?» - уточнила Юля.

«Несомненно» - подтвердил господин Х. «Только я к этому добавляю ещё один принцип, в результате чего получается несколько перефразированное изречение святого Апостола Павла: Нижнему глава верхний, а верхнему глава Христос. Хотя, конечно, Христос глава и тому, и другому. Он глава всем нам»

«То есть, Вы хотите сказать…» - начала журналистка

«Я действительно хочу сказать – и это является очередным моим принципом – что вообще понятия «верхний» и «нижний» в значительной мере условны. Реальная власть в любых отношениях принадлежит исключительно Всевышнему, который отдаст в руки верхнего исключительно столько власти, сколько сочтёт нужным. А может наделить властью и нижнего – ведь есть сколько угодно случаев, когда всем на самом деле рулит нижний (хотя внешне всё может выглядеть совершенно по-другому)»

«Бывает и так» - согласилась Юля, которая действительно знала немалое количество таких случаев.

«Поэтому мой следующий принцип состоит в том, что во время сеанса и верхний и нижний должны думать не о том, чтобы поступать согласно воле верхнего или нижнего, а чтобы выяснить и выполнить волю Божью. Ибо если они эту волю выполнять не будут, то… Всевышний может их и поправить. И это может оказаться куда больнее даже самого жестокого сеанса алготерапии. Ибо с принципом безопасности у Всевышнего… скажем так, он его придерживается далеко не всегда»

«Например?» - настороженно поинтересовалась журналистка. Ибо прекрасно понимала, что её собственное поведение, мягко говоря, довольно редко соответствовало Божьей Воле. Если вообще когда-либо соответствовало.

«Например… » - хищно улыбнулся потомок инквизиторов, «на форуме сайта клуба Крутой мен – знаете такой?»

Юля кивнула. Этот клуб, благодаря своим журналам Крутой мен и Мен клуб, а также тематическим видеоклипам собственного производства был, пожалуй, наиболее известной тематической организацией и в тематическом сообществе и в ванильной среде.

«Отлично» - просиял господин Х. «Так вот, на форуме этого сайта, в разделе с характерным названием Литизощрения…»

«Хорошее название» - подумала Юля. «Оригинальное»

«… есть совершенно замечательный, я бы даже сказал гениальный рассказ под названием Снежная королева. Написанный, судя по всему, на основе реальных событий. Там очень хорошо продемонстрировано, как Всевышний поправляет тех, кто не выполняет Его волю и переходит границы, которые переходить не следовало…»

«Надо будет почитать» - решила журналистка. «Причём вне всякой очереди»

Господин Х говорил обо всём этом с такой спокойной убеждённостью, что Юле как-то сразу расхотелось портить отношения с «небесной канцелярией».

«А как узнать Волю Божью? С помощью молитвы и медитации?»

Диего согласно кивнул. «С течением времени появляется ещё и интуиция. Без всякой молитвы и медитации научаешься понимать и чувствовать волю Божью. Да, и ещё» - добавил он, «нужно очень внимательно следить за тем, что с Вами происходит… или не происходит. Ибо Всевышний нередко сообщает Вам свою волю через происходящие с Вами события, людей, которых Вы встречаете, слова, которые Вы случайно услышали и прочитали… в общем, надеюсь, Вы меня поняли»

«Надо будет попробовать» - твёрдо решила журналистка. «Снежную королеву она не читала, но догадывалась, что ничем хорошим для её героини рассказ не закончился»

«А ещё принципы?» - спросила она, решив перевести разговор на другую, менее неприятную тему.

«Да всё, пожалуй» - пожал плечами господин Х. «Если вспомню ещё, включу в одобренную мной распечатку интервью. Ещё есть вопросы?»

«Скажите, Диего» - несколько неуверенно поинтересовалась Юля. «Вы можете вспомнить какой-либо совсем необычный случай из вашей практики алготерапевта?»

Он на мгновение задумался, затем уверенно произнёс:

«Был такой случай… У меня есть один знакомый – довольно успешный консультант по управлению бизнесом. Как-то к нему прибежала одна его знакомая – просто знакомая, имейте в виду – вся в слезах и с просьбой помочь ей переделать диплом, который «завернула» комиссия. В общем, выяснилось, что диплом нужно было почти полностью переписывать. За неделю или около того. Он согласился, но, поскольку заплатить ему по его ставкам она не могла, взял с неё слово, что если ему потребуется её помощь, она ему поможет…»

Он сделал паузу, затем продолжил:

«Диплом ей он, конечно, написал; она защитилась на «отлично»… а затем, когда он обратился к ней за помощью, она ему отказала. Кинула, проще говоря…»

«Вот дрянь» - подумала Юля. «Впрочем, в среде современной молодёжи это, увы, весьма распространённое явление…»

«Он… в общем, он сказал ей, что он её прощает – он католик, как и я, а нам Господь велел прощать врагов наших и не в коем случае им не мстить и их не наказывать (это Божье дело, а не наше), но предупредил её, что Всевышнему это может не понравиться. Причём сильно не понравиться. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Она, естественно, отмахнулась от этих суеверий… а спустя неделю пришла к нему, встала на колени, признала свою вину и потребовала отвести её ко мне… для сеанса»

«Вот как?» - удивилась журналистка. «И как она это объяснила?»

«Она объяснила это тем…» - медленно, но очень отчётливо произнёс Диего. «что ей показали Ад»

Юля похолодела (несмотря на то, что в подвале было довольно тепло). Ей вдруг стало нехорошо.

«При этом очень доходчиво объяснили, что если она срочно не исповедуется и не покается в своих грехах и не пострадает за них, то… в общем, она окажется именно там. Ибо побежала она сначала в церковь, а затем к обиженному ей человеку, как говорится, обгоняя звуки собственного визга…»

«Звонкое выражение» - подумала Юля. «Надо будет запомнить»

«Поскольку на её, надо отметить, весьма симпатичном личике был написан настолько неподдельный ужас, ему ничего не оставалось, как бросить всё и отвести её ко мне»

«И?»

«Она покорно разделась догола и… попросила меня подвергнуть её чуть ли всем возможным видам истязаний»

«И?»

«Я истязал её почти сутки нон-стоп» - сурово ответил он. «Она теряла сознание, я её откачивал… и снова истязал. До тех пор, пока она не сказала хватит»

«А потом?»

«Потом… потом пришлось её немного полечить. А потом она ушла. Больше я её не видел и ничего о ней не слышал»

«А был такой случай, когда…» - она запнулась. «когда Вы горько пожалели о том, что провели сеанс алготерапии?»

Потомок испанских инквизиторов заметно помрачнел.

«Был… к сожалению» - вздохнул он. «Однажды ко мне обратился один местный предприниматель и попросил убедить его непутёвую семнадцатилетнюю дочь отказаться от романа с неким, по его мнению, недостойным руки его дочери молодым человеком. Моими методами, разумеется»

«И как Вы поступили?»

Диего ещё раз глубоко вздохнул.

«Я… я встретился с ней и дал посмотреть видеодиски с записью моих сеансов, чтобы она увидела воочию, что с ней будут делать, если она будет продолжать с ним встречаться»

«И что она?»

«Она всё посмотрела и сказала, что её это не пугает. Что даже такие истязания не заставят её отказаться от истинной любви»

«Отважная девочка» - подумала Юля. «Уважаю»

«И что потом?»

«Потом… потом мы с ней договорились, что если она будет всё-таки продолжать встречаться со своим Ромео, то после каждой их встречи она будет честно являться ко мне… для сеанса»

«Ничего себе договорённость» - поёжилась Юля.

«И?»

«Раза три я с ней поработал, потом мне всё это надоело и я поставил и ей, и её отцу ультиматум – я истязаю её несколько часов кряду и либо она сломается и откажется от своего возлюбленного, либо её отец примирится с выбором своей дочери»

«И что в результате получилось?» - заинтересованно спросила журналистка.

«Она выдержала истязание» - коротко ответил Диего. «Её отец признал своё поражение, после чего она вышла замуж за своего избранника. Потом молодые уехали в США, где оба поступили в Гарвард. Она – в школу государственного управления имени Кеннеди, он – на юридический»

«То есть, отцу всё-таки пришлось погулять на свадьбе своей дочери с, по его мнению, недостойным женихом?» - весело спросила Юля, которая очень любила подобны хэппи-энды.

«Не пришлось» - мрачно отрезал господин Х.

«Почему?» - удивилась Юля.

«Его убили» - коротко объяснил Диего.

«Боже, какой ужас!» - всплеснула руками журналистка. «Кто?»

«Понятия не имею» - пожал плечами господин Х. «Его застрелили во время купания в нашей замечательной речке»

Диего лгал. Он прекрасно знал, кто именно застрелил отца Любы Елагиной – и почему. Он сам выложил всё – и о договорённости, и о сеансах, и о заказчике тому, кто затем и застрелил бизнесмена в отместку за мучения его дочери. Ибо не смог устоять перед чрезвычайно убедительным аргументом – направленным ему в лицо дулом 9-миллиметрового SIG Sauer P226.

«Есть ещё вопросы?» - спросил Диего.

«Нет» - честно призналась журналистка.

«А если вопросов больше нет,» - лукаво улыбнулся потомок инквизиторов, «то прошу на мою лавку, сеньорита Воронцова…»

Юля вздохнула, поднялась из кресла, подошла к господину Х, вручила ему блокнот и ручку. Затем повернулась и покорно направилась к лавке.

Я не уверен. Но Бертрану Расселу вполне доверяю. Думаю, что он знал, что говорил. Хотя, конечно, и он свечку не держал...

Посвящается святой Марии Горетти


В православной и католической христианской традиции исповедником называется христианин, принявший боль и страдания за свои убеждения, но оставшийся в живых (в отличие от мученика) и не отступившийся от своей веры и убеждений. Факта исповедничества часто бывает достаточно для того, чтобы католическая церковь могла начать процедуру беатификации исповедника (причисления к лику блаженных)



Андрей очень надеялся, что этого не случится. Но это случилось.

Звонок в дверь раздался, когда он уже убедил себя в том, что Люба всё-таки решила послушаться мудрых родителей и отказаться от своей дурацкой идеи выйти замуж за ну совершенно не подходящего ей жениха. Причём выйти немедленно – в семнадцать с половиной лет.

Андрею очень хотелось сделать вид, что его нет дома, но он не мог этого сделать. Не мог нарушить данное Любе и её отцу слово. Если она оказалась настолько глупой девчонкой, что не стала подписывать официальный отказ от своих отношений с Сергеем (своим Ромео, то есть), на чём настаивал её отец – крупный бизнесмен Николай Петрович Елагин – а вместо этого приехала к нему, чтобы он её жестоко выпорол – то он должен был выполнить свою часть контракта – встретить её и выпороть. Таджикской камчой. По обнажённым мягким частям. Пятьдесят раз.

Андрей открыл дверь. На пороге стояла, естественно, Люба. Одетая по-летнему – в розовую футболку, под которой угадывались контуры чрезвычайно целомудренного лифчика и в летние светло-серые брюки, достаточно плотные для того, чтобы трусиков под ними не было видно совершенно. Любовь Николаевна Елагина была глубоко верующей православной христианкой и свято придерживалась соответствующих морально-нравственных правил, в том числе, и в гардеробе. В руках Люба держала довольно объёмистую сумку.

Дорого бы отдал Андрей за то, чтобы это был кто-нибудь другой. Или другая.

«Здравствуйте, Андрей Владимирович!» - пионерским тоном поприветствовала его Люба. Она и выглядела, и вела себя как пионерка. Симпатичная семнадцатилетняя пионерка. Или святая.

«Привет, Люба!» - поприветствовал её Андрей. «Можно просто Андрей. И на ты»

Тем самым Андрей, более известный в определённых кругах как «господин Х», нарушил сразу два своих правила. И это был ещё не предел.

«Мне можно войти?» любезно осведомилась девушка.

«Нужно» - ответил Андрей и впустил Любу в дом. Впрочем, в нужности этого он вовсе не был уверен.

Они прошли в довольно просторную гостиную.

«Садись» - указал Андрей на диван.

«Спасибо»

Люба передала ему сумку.

«Вот – Ваш проигрыватель и Ваши диски»

«Все просмотрела?»

«Все»

Андрей знал, что она ему врать не будет. Не в её это правилах. Но всё же решил проверить.

Включил DVD-проигрыватель, дождался появления экранного меню и выбрал Журнал просмотренных видео. Тщательно просмотрел. Всё сходилось – и названия, и время начала просмотра, и длительность. Она действительно всё просмотрела. А ведь зрелище было не из приятных.

«Кстати, а где бумага?»

«Я её порвала на мелкие клочки и спустила в унитаз» - хищно ответила девушка.

«Я так понимаю, ещё до просмотра видео. Сожгла, так сказать, за собой мосты»

«Взорвала. Горящие мосты можно успеть потушить. Что в мои планы, естественно, не входило»

«О как!» - подумал Андрей. «Ничего себе штучка. Надо же было так вляпаться…»

«Мне раздеться?» - осведомилась девушка.

«Да погоди ты» - раздражённо бросил Андрей. «Успеешь ещё. Давай сначала поговорим». Он ещё не утратил надежду переубедить Любу вербально, без применения физических средств.

«О чём?» - безразлично спросила Люба. «По моему, мы всё уже обсудили и обо всём договорились. Я честно просмотрела все диски. У меня был выбор – подписать бумагу об отказе от дальнейших отношений с Сергеем и поехать домой к отцу – или не подписывать и приехать к Вам…»

«К тебе» - поправил её Андрей

«К тебе» - поправилась девушка «чтобы ты меня выпорол до потери сознания»

«Ну не до потери сознания. У меня на скамье сознания ещё никто не терял»

Что было чистой правдой.

«Просто пороть тебя до тех пор, пока ты сможешь это выносить без ущерба для здоровья»

«Пусть так» - согласилась Люба. «Но всё равно это будет очень долго и очень больно»

«И ты на это согласна?»

«Я уже десять раз говорила, что согласна. Что я согласна с тем, что меня будут пороть до тех пор, пока я либо не сломаюсь, либо пока и ты, и мои родители не поймёте, что наши с Сергеем чувства друг к другу не блажь, не страсть, не психоз и не демоническое наваждение; что мы с Сергеем действительно любим друг друга, что мы созданы друг для друга, что мы можем быть счастливы только друг с другом – и ни с кем иным, что мы должны немедленно пожениться; что я должна уйти от отца и мы должны строить свою жизнь с нуля, не завися ни от кого и не рассчитывая ни на кого, кроме нас двоих»

Андрея эта тирада впечатлила. Более чем. «Из неё получилась бы отличная госпожа. Выдающаяся» - подумал он.

А вслух сказал.

«Люба, одной поркой дело не ограничится»

«Догадываюсь» - бросила девушка. «Не маленькая. Чего уж тут не понять. Мне запрещают видеться с моим любимым. А если я нарушу этот запрет, то грозят ужасными карами. Я так понимаю, повторением того, что меня ожидает сегодня?»

«Приблизительно»

«То есть, правильно ли я понимаю, что после каждой встречи с Сергеем я должна буду, как правильный зайчик, явиться к тебе, раздеться догола, спуститься в подвал, где ты меня выпорешь»

«Не совсем»

«То есть?»

«Правильнее сказать, буду причинять тебе боль до тех пор, пока ты будешь физически в состоянии это выдержать. Причём не только плетью или розгами. Есть ещё и другие инструменты».

«Аа, знаю» - небрежно махнула рукой Люба. «Крапива, зажимы на груди и половые губы… что ещё?»

«Много чего ещё. Ты же видела всё это на диске»

«Видела. И продолжаться это будет неделю, месяц, два – пока либо не сломаюсь я, либо не сломаетесь вы…»

«Лихо она» - подумал Андрей.

«И я сказала и десять раз повторила, что я с этим согласна. И Сергей согласен».

«Он-то со всем согласен… если с этим согласна ты. Просто в рот тебе глядит» - пронеслось в голове у Андрея. Люба между тем продолжала:

«Я позволю тебе делать со мной всё, что ты сочтёшь нужным, чтобы меня сломать. При этом я заранее прощаю тебе ту боль, которую ты мне причинишь и тот вред моему здоровью, которую они причинят. Я прощаю моего отца, который всё это затеял, и мою маму, которая со всем этим согласилась. И буду молиться за вас, как и подобает православной христианке».

«И такие речи и поступки в неполных восемнадцать лет» - с уважением и восхищением подумал Андрей. «Не слабо. Что же будет лет так в двадцать пять? А в сорок?»

«Послушай» - Андрея всё это начинало интриговать. «ты же видела мои сеансы на видео. Откуда в тебе такая уверенность в том, что ты всё это вытерпишь и не сломаешься – даже если ты действительно любишь своего Ромео…»

«Сергея»

«Хорошо, Сергея»

Люба наклонилась вперёд, пристально посмотрела в глаза Андрею и уверенным голосом даже не проговорила, а продекламировала, каждым своим словом словно вгоняя невидимый гвоздь в голову Андрея:

«Потому, что я знаю, что Бог на моей стороне. Он всегда на стороне истинной Любви. А, как сказал святой Апостол Павел, если Бог на моей стороне, то какое имеет значение, кто против меня? И потом, Бог никогда не пошлёт мне испытания, которое я не в состоянии вынести. Если Бог послал мне это испытание, значит, даст и мужество и стойкость, и силы – и физические, и душевные, и духовные – его вынести. Поэтому, при всём к тебе – без иронии – уважении, что мне твои инструменты…. У меня есть оружие посильнее и понадёжнее. К тому же неоднократно проверенное»

«Какое же?» - у Андрея просто «отпала челюсть»

«Молитва» - коротко, но победоносно ответила Люба. «Я попрошу у Господа в молитве сил, стойкости, терпения, мужества, смирения и любви к своим мучителям – и он их даст мне. И даст в избытке».

Андрей ошалело смотрел на девушку. У него появилось и с каждым мгновением усиливалось ощущение, что перед ним сидит уже не Любовь Николаевна Елагина, семнадцати с половиной лет от роду, уроженка и жительница города N-ска N-ской области, а существо совершенно иного, несравнимо высшего порядка, чем он сам – и все, кого он лично знал. Существо, на которое он был – в этом у него уже не было ни малейшего сомнения - всю жизнь обречён смотреть снизу вверх. Высоко вверх.

Люба поднялась с дивана. Андрей автоматически тоже встал со своего кресла.

«Хорошо» - сказал он, как отрезал. «Тогда пошли в подвал»

Люба изумлённо смотрела на него.

«И хватит на меня смотреть» Андрей взял девушку за локоть и повлёк её к двери в подвал.

Продолжая изумляться, Люба шла к двери. Она была хорошо знакома с журналисткой, которая брала интервью у «господина Х» и под большим секретом поведала Любе некоторые вещи, которые не вошли в напечатанное интервью. Например, установленные им ключевые правила поведения женщин в его замке.

Первое правило состояло в том, что его можно было называть только «господин Х» - и никак иначе. Второе – что к нему можно было обращаться только на «Вы». А третье – в том, что женщина могла спуститься в его подвал только совершенно обнажённой и со связанными за спиной руками.

Все три правила Андрей нарушил сам.

«Что бы это значило?» подумала Люба. Ей, конечно, льстило её исключительное положение среди посетительниц замка (а таковых, по словам подруги-журналистки, было немало).

Они спустились в подвал, оформленный в красно-чёрных тонах и элегантно обставленный множеством снарядов, назначение которых не могло вызвать никаких сомнений даже у полного «чайника».

«Можно задать вопрос?» - обратилась к Андрею Люба.

«Можно»

«Это правда, что я первая особа женского пола, которая спустилась в твой подвал одетой? То есть, не голой?»

«Ты удивительно хорошо осведомлена о моих делах. Меня это пугает»

«Я хорошо знакома с Юлей Петровой. Она мне кое-что о тебе рассказала»

«Надеюсь, что только то, что было на одобренном DVD» - подумал Андрей. «Иначе я ей голову оторву».

А Любе ответил: «Правда».

«Я польщена. Впрочем,» - вздохнула она. «это очень легко исправить»

Андрей пропустил это замечание мимо ушей. Он с самого начала чувствовал себя совершенно не в своей тарелке.

«Ты не передумала? Я прямо сейчас составлю новую бумагу, распечатаю, ты её подпишешь и поедешь прямо домой к отцу»

Люба помотала головой.

«Ты уверена, что оно того стоит?»

«Уверена. От любви отказываться нельзя. Просто нельзя. И всё»

«Тогда придётся тебя высечь. Плёткой.»

«Придётся» - вздохнула Люба. «Я к этому давно готова» Девушка встала с лавки и взялась за пуговицу лёгких летних брюк, готовясь раздеваться. Она ждала только команды Андрея.

«А я – нет. Первый раз в жизни - нет» - подумал Андрей.

«Раздевайся догола» - очень хотелось сказать Андрею, ибо фигурка у девушки была на загляденье. Но не осмелился. Ибо попросить Любу обнажиться перед ним было бы просто кощунством. Всё равно, что попросить раздеться святую Терезу Малую которую Андрей, хоть и не был католиком, но глубоко почитал..

Поэтому он сказал совсем другое.

«Раздеваться догола не нужно» И, взглянув на изумлённую девушку, добавил: «Меня твоя нагота не интересует. Меня интересует только твоя пятая точка». Андрей категорически не употреблял даже слова «попа», не говоря уже о более грубом термине.

Андрей улыбнулся. «Поэтому спусти брюки и трусики чуть пониже попы и ложись на скамейку лицом вниз. Руки вытяни перед собой. А мне нужно позвонить твоему отцу».

Андрей отвернулся от девушки, которая быстро расстегнула пуговку на брюках и приступила к расстёгиванию молнии.

Андрей поднялся по ступенькам в гостиную. Вынул из кармана изящный сотовый телефон, выбрал из списка телефон Елагина. Нажал кнопку вызова.

Отец Любы ответил на четвёртом гудке.

«Здравствуйте, Николай Петрович» - сухо поприветствовал его Андрей.

«Надеюсь, у Вас хорошие новости?» - предприниматель перешёл сразу к делу.

«Смотря для кого.»

«Это как прикажете понимать?» - голос «на том конце» становился всё более и более раздражённым.

«Как хотите, так и понимайте» - подумал Андрей.

А вслух сказал:

«Для Вас - нет»

«Я так и думал»

«Я Вас предупреждал – Ваша дочь отличается необыкновенной стойкостью. Снимаю перед вами шляпу – мало кто из отцов может похвастаться такими результатами»

«Меня Ваши комплименты не трогают. Меня интересует только Ваш отчёт – что было, что есть и что будет».

«Хорошо. Начнём с того, что было»

«Да уж, пожалуйста»

«Ваша дочь честно, как правильный зайчик, просмотрела всю предоставленную мной нарезку из наиболее эффектных – и душераздирающих - моментов реальных наказаний реальных женщин – куда старше и физически сильнее, чем Люба»

«Откуда Вы знаете, что она их действительно смотрела?»

«Мой DVD-проигрыватель ведёт журнал – что и когда проигрывалось. Ваша дочь не врушка. Она честная девочка. Что в наше время большая редкость»

«И?»

«Как вы помните, мы договорились, что после этого она приедет либо к Вам – с подписанным письменным отказом от дальнейших отношений с Сергеем, либо ко мне – чтобы я с ней, как говорится, поработал»

«Насколько я понимаю, она приехала к Вам»

«Вы удивительно проницательны»

«А бумага? Обязательство то есть»

«Она её разорвала на мелкие кусочки и спустила в унитаз. Причём ещё до того, как приступить к просмотру информационных материалов»

Елагин затих. Ему потребовалось некоторое время на то, чтобы переварить полученную информацию. Потом спросил:

«И Вы ей верите?»

«Верю, ибо это полностью соответствует тем её стереотипам поведения, восприятия и мышления, с которыми мне пришлось столкнуться. Я Вам говорил как профессиональный психолог – Вы явно недооцениваете свою дочь. Может, пока не поздно, прекратить всё это дело – и пусть выходит за кого хочет?»

«Вы так не уверены в своих силах? Может мне лучше обратиться к другим специалистам»

«Нет других специалистов. И Вы это прекрасно знаете. Так что придётся терпеть меня»

«К сожалению. Не забывайте, если Вам удастся убедить её отказаться от этого проходимца, Вы получите очень и очень приличный гонорар»

«Не получу»

«Как это? Вы что, мне не верите? Я готов выплатить Вам половину прямо сейчас»

«Я её не возьму. Я вообще не возьму с Вас ни копейки за свои услуги»

«Почему?» - удивлению Елагина не было предела.

«Это отравленные деньги»

Елагин замолк.

«Вы что, отказываетесь?»

«Нет, не отказываюсь. Но я буду делать то, что Вы меня попросили исключительно из профессиональной гордости. Для меня это серьёзный вызов. Я с таким ещё не сталкивался. Что меня стимулирует гораздо сильнее любых денег. В которых, как Вы прекрасно знаете, я не нуждаюсь»

«Ладно, проехали. Вы уже или ещё?»

«Ещё. Сейчас она находится в подвале. Лежит на скамье лицом вниз с оголённой пятой точкой и ждёт порки»

«И только? Я слышал, в Ваш подвал девушка – независимо от возраста – может попасть только совершенно обнажённой…»

«Я Вас не понимаю. Вас что, расстраивает, что я не стал раздевать догола Вашу всё ещё несовершеннолетнюю – хотя фактически очень и очень взрослую - дочь? Это несколько необычная отцовская реакция»

В трубке послышался смех.

«Вы же врач, Андрей. И в прямом и в переносном смысле. Если самый лучший гинеколог – мужчина, я что, должен расстраиваться, что он увидит мою дочь голой? И потом, мы же договорились – я даю Вам полный карт-бланш. Делайте всё, что считаете нужным, чтобы её сломать».

«Переубедить»

«Хорошо, переубедить. У меня были и остаются только четыре условия – с ней работаете только Вы и Ваша ассистентка…»

«Инга»

«Да, Инга. Второе – никаких половых контактов. Третье - все видеозаписи в единственном экземпляре передаются мне. Как доказательство выполненной работы. И четвёртое – ущерб здоровью Любы должен быть минимальным и легко поправимым. В остальном я даю Вам полный карт-бланш. Делайте с моей непутёвой дочерью всё, что сочтёте нужным».

«Очень даже путёвой» - подумал Андрей. «Побольше бы таких – глядишь, наш мир стал бы намного более сносным».

А вслух сказал:

«Хорошо. Вас не интересует, что я с ней буду делать?»

«Да нет, не особо. Запишите всё на видео и передайте мне. Я потом посмотрю»

«Я могу и прямую трансляцию организовать, если хотите»

«Не нужно. Просто постегайте её как следует. А то я как-то упустил этот момент. О чём сейчас очень и очень сожалею».

«Не волнуйтесь» - улыбнулся Андрей. «Постегаю, ещё как постегаю».

«Тогда желаю удачи. Отбой» Елагин повесил трубку.

Андрей нажал кнопку окончания сеанса связи. Потом зачем-то уставился на свой мобильник, затем тяжело вздохнул, опустил в карман своих джинсов… Снова вздохнул – ещё более тяжело – и нехотя повернулся к двери, ведущей в подвал.

Боже, кто бы знал, как ему не хотелось даже спускаться в подвал, не говоря уже о том, чтобы пороть Любу! Нет, у него и раньше бывали – и нередко – ситуации, в которых он не был уверен, правильно ли он поступает, работая с тем или иным «объектом».

Но сейчас было наоборот – он твёрдо знал что поступает неправильно. Он мог попытаться обмануть себя, говоря себе, что боль, которую он будет причинять Любе, имеет смысл, что она даже полезна, ибо пока есть вероятность, что Люба не любит Сергея, а испытывает к нему демоническую, разрушительную, губительную страсть, обращение к услугам Андрея – это не прихоть, а родительский долг Елагиных, и что он делает доброе и даже богоугодное дело…

Но душу не обманешь. Андрей знал, что на этот раз он переступил грань, которую просто нельзя было переступать. И ещё он знал, что на этот раз это ему с рук не сойдёт. На этот раз ему придётся за это заплатить – и дорогую цену. И очень скоро.

«Лень» - подумал Андрей. «Не зря лень включили в список семи смертных грехов. Мне просто лень. Лень искать другое решение, при котором и волки сыты и овцы целы. И пастух тоже[1]. Мне проще сейчас спуститься и дать этой упрямице пятьдесят ударов таджикской камчой. А там – будь, что будет».

С этими мыслями он спустился по лестнице и вошёл в свою «залу». Люба лежала на скамье, вытянув руки и ноги. Её легкие летние брючки и белые хлопковые трусики традиционного покроя (Люба категорически не признавала новомодные стринги), были спущены так, что её великолепная круглая, розовая и аппетитная, ни разу не поротая попка была соблазнительно оголена.

Андрей почувствовал эрекцию. Ничего, с этим он справится. Не впервой.

«Привет» - сказал Андрей.

«Привет» - грустно ответила Люба. «Поговорил с отцом?»

«Поговорил»

«Ну и как?»

«Получил карт-бланш»

«Кто бы сомневался» - мрачно хмыкнула Люба.

Андрей подошёл к вешалке для «рабочих инструментов», снял таджикскую камчу, пару раз взмахнул. Понравилось.

Вернулся к лежащей девушке. Люба подняла на него глаза. Андрей продемонстрировал её камчу. Люба грустно вздохнула.

«Это для моей попы?»

«Как ты догадлива»

«И сколько?»

«Что – сколько?»

«Сколько раз ты меня ей ударишь? Или будешь бить, пока…»

«Пока не пойму, что больше ты не выдержишь»

«Понятно. Я так понимаю, это очень больно?»

«Очень»

«Значит, придётся терпеть»

«У тебя есть возможность…»

«Нет» - отрезала Люба. «Нет у меня возможности. Любовь не предают. Так что привязывай меня» - она взмахнула вытянутыми и сложенными вместе руками – «и вперёд»

«Как скажешь» - не стал возражать Андрей. Ему самому не терпелось поскорее покончить с этим сеансом. Который с каждой минутой становился всё более и более неприятным.

Он соврал Любе. Андрей точно знал, сколько она получит ударов камчой - пятьдесят. И не больше. У него было достаточно знаний и опыта, чтобы на основе имевшейся у него информации об «объекте» вычислить (с точностью до двух-трёх ударов) тот «объём работы», который соответствующий «объект» выдержит на данном сеансе без ущерба для своего здоровья.

Он положил камчу на табуретку прямо перед глазами Любы (пусть полюбуется), вернулся к вешалке, снял два мотка верёвки и вернулся к Любе.

Аккуратно связал ей руки в запястьях, затем прикрутил к скамье. Повторил процедуру с её лодыжками. Чтобы Люба не слишком сильно дёргалась во время порки, широким ремнём притянул к скамье её ноги в коленях и изящную тонкую талию.

Отошёл на несколько шагов, полюбовался своей работой. «Хорошо зафиксированный пациент в анестезии не нуждается» - вспомнил он цитату с одного из БДСМ-форумов. «Правильная цитата» - подумал Андрей.

Затем приступил к своему «коньку». Собрал рассыпавшиеся по плечам Любы её пшеничного цвета волосы и закрутил в тонкий, плотный жгут.

«Ай» - завопила Люба. «Больно!»

«Терпи» - наставлял её Андрей. «Скоро будет гораздо больнее»

«Это точно» - подумала Люба. Легче ей от этого, разумеется, не стало.

Окончательно сформировав жгут с помощью заблаговременно приготовленных резинок, Андрей привязал к нему один конец верёвки. Второй конец он прикрутил к специальному кольцу в торце скамьи.

«Уй, больно! Это ещё зачем?» - пискнула девушка.

«Затем, чтобы ты не дёргалась во время порки»

«Понятно» - вздохнула Люба. «Круто!»

«А ты как думала?» - весело потрепал её по щеке Андрей «Всё по взрослому».

«Оно и видно»

Андрей поднялся со скамьи и взял с табуретки камчу.

«Всё, шутки в сторону. Начинаем. Расслабь ягодицы, насколько можешь. Дыши ровно»

Люба повиновалась.

«Готова?»

«Готова»

Андрей размахнулся и с хорошо рассчитанной силой хлестнул Любу камчой по обнажённым ягодицам.

Ответом был душераздирающий вопль.

«Оооой, ууууй, аааай. Больно-то как»

«Ты знаешь, что в любой момент можешь это прекратить. Просто крикни Хватит! Я прекращу порку, отвяжу тебя, ты подпишешь отказ и поедешь к любящему папе»

«Ты же знаешь, что я не могу этого сделать» - глухо ответила Люба.

«То есть ты хочешь, чтобы я продолжил?»

«Да»

«Как скажешь»

С этими словами Андрей вытянул Любу по ягодицам – уже гораздо сильнее.

«Ааааааа!!!!» - завопила девушка.

Андрей порол Любу чётко, профессионально и безжалостно. После каждых десяти ударов давал девушке небольшой отдых, после которого удары с новой силой сыпались на бедную «пятую точку» Любы. Попа девушки сначала порозовела, потом покраснела, потом стала стремительно синеть, а к концу порки начала приобретать угрожающий серо-чёрный оттенок.

Поскольку задача была не наказать Любу (и уж тем более, не возбудить), а сломить, Андрей стегал её несравненно сильнее, чем можно увидеть на видеозаписях приёмки в члены «клуба КМ» - и даже в достаточно жёстких флагелляционных клипах.

Когда Андрей отсчитал последний – пятидесятый – удар, девушка уже не кричала, а только тихо выла. Андрей отвязал её волосы от лавки; благодарная Люба наконец смогла оторвать зарёванное лицо от рук и взглянула на Андрея.

Зрелище было не из приятных. Симпатичное личико Любы совершенно распухло от слёз, бурным потоком струившихся по её пухленьким щёчкам. Девушка захлёбывалась в рыданиях и стонах.

«Поздравляю Вас, Любовь Николаевна» - саркастически произнёс он – «с первой в Вашей жизни поркой. Если будете продолжать упрямиться – то точно не с последней».

Нагнувшись к скамье, Андрей освободил руки и ноги девушки от верёвок. Обессиленная Люба распласталась на скамье.

Пора было заканчивать всё это безобразие. Андрей подошёл к шкафу, распахнул дверцы, достал три металлических предмета – вместительную фляжку, кружку и коробочку для таблеток. Поставил на стол.

Андрей отвинтил крышку у фляжки, наполнил кружку почти до краёв водой из фляжки. Открыл коробочку, достал таблетку, бросил в кружку. Вода в кружке зашипела. Подумал, добавил ещё одну. Дождался, пока шипение прекратится, взял кружку, подошёл к лежавшей на скамье девушке. Её голова бессильно лежала на всё ещё вытянутых руках.

«Любушка» - с неожиданной нежностью в голосе позвал он.

Девушка с трудом подняла голову.

«Выпей»

«Что это?» - в полузабытье спросила Люба

«SPXC. Великое изобретение американской медицины. Входит в комплект, выдаваемый каждому десантнику и спецназовцу армии США. Это сильнейшее обезболивающее и столь же сильнейший стимулятор – в одном флаконе. Через десять минут – максимум – всю боль как рукой снимет и ты снова оживёшь. Радикально улучшенный вариант солпадеина».

Люба приподнялась на скамейке, взяла кружку из рук Андрея и с трудом сделала несколько глотков.

«Пей до дна» - потребовал Андрей. «До дна пей».

Люба осушила кружку. И, обессиленная, рухнула обратно на лавку. Оставалось только ждать.

Средство подействовало через семь минут и двадцать пять секунд. Люба приподнялась на руках, огляделась.

«По моему, уже подействовало. Можно мне встать?» обратилась она к Андрею.

«Нужно. И одеться тоже нужно». Андрей демонстративно отвернулся, принципиально не желая смотреть на наготу девушки. От гнева Божьего это его не спасёт – он это прекрасно понимал - но, может быть, смягчит?

Девушка сползла с лавки, неуклюже поднялась, подтянула брюки и трусики, застегнула молнию.

«Не могу поверить» - пробормотала она. «Меня действительно выпороли. Первый раз в жизни выпороли».

«Да ещё как выпороли» - подумал Андрей.

«Я оделась, так что ты можешь повернуться, если стесняешься моей наготы»

«Интересный поворот» - пронеслось в голове Андрея.

Он повернулся и оглядел девушку с головы до ног. Вроде подействовало. Слава господу Богу, Пентагону и фармацевтической корпорации GlaxoSmithKline. Причём именно в таком порядке.

«Как себя чувствуешь?» - спросил Андрей.

«Слабость» - дрожащим голосом ответила Люба. «Еле на ногах стою. А сесть, естественно, не могу» - девушка заставила себя улыбнуться.

«Ничего, скоро это пройдёт. Дома сразу ложись спать. Будешь дрыхнуть без задних ног – это я тебе обещаю»

«Спасибо. Хоть какая-то польза…»

«Порка в качестве снотворного» - подумал Андрей. «Интересная мысль. Надо это обсудить с Ингой. Выведем на рынок новую услугу».

«Спасибо» - тихо произнесла Люба.

«За что?» - такого поворота Андрей никак не ожидал.

«За то, что выпорол меня»

«Ты в своём уме?» - взорвался Андрей. «Никогда, слышишь, никогда НЕ СМЕЙ так говорить!»

«Почему? Я думала…»

«Иногда думать надо поменьше» - зло бросил Андрей. «Не за что тебе меня благодарить»

«Хорошо» - пожала плечами Люба.

А потом вдруг…

«Я прощаю тебя и не держу на тебя зла» - прошептала девушка. «Я буду молиться за тебя».

Андрея аж передёрнуло.

«Гореть мне в Аду – и очень скоро» - с пугающей уверенностью подумал он. «Причём там, где горячее всего».

Потом вспомнил. «Боже, какой же я идиот! Как я мог об этом забыть…»

Ему вдруг стало нехорошо. Совсем нехорошо. Никогда ещё в своей богатейшей практике он не сбивался с ритма и не пропускал ни одного этапа сеанса, особенно столь важного, как смазывание ягодиц «объекта» специальным средством, благодаря которому синяки (точнее, «черняки») исчезали гораздо быстрее, чем «предоставленные сами себе». Весь этот проект с самого начала явно шёл не так и не туда. Что периодически вызывало у Андрея приступы просто-таки животного страха.

«Люба, извини, я совсем забыл… » - виновато начал Андрей

«Что?» с ужасом посмотрела на него девушка.

«Да не волнуйся, это будет даже приятно»

«Да?» - с неподдельным интересом взглянула на него девушка.

«Всё очень просто» - улыбнулся Андрей. «Мне нужно смазать твою пятую точку специальным средством, благодаря которому следы от порки быстро исчезнут»

«Здорово!» Люба взялась за пуговку брюк

«Погоди пока. Я скажу, когда»

«Хорошо» - улыбнулась девушка. «Я подожду»

Андрей подошёл к шкафу, достал пластиковую бутылочку без этикетки, заполненную прозрачной бесцветной жидкостью. Вернулся к Любе, встал у неё точно за спиной.

«Теперь снимай»

Люба расстегнула пуговку и молнию и стала медленно и осторожно спускать брючки вниз.

«Да не бойся. Боль ведь ушла. И в ближайшие два часа не вернётся»

«А потом?» - Люба спустила брюки до коленей, открыв взгляду Андрея белые трусики «традиционного» покроя из плотной хлопковой ткани. Взялась за резинку трусиков.

«Потом… потом будешь читать инструкцию, которую я тебе через пару минут передам»

Люба спустила трусики до колен. Выпрямилась. Прикрыла ладонями лобок. Что Андрея вполне устраивало. Он по-прежнему делал всё, чтобы не увидеть половые органы девушки.

Андрей взял бутылочку в левую руку, откинул крышечку, налил изрядную порцию средства на правую ладонь и тщательно втёр в правую девичью ягодицу. Потом проделал то же самое с левой.

«Можешь одеваться»

Люба вернула трусики и брючки на законное место. Андрей поставил бутылочку в шкаф, закрыл его. Взял гигиеническую салфетку, вскрыл пластиковый пакет, тщательно вытер руки. Выбросил использованную салфетку в мусорное ведро.

Потом обратился к Любе.

«Позвонить Сергею не хочешь?»

«А можно?» - удивлённо спросила Люба.

«Нужно. А то твой Ромео там по тебе с ума сходит»

Он достал из кармана свой мобильник, нажал клавишу быстрого набора. Дождавшись гудка, протянул телефон девушке.

«Привет, любимый!» с совершенно невероятной после пятидесяти плетей нежностью в голосе проворковала Люба. «У меня всё закончилось. Ну, больно было, конечно. Но не смертельно. Андрей Владимирович со мной хорошо обходится»

«Откуда у неё столько сил? Неужели это действительно любовь?» - подумал Андрей.

«Куда я сейчас еду?» Люба закрыла микрофон подушечкой большого пальца. «А куда я сейчас еду?» - обратилась она к Андрею.

«Домой, конечно. Куда ж ещё?»

«Я могу увидеть Сергея?»

«Здрасьте, приехали. Ты что, забыла, о чём мы с тобой только что договорились»

Люба помрачнела.

«Серёжа, любимый, я очень хочу тебя увидеть, но Андрей Владимирович…»

Андрея был страшно удивлён тому уважению, с которым Люба произносило его имя. Да ещё и отчества. «Ох и достанется мне за всё это…» - снова подумал он.

«Серёжа» - в голосе девушки послышались жёсткие нотки «Андрей Владимирович – врач, да ещё и дипломированный психолог и психотерапевт…»

Это была неправда. Андрей действительно был прекрасным психологом и психотерапевтом тоже, но никаких дипломов у него не было. Были кое-какие сертификаты, но на дипломы ни один из них даже при самом большом желании «не тянул».

«… поэтому он лучше знает, что мне сейчас нужно. Я еду домой. Как приду в себя, позвоню. Целую, обнимаю, люблю. Очень скучаю». Люба нажала кнопку «Отбой».

«Надо же» - подумал Андрей. «Со мной так никто никогда не разговаривал» Он внезапно почувствовал острый приступ «белой зависти». Он подошёл к записывающему устройству, вынул видеодиск, собрал сумку.

«Едем» - коротко скомандовал он.

Через двадцать минут «Порше-Кайенне» Андрея остановился около дома Николая Петровича Елагина. Охранники открыли ворота, пропустили машину внутрь.

В огромной гостиной их уже ждали Елагины-старшие.

«Добрый вечер» - бесстрастно произнёс Андрей. «Принимайте Ваше сокровище. В прямом, кстати, смысле. Как говорится, с рук на руки»

Он поставил сумку на небольшой квадратный столик со стеклянной крышкой, расстегнул молнию, достал видеодиск и протянул его Николаю Петровичу.

Тот взял диск и положил его на тумбочку рядом с собой.

«А могу я увидеть…» начал он.

«Покажи» Андрей демонстративно отвернулся.

Люба повернулась к родителям спиной, всё ещё слегка дрожащими руками расстегнула пуговку и молнию на брюках, затем одним неожиданно резким и решительным движением сдёрнула до колен одновременно брюки и белые хлопковые трусики.

Елагины-старшие были потрясены открывшимся перед ним зрелищем.

«Боже праведный!» - ахнула Галина Викторовна.

«Вот как выглядят последствия пятидесяти ударов таджикской камчой по пятой точке семнадцатилетней девушки» - бесстрастно сказал Андрей. «Вы уверены, что хотите продолжать?»

«Девочка моя» - с дрожью в голосе пробормотал Елагин. «Ну неужели это того стоит?»

«Стоит, папа, стоит. В этом мире нет и не может быть ничего ценнее Любви. И если нужно вытерпеть и не такую боль, чтобы отстоять мою любовь, я это сделаю».

Она повернулась к родителям лицом.

«И помните: что бы вы со мной не сделали, я всё равно буду вас любить. И всё вам прощу. И Андрею Владимировичу тоже»

«Оденься, Люба» - скомандовал Андрей. «Думаю, что необходимое впечатление ты уже произвела»

Люба не без удовольствия повиновалась.

«А теперь иди спать»

«Я думал, что в этом доме командую я…» - начал было Елагин. Люба между тем воспользовалась замешательством и улизнула в свою комнату.

«В этом доме – да. А в этом проекте – я. Поэтому если я сказал – спать, значит – спать. И это не обсуждается»

«И что дальше?» - нетерпеливо спросил Елагин

Андрей повернулся к ним лицом, опустился в кресло, откинулся назад, устраиваясь поудобнее.

«Что дальше… Дальше мы с Любой договорились…»

«Договорились? С каких это пор Вас стало интересовать мнение этой непослушной девчонки?»

«Ни с каких. Её мнение меня действительно не интересует»

«Слава Богу» - выдохнул отец Любы.

«Не думаю, что Богу» - подумал Андрей. А вслух сказал:

«Я не совсем правильно выразился. Я высказал свои соображения и Люба со мной согласилась»

«Какие соображения?»

«Я думаю, что правильнее всего будет поступить следующим образом. Ваш запрет на общение с Сергеем остаётся в силе…»

«Слава Богу» - облегчённо вздохнул Елагин.

«Не уверен, что Богу» - снова подумал Андрей.

«Но Вы прекрасно понимаете, что встречаться с ним она всё равно будет»

«К сожалению. И что с этим делать?»

«Ничего»

«То есть как – ничего?»

Андрей взлохматил волосы.

«А вот так. Вы не будете препятствовать их тайным – естественно – встречам, но…»

«Что – но?»

«Но по окончании каждой встречи они оба будут являться ко мне»

«Оба?» - изумлённо спросил Елагин.

«Да не пугайтесь Вы так, Николай Петрович» - успокаивающе ответил Андрей.

«Их встретим мы с Ингой. После этого Люба спустится ко мне в подвал, где я буду с ней работать…»

«А её кавалер?»

«А её кавалер останется с Ингой»

«У Вас в доме?»

«Нет, это было бы глупо. Он там с ума сойдёт, представляя, что я внизу делаю с его возлюбленной»

«А где же?»

«Никогда не догадаетесь» - улыбнулся Андрей.

«Даже и пытаться не буду»

«В Марке Аврелии»

«Где???»

«В закрытом фитнес-центре. Инга там подрабатывает инструктором, да и я там не последний человек»

«Почему в фитнес-центре?»

«Это максимальное приближение к боли и страданиям, которые мы можем себе позволить по отношению к этому молодому человеку»

«Какая боль и страдания могут быть в фитнес-центре?»

«Такие же, как в учебке спецназа»

«Не понимаю»

Андрей вздохнул

«Всё очень просто. Инга, помимо прочего, дипломированный инструктор по фитнесу»

«И что?»

«А то, что она даст этому Ромео такие нагрузки, что… ну, это, конечно, не моя плётка и даже не розги, но ощущение будет не из приятных. Вам слово муштра о чём-нибудь говорит?»

«Говорит. Теперь понял»

«Отлично»

«Но всё-таки, какова наша стратегия?»

«Моя стратегия» - подумал Андрей, но промолчал. А вместо этого сказал:

«Наша стратегия состоит в том, что в течение определённого времени каждая встреча Любы с Сергеем должна для неё закончиться в моём подвале»

«Разумно»

«Не уверен» - подумал Андрей, но продолжил:

«В зависимости от частоты их встреч, регулярное посещение Любой моего подвала будет продолжаться от пары недель до месяца. Затем либо она сломится и откажется от этого романа, либо…»

«Либо придётся устроить ей последнее и решительное испытание»

«Какое же?»

«Двенадцать часов практически непрерывной работы. Будут только небольшие совершенно необходимые перерывы на восстановление сил. И снова работа». Андрей принципиально не употреблял терминов «мучение», «истязание» и тем более «пытка». Только «работа».

«А она выдержит?» - с тревогой спросил Елагин

«Выдержит, причём без особого физического или психического ущерба для себя»

«На чём основана эта Ваша уверенность? Мне почему-то так совсем не кажется…»

«Тогда почему же ты, сволочь такая, подписал меня истязать твою единственную дочь?» - зло подумал Андрей. Но сдержался и сказал нечто совсем другое.

«Во-первых, на её физическом здоровье, которое просто отменное. Я проверял – и тщательно. К счастью, она буквально только что прошла всестороннее обследование в клинике»

«А во-вторых?»

«Во-вторых, на её необычайной внутренней чистоте и христианской религиозности. Она у Вас просто святая. В прямом смысле. А христианство – если вспомните историю – даёт ТАКУЮ внутреннюю силу, что и гораздо более серьёзное испытание пройдёт практически безболезненно. Так что не волнуйтесь»

«Ладно, допустим, Вы меня убедили»

«Без допустим»

«Хорошо, убедили. И в чём смысл этого последнего и решающего испытания моей дочери?»

«А смысл состоит в том» - медленно выговорил Андрей, «что либо она не выдержит этого испытания и подпишет отказ от своих отношений с Сергеем, на что мы с Вами очень надеемся, либо…»

«Либо что?»

«Либо Вы подпишете вот это» - Андрей нагнулся, вынул из своей сумки чёрную папку, открыл её, извлёк оттуда листок бумаги и положил его на столик перед Николаем Петровичем.

Потрясенный Елагин прочёл следующее:

«Я, Елагин Николай Петрович, настоящим свидетельствую, что, находясь в здравом уме и твердой памяти…» Елагин хмыкнул, но продолжал читать

«снимаю все свои возражения против брака моей дочери Елагиной Любови Николаевной с гражданином Скворцовым Сергеем Валентиновичем, благословляю этот брак и обязуюсь до самой своей смерти всеми доступными мне способами содействовать их семейному счастью. Да поможет мне Бог!

Число и подпись»

«Вы это серьёзно?»

«А Вы как хотели? Чтобы я истязал Вашу дочь пока она не сломается? Вы этого хотели?»

Николай Петрович молчал.

«Послушайте, Елагин…»

Отец Любы изумлённо уставился на Андрея.

«Вы начинаете мне серьёзно надоедать» - продолжал Андрей. «Вы никак не можете понять, что есть вещи, которые Вам неподвластны. Я устал Вам объяснять, о чём, собственно, этот наш проект»

«О чём?» неожиданно спросила Галина Викторовна.

«О том, с чем мы с вами имеем дело» Взглянув на изумлённых родителей Любы, пояснил.

«Всё очень просто. Мы имеем дело либо со страстью – разрушительной, губительной и демонической; либо с любовью – целительной, созидающей и спасающей. Если это страсть, то, скажем так, на определённом этапе физического воздействия, когда оно достигнет определённой силы и длительности, страсть умрёт. А если это любовь… если это любовь, то… то она позволит Любе перенести всё, в том числе, и заключительное испытание. Ибо нет и не может быть в мире ничего сильнее истинной Любви, которая от Бога»

«И вообще, не гневите Бога. Вам и так очень повезло, что Ваша дочь православная христианка. Притом настоящая. То есть православная, а не православнутая. Поэтому она вам – и мне – заранее всё простила и готова смиренно переносить все страдания, на которые мы с вами её обрекли. Это абсолютно исключительный случай. Один из миллиона. Инга, например…»

«Что Инга?»

«Инга задушила бы вас обоих собственными руками. Именно задушила»

«И правильно бы сделала, кстати» - подумал Андрей.

«А другая? Не все же такие кровожадные…» - в некотором шоке спросил Елагин.

«Другая» - Андрей сделал паузу. «Другая наняла бы киллера. Хорошего. Дорогого. За ваши же деньги».

Такие случаи бывали.

«Поэтому» - подвёл черту Андрей – «по окончании заключительного испытания, если до него дойдёт дело и Люба не подпишет свой отказ, Вы подпишете эту бумагу»

«А если не подпишу?» - сдуру ляпнул Елагин. Лучше бы он этого не говорил.

Галина Викторовна в ужасе схватилась за голову.

Андрей только усмехнулся.

«Подпишете – и никуда не денетесь. Иначе…»

«Иначе что?»

«Иначе не увидите следующего утра. Это я Вам гарантирую. И никакая охрана Вам не поможет. Причём умрёте так, что даже самые страшные мучения Вашей дочери покажутся нежной лаской по сравнению с Вашими»

«Впрочем» - примирительно продолжил Андрей – «я понимаю, что это Вы сдуру ляпнули. Подпишете, потому что понимаете, что это правильно».

Елагин молчал.

«Я сделаю по-другому. Чтобы доказать, что я Вам верю» - медленно проговорил он. И неожиданно поставил свою размашистую подпись под документом.

Андрей вытаращил глаза. Этого он никак не ожидал. Галина Викторовна вообще уже несколько минут как находилась в полной «отключке».

Тем временем, Николай Петрович добавил к тексту обязательства следующие слова:

«Настоящее благословение и обязательство вступают в силу после завершения заключительного испытания моей дочери Елагиной Любови Николаевны, которое должно быть засвидетельствовано Пивоваровым Андреем Владимировичем, которого я назначаю ответственным за проведение этого заключительного испытания»

Поставил ещё одну подпись и протянул бумагу Андрею.

«Вот сволочь» - подумал Андрей. Но промолчал. Взял у Елагина подписанную бумагу и аккуратно поместил её в свою «особую папку». Затем вернул папку обратно в сумку.

«Скажите, Андрей»… неуверенно начал Елагин

«Слушаю Вас, Николай Петрович»

«Что подсказывает Вам Ваш опыт и Ваша интуиция? Она сломается?»

«Словно и не о своей дочери говорит» - зло подумал Андрей. А ответил честно.

«Нет, Николай Петрович, не сломается. Пройдёт через всё, даже через заключительное испытание, но не сломается. Поэтому…»

«Поэтому думайте. И если захотите остановить мучения Вашей дочери и не доводить её до гранд-финала…»

«Гранд-финала?»

«Заключительного испытания. Если хотите, чтобы она его избежала, а, поверьте мне, этого стоит избежать, то помните, что Вы в любой момент можете это сделать, просто подписав такую же бумагу. Только без добавленного вами условия»

«А она – подписав другую бумагу» - неожиданно зло и резко бросил Елагин.

«Совершенно верно – всё должно быть по-честному. И работать «в обе стороны»».

«Вы-то как себя чувствуете?» - с неожиданной тревогой в голосе спросила Галина Викторовна. «На Вас лица нет. Словно это не Вы…» - она вдруг замолчала, «а Вас…»

Андрей грустно усмехнулся.

«Я чувствую себя» - он сделал паузу – «как тот римский солдат, который бичевал Христа. Впрочем» - ещё более грустно добавил он, «намного хуже, чем тот солдат».

«Почему?» - удивлённо спросил Николай Петрович

«Потому» - ещё более грустно ответил Андрей, «что римский солдат не знал, что он бичует Христа. А я… а я знаю точно, что я бичевал святую. И мне за это….» - он безнадёжно махнул рукой.

«Господи» - ахнула Галина Викторовна, «а мы-то тогда кто?»

«Читайте Евангелие» - бросил Андрей, поднимаясь из кресла. А по дороге к двери добавил: «Там всё написано. Чётко, ясно и недвусмысленно».

И вышел из гостиной. Через пару минут Елагины услышали, как заработал мощный движок его Порше-Кайенн. Потом машина тронулась с места и менее, чем через минуту, всё стихло.


Две недели спустя

Дверь в гостиную распахнулась. Перед глазами Елагиных-старших предстало то ещё зрелище.

Люба, шатаясь, вошла в гостиную, поддерживаемая под руки Андреем и Ингой. В её руках был огромный букет роз. Семнадцать штук – по числу прожитых Любой полных лет. В знак признательности от Андрея и Инги за проявленные мужество и стойкость.

Елагин понял, что это всё. Что он проиграл. Он поднялся, открыл рот, намереваясь что-то сказать, но Андрей его опередил. Расстегнул сумку, вынул сложенный вдвое листок бумаги и протянул Елагину левой рукой. Ладонь правой он положил на рукоятку «вальтера».

Если Елагин не подпишет бумагу, то получит пулю в голову. Следующую пулю получит Галина. Потом охрана.

Николай Петрович взял лист бумаги. Прочитал:

«Я, Елагин Николай Петрович, настоящим свидетельствую, что, находясь в здравом уме и твердой памяти, снимаю все свои возражения против брака моей дочери Елагиной Любови Николаевной с гражданином Скворцовым Сергеем Валентиновичем, благословляю этот брак и обязуюсь до самой своей смерти всеми доступными мне способами содействовать их семейному счастью. Да поможет мне Бог!

Число и подпись»

Елагин снова сел на диван, положил листок бумаги перед собой на журнальный столик и быстро, решительно и без малейшего колебания поставил свою размашистую подпись.

«Меня никто никогда не мог упрекнуть в том, что я нарушил данное мной слово» - с этими словами он передал документ Любе.

Андрей отпустил рукоятку «вальтера» и вынул руку из сумки.

«Спасибо, папа» - прошептала девушка. «Я люблю тебя»

«Люба, спать» - скомандовал Андрей.

Инга увела Любу в её комнату. Через пару минут вернулась с букетом.

«Поставьте его куда-нибудь. Жалко всё-таки будет, если завянут»

С этими словами Инга положила букет на журнальный столик перед Елагиными и, бросив на Николая Петровича полный ненависти взгляд, демонстративно направилась к двери.

Через минуту хлопнула дверь «Порше-Кайенн».

«Вот и всё» - задумчиво протянул Елагин. «Моя маленькая девочка стала взрослой. Жаль, что таким образом»

«А Вы как хотели?» - устало осведомился Андрей

«Не знаю. Но не так. Совсем не так»

«А по-другому взрослыми и не становятся» - неожиданно произнёс Андрей.

«То есть?»

«Взрослыми становятся только пройдя через большие испытания. Очень большие»

«Наверное». Николай Петрович поднялся и вышел из комнаты. Через несколько минут вернулся. В руке у него был продолговатый свёрток.

«Это Вам» Елагин положил свёрток на столик перед Андреем.

Андрей молчал.

«Здесь сто тысяч. Евро»

Андрей продолжал молчать.

«Послушайте, я знаю, что Вы их не возьмёте себе. Отдайте на какие сами хотите благотворительные цели».

Андрею очень хотелось спросить, с какого это бодуна обычно довольно прижимистый в этих вопросах Елагин стал швыряться столь значительными суммами, да ещё и совершенно без повода – ведь требуемый результат не был достигнут, но он решил этого не делать. Он смертельно устал; ему было невероятно плохо и у него не было не малейшего желания вступать в дискуссию с Елагиным.

«Наверное, у него крыша поехала» - зло подумал Андрей. «И поделом. В Кащенке ему самое место». И невесело добавил – сам для себя: «Мне, наверное, тоже…»

Андрей молча взял деньги, сунул в сумку, встал и направился к двери.

«Знаете» - вдогонку ему недовольным голосом произнёс Елагин «жаль всё-таки, что Вы её не сломали»

Андрей остановился.

«Наоборот, Вы должны до конца жизни благодарить Любу за то, что она не сдалась. Прошла через всё, вынесла заключительное испытание – но не сломалась» - сухо ответил он.

«Почему?» - искренне удивился Николай Петрович.

Андрей посмотрел на него через плечо. И глухо, но чётко и размеренно сказал.

«Потому, что, если бы она сломалась, Я бы убил Вас. Застрелил вот из этого пистолета».

Он сунул руку в сумку, вынул из неё Вальтер РРК с глушителем и продемонстрировал его изумлённому Николаю Петровичу. Кивнул на Галину:

«И Вашу жену тоже. И охрану – за компанию»

Бросил пистолет обратно в сумку, застегнул её и вышел из дома.

Через минуту послышался звук двигателя отъезжающей машины.



Два дня спустя

Елагин вышел из воды, довольно отфыркиваясь. Утренняя прохлада бодрила, «заряжала батарейки» необходимой жизненной энергией и создавала правильный тонус если не на весь день, то на значительную его часть. Елагин нагнулся, взял огромное махровое полотенце, тщательно вытер мокрые волосы. Растёр всё ещё сильное и мускулистое тело.

Огляделся. Охранников не было видно. Николай Петрович Елагин не любил, когда они «мозолили глаза».

От ближайшего дерева – огромного, не менее, чем трёхсотлетнего дуба – отделилась человеческая фигура. Елагин с нескрываемым изумлением уставился на незнакомца совершенно непримечательной внешности.

«Елагин Николай Петрович?» - осведомился незнакомец голосом, не сулившим предпринимателю ничего хорошего.

«Да, а Вы кто такой?»

Проигнорировав вопрос Елагина, незнакомец задал свой второй вопрос:

«Это Вам пришла в голову блистательная идея мучить свою дочь до тех пор, пока она не откажется от своего возлюбленного?»

«А вам какое до этого дело?» - в бешенстве заорал Елагин «Где эти идиоты, чёрт побери?» подумал он, ища взглядом охранников, не подозревая, что их незадолго до этого быстро, эффективно и надолго «отключил» стоявший перед ним незнакомец.

«Мне до этого большое дело» - ответил Павел Александрович Флёров. «Даже очень большое. И очень срочное».

Прежде, чем Елагин успел хоть как-то отреагировать, Флёров быстро и ловко сунул руку за отворот лёгкой летней куртки, выхватил из кобуры безотказный Р226 с глушителем и выстрелил бизнесмену в лоб. Николай Петрович рухнул, как подкошенный, сбитый с ног тяжёлой девятимиллиметровой пулей. Он умер мгновенно.

Флёров вернул пистолет в кобуру, нагнулся, подобрал с земли стреляную гильзу. Выпрямился, сунул гильзу в карман; на мгновение задержался, прежде, чем исчезнуть в дубовой роще…

Обычно в таких случаях он произносил про себя сакраментальное «May God have mercy on your soul[1]». Но славный город N-ск и его «достопочтимые обитатели» уже настолько его «достали», что он пробормотал только «Чтоб ты вечно горел в Аду!». И скрылся в дубовой роще.


Эпилог

Вскоре после вышеописанных событий Люба и Сергей поженились и (не без помощи Павла Флёрова) эмигрировали в США (жизнь в России, не говоря уже о городе N-ске вызывала слишком много неприятных воспоминаний)

Любовь Николаевна Елагина (Скворцова) поступила в Гарвардскую школу государственного управления имени Джона Кеннеди. Закончив её с отличием, она приняла предложение стать преподавателем современной российской политики на соответствующей кафедре. Параллельно она консультировала Госдепартамент США по тем же вопросам. Причём настолько успешно, что через несколько лет ей был предложен пост заместителя госсекретаря по России.

После смены администрации в Белом доме она вернулась к преподаванию в Гарварде – теперь уже в качестве «полного профессора» и к консультированию Госдепартамента США. А когда молодой сенатор Макнили-младший – сын покровителя Павла Флёрова и такой же ревностный католик – неожиданно для многих выиграл президентские выборы и стал хозяином Овального кабинета в Белом доме, он – опять-таки совершенно неожиданно для всего вашингтонского политического истэблишмента – сделал Любе предложение, от которого она не смогла отказаться. И в результате стала второй – после Мадлен Олбрайт – женщиной-иммигрантом, которая заняла пост государственного секретаря Соединённых Штатов Америки.

Сергей Скворцов пошёл по стопам Павла Флёрова, к которому он проникся глубочайшим уважением. Он закончил с отличием юридический факультет Гарварда и к безграничному удивлению всех своих преподавателей и однокурсников немедленно обратился в соответствующие инстанции с просьбой принять его в качестве курсанта во всемирно известную Академию ФБР в Квантико, штат Мэриленд.

Закончив Академию с отличием, он быстро стал одним из лучших аналитиков по антитеррористическим вопросам и блестящим преподавателем в Гарвардской школе государственного управления. После того, как Люба стала госсекретарём США, Сергей занял видный пост в Министерстве Национальной Безопасности США.

Сергей и Люба родили и воспитали троих детей – мальчика и двух девочек; причём, по настоянию Сергея, в католической вере, в которую он перешёл вскоре после переезда в США. Люба не возражала, хотя сама осталась православной христианкой.

Павел Флёров вышел в отставку и переехал на постоянное место жительство в Москву, где занялся бизнесом – причём весьма успешно.



[1] Да будет Господь милостив к твоей душе (англ.). Эту фразу произносил судья в англоязычных странах – Великобритании, США, Австралии и т.д. при вынесении смертного приговора

[1] Намёк на известное продолжение поговорки «И волки сыты, и овцы целы»… и пастуху вечная память

Этого звонка я ждал. Не от конкретного человека (до его звонка я и не подозревал о его существовании), а звонка от человека его профессии. С именно такой просьбой… впрочем, скорее вопросом.

В то утро мне позвонил отец Вацлав – епархиальный католический священник, служивший в московском Кафедральном соборе Непорочного зачатия Пресвятой Девы Марии – главном католическом храме в России. Я свои флагелляционные услуги не афиширую (как, впрочем, и свои основные услуги психотерапевта) – у меня и без этого от клиентов отбоя нет – но, как говорится, «слухом земля полнится». Поэтому ничего особо удивительного в том, что «слава о моих подвигах» на нивах флагелляции, психотерапии и «флагелляционной психотерапии» дошла и до римско-католической курии в Москве.

Отец Вацлав попросил о встрече, сообщив, что у него появилась одна проблема, которую, как он надеется, я смогу помочь ему решить. Я сразу догадался, что это за проблема (собственно, католический священник мог обратиться к специалисту по флагелляции только с одной проблемой), но проверять свою догадку не стал, а сразу предложил отцу Вацлаву приехать в удобное для него время. Поскольку я сам являюсь католиком (хоть и не особо ревностным), просьба католического священника имеет для меня абсолютный приоритет.

К счастью, мне даже не пришлось переносить ни одной встречи. Священнику оказалось удобно приехать ко мне точнёхонько в мой пока свободный промежуток времени – к 16:00 (не иначе, Всевышний постарался).

Ровно в четыре часа пополудни на пороге моего кабинета (ещё в середине девяностых я очень удачно купил две соседние квартиры, которые затем превратил в прекрасный офис, совмещённый с флагелляционной, неплохо оборудованной самыми разнообразными дивайсами и снарядами) появился невысокий человек лет пятидесяти в чёрном костюме и чёрной же рубашке с белым священническим воротничком. Я поприветствовал отца Вацлава поклоном (церемониальное целование руки священника было отменено уже много десятилетий назад) и предложил ему шикарное кожаное «клиентское» кресло. Сам же удобно устроился на соседнем кожаном диване.

- Видите ли, Алексей Павлович… - как-то даже немного неуверенно начал священник

Я вообще-то не люблю, когда меня называют по имени-отчеству (может быть, это и глупо, но я считаю, что такое обращение меня старит). Но возражать священнику не решился.

- … я регулярно исповедую одну прихожанку (в качестве её духовника) и регулярно же назначаю епитимью… - он неожиданно замолк

- Я знаю, что такое епитимья – поспешил успокоить его я.

- Вы католик? – с надеждой спросил отец Вацлав.

- Да, я католик – ответил я. Что, надо отметить, было с моей стороны несколько рискованно. Ибо этим признанием я автоматически «подставлялся» под весьма неприятные вопросы о том, насколько моя профессия флагеллятора соответствует вероучению Магистериума Святой Римско-Католической Церкви. Конечно, с точки зрения обычной человеческой логики было бы странно сначала просить меня о помощи, а затем учинять мне инквизиционный допрос, но логика священника далеко не всегда совпадает с логикой светской. Строго говоря, и не должна совпадать. Ибо наша логика мирская, а их – неотмирная. Тем не менее, соврать священнику я не решился. Ибо это уж точно было бы весьма тяжким грехом.

- Тогда вы меня поймёте – священник заметно успокоился и даже повеселел. Судя по всему, устраивать мне инквизиционный допрос он явно не собирался. Во всяком случае, пока.

- Всё вроде шло как обычно, но вчера она позвонила мне и попросила о срочной встрече. Я, естественно, согласился. На этой встрече она пожаловалась, что… не то, чтобы отпущение грехов и епитимья совсем не приносят ей облегчения, но… в общем камень с её души так полностью и не свалился. Остался на своём месте. По её словам, тяжёлый такой камень. Давит и давит и с каждым днём всё хуже и хуже…

- И чего же она хотела?

- Наказания – вздохнул священник. – Наказания болью.

- Но ведь по всем нынешним канонам католической Церкви… - начал было я

- Да, по всем канонам Церкви – несколько даже раздражённо перебил меня отец Вацлав – моего отпущения грехов и епитимьи должно было бы стать вполне достаточно.

Он тяжело вздохнул.

- Но в том-то и дело, что по нынешним. Второй Ватиканский собор… настолько смягчил требования к таинству примирения – исповеди и настолько ограничил верхний предел епитимьи, что… в общем… наверное, я действительно назначил ей слишком мягкую епитимью. Но, с другой стороны, ничего боле жёсткого я назначить просто не мог. Не в моей это власти. Наверное, к сожалению.

- А, если не секрет, какую епитимью Вы ей назначили?

- Не секрет. – снова вздохнул священник. – Я отправил её на неделю в дом престарелых. Причём не в Москве, а в Брянской области. В качестве сиделки. Даже не медсестры. Для женщины её социального положения… очень… я бы не сказал, что унизительно (хотя с мирской точки зрения это, наверное, так), но умалительно и смиряюще.

«Суровая епитимья для такой современной леди» - подумал я. «Видно, нагрешила она капитально». Я немедленно проникся уважением – и немалым – к отцу Вацлаву, не побоявшемуся столь жёстко оценить грехи своей исповедницы. Обычно в таких случаях священники назначали куда более мягкое церковное наказание. Столько-то чтений святого Розария; столько-то внеочередных посещений Святой Мессы. В крайнем случае, паломничество к святым местам. В Святую Землю, Фатиму, Лурд… А тут… надо же, санитаркой в дом престарелых.

- И что она?

- Честно отработала всю неделю. По двенадцать часов. И не пять дней, а целых семь. А потом. насколько мне известно, не только сама пожертвовала этому дому немалую сумму, но и своих знакомых и коллег убедила сделать то же самое. И аудитора отправила, чтобы гарантировать целевое использование выделенных средств. Так что теперь тамошние обитатели на неё только что не молятся. Почитают её чуть ли не как святую во плоти.

- И даже это не помогло? – удивился я.

- Похоже что так – ещё более грустно вздохнул отец Вацлав.

- А может, она не всё вам рассказала во время исповеди? – обеспокоено спросил я.

- Да нет, непохоже – пожал плечами священник. – Я знаю, что такое не редкость Поэтому на исповеди я устроил ей очень тщательное испытание совести…

«Точнее, инквизиционный допрос» - подумал я, на своём опыте знакомый с подобными беседами.

- … и у меня не возникло ощущения, что она что-то скрывает. Просто… она действительно считает, что даже такой епитимьи ей недостаточно для обретения душевного покоя. И что ей нужно куда более суровое наказание.

- Но ведь Бог её простил… неуверенно начал я – И вы ведь назначили ей епитимью in persona Christi – от имени Христа – в качестве чрезвычайного и полномочного представителя. Поэтому этой епитимьи должно было быть достаточно? Ведь она выполнила её не просто «от и до», А процентов на 150. Если не на все двести. Или я чего-то не понимаю?

Отец Вацлав помолчал, пощипал подбородок, потёр мочку уха. Затем осторожно начал:

- Я бы не назвал это непониманием. Просто Вы не знакомы с некоторыми элементами современного традиционалистского (если хотите, консервативного) католического богословия…

Это было уже интересно. Даже, пожалуй, очень интересно.

- Вы, конечно, знаете, что совершивший грех христианин, дабы избежать попадания после смерти в место, обычно именуемое Адом, должен как можно быстрее этот грех исповедовать и получить прощение, то есть, отпущение этого греха…

Я кивнул. Всё это было, как говорится, прописные истины, прекрасно известные каждому католику. Кому – с колыбели; кому – с курсов катехизации.

- Тем не менее, - продолжал священник, - это прощение и примирение с Господом (ибо каждый грех есть ссора со Всевышним, причём исключительно по вине грешника) не освобождает согрешившего христианина от посмертного… я бы сказал, не столько наказания, сколько очищения в чистилище…Как учит святая Церковь, чрезвычайно болезненного и длительного очищения…

Я снова согласно кивнул. Пока что ничего нового я от отца Вацлава не услышал. Священник, между тем, продолжал:

- Для того, чтобы избежать этих посмертных неприятностей, христианин должен выполнить наложенную на него (или на неё) епитимью. Можно, конечно, получить индульгенцию, но это всё-таки процедура достаточно редкая. Так что обычно всё-таки нужно выполнить епитимью…

«Ну и где же здесь некоторые элементы современного традиционалистского богословия?» - нетерпеливо подумал я. «Сплошная классика…»

- И вот здесь-то и начинаются… да, наверное, проблемы – неожиданно тяжело вздохнул отец Вацлав. – Ибо для того, чтобы грешник избежал попадания в чистилище, а отправился прямиком в Царствие Небесное (что и должно являться целью и смыслом жизни каждого христианина и каждой христианки), священник должен назначить ему или её епитимью, соответствующую тяжести греха. То есть, строго говоря, не иметь никаких верхних ограничений на назначаемую епитимью…

Кажется, я начал понимать, куда клонит священник.

- А, как я уже говорил… даже не со Второго Ватиканского собора, а гораздо раньше – наверное, с начала XIX века – возможности священника по назначению епитимьи были очень и очень существенно ограничены. Сначала властями светскими, а затем и пресловутым Ватиканам. Точнее, соответствующими конгрегациями.

Ватиканские конгрегации были примерными аналогами министерств светского государства. С той только разницей, что подчинялись они абсолютному монарху – Верховному Понтифику. Папе Римскому, проще говоря.

- К сожалению – с горечью продолжил священник - мы уже не можем поступить, как Диего де Ланда, который приговорил к публичному бичеванию хранителей и распространителей дьявольских религиозных книг майя и завлекавших невинные души в не менее дьявольские религиозные ритуалы. Не можем мы отправить в монастырскую тюрьму пожизненно главу тоталитарной секты, и превращающих в Ад земные жизни своих адептов и отправляющего их в царство Сатаны после смерти. Не можем отстранить от работы и сослать на вечное покаяние в отдалённый монастырь телеведущих, режиссёров, актёров, продюсеров и прочую ТВ-публику, разрушающую и развращающую души зрителей, в первую очередь – невинных детей. Издателей порножурналов, владельцев порносайтов, авторов порнорассказов… Националистов всех мастей, сеющих всепоглощающую гордыню и не менее всепоглощающую ненависть. В общем, Вы меня понимаете.

Я снова согласно кивнул.

- То есть, Вы хотите сказать – осторожно начал я – что Ваша исповедница…

- Её зовут Лада – неожиданно перебил меня отец Вацлав. Видимо, не желая, чтобы она оставалась безымянной.

-… что Лада исповедовалась в грехе, который заслуживает гораздо более сурового церковного наказание, чем то, которое Вы можете назначить, будучи ограниченным светскими законами и realpolitik святой Римско-католической Церкви.

- Точнее, Ватикана – поправил меня священник. Но в целом Вы меня правильно поняли.

- И Лада это почувствовала и обратилась к Вам с просьбой найти способ выйти за рамки этих ограничений и помочь ей получить именно то церковное наказание – то есть, епитимью, которая, по её ощущениям – соответствует степени её прегрешения.

Отец Вацлав согласно кивнул.

- И Вы считаете, что она действительно заслужила это наказание болью? Жестокую порку, проще говоря?

Священник снова кивнул.

- Думаю, что Вы со мной согласитесь, когда она Вам расскажет о своих… эскападах.

- А она расскажет? – удивлённо спросил я.

- Конечно, расскажет – убеждённо подтвердил отец Вацлав. – Иначе как Вы сможете определить правильное наказание? Вид, длительность, и так далее. Эту епитимью ведь Вы назначать будете. Я могу лишь направить Ладу к Вам. И дать своё согласие на это наказание, как её духовник. Это всё, что я могу сделать. Всё остальное – в Ваших руках.

- То есть, я должен буду выполнить часть обязанностей священника? – я не мог поверить своим ушам.

- В общем, да. Строго говоря, это, конечно нарушение кодекса канонического права, но… это как раз тот редкий случай, когда дух церковного закона важнее его буквы.

«Надеюсь» - подумал я. «Впрочем, если так утверждает священник, значит, так и есть»

Иногда бывает очень удобно переложить ответственность на чужие плечи. Особенно, если это плечи священника.

- Хорошо, я согласен. – пожал плечами я. А что мне ещё оставалось делать?

- Тогда я ей звоню?

Это был не столько вопрос, сколько утверждение.

Я кивнул

Священник достал из кармана мобильный телефон (самая простенькая Nokia, ничего лишнего), быстро набрал номер. Его эффективность и умение решать вопросы, не откладывая дело в долгий ящик, меня впечатлили. К сожалению, как я убедился на собственном опыте, далеко не все католические священники, как, впрочем, и их коллеги из других христианских деноминаций, обладают этими весьма полезными добродетелями.

- Здравствуйте, Лада – мягким и приятным голосом произнёс отец Вацлав. Говорил он практически без акцента. Несмотря на то, что Санкт-Петербургская духовная семинария «Мария – Царица Апостолов» (очень странное название, но уж какое есть) уже пятнадцать лет исправно выпускает вполне себе русскоязычных католических священников, в главном католическом храме России служат в основном священники-поляки. Не самый лучший вариант, учитывая в целом довольно враждебное отношение поляков к России. Но уж какой есть.

- Это отец Вацлав. Мне кажется, я нашёл человека, который сможет… сделать для Вас то, что Вам нужно. Он профессиональный психотерапевт, доктор психологических наук…

«И откуда он всё это обо мне знает?» - изумился было я. Впрочем, изумление очень быстро прошло. Хотя своего Интернет-сайта у меня не было (и без него клиентов более, чем хватало), информации в Сети обо мне было предостаточно. Видимо, отец Вацлав, несмотря на свой уже немолодой возраст, весьма свободно ориентировался в Интернете. Что ещё на несколько пунктов повысило моё уважение к этому, несомненно, неординарному священнику.

- … к тому же католик, прихожанин нашего храма…

Это не совсем соответствовало действительности. Во-первых, я посещал Святую Мессу достаточно редко; во-вторых, делал это, как правило, в храме Святого Людовика Французского, что на Малой Лубянке (по иронии судьбы, в прямой видимости от штаб-квартиры организации, в 20-х – 30-х годах ХХ столетия приложившей немало усилий к тому, чтобы полностью и навсегда искоренить католичество в России). Ибо туда мне было несколько удобнее добираться, да и почти «домашняя» обстановка этого маленького храма привлекала меня куда больше, чем размеры и некоторая помпезность кафедрального собора на Малой Грузинской.

- … и человек весьма опытный в интересующих Вас вопросах…

А вот это было уже чистой правдой. Ибо к тому времени я уже лет пятнадцать как был активно практикующим флагеллятором. Поэтому, безусловно, накопил кое-какие знания и опыт.

- ... давайте, я передам ему трубку и вы обо всём договоритесь.

Священник передал мне трубку.

- Здравствуйте, Лада. Меня зовут Алексей Платов.

- Здравствуйте, Алексей.

К счастью, моё отчество она спрашивать не стала. Видимо, хорошо знакома с современным космополитичным московским офисным миром, в котором использование отчества было не очень принято.

- Думаю, что будет лучше, если Вы приедете ко мне… ну, например, сегодня к 19:00. Мы пообщаемся и я скажу, чем я смогу Вам помочь. Вам это удобно?

- Да, удобно. Решение проблемы, о которой Вам, насколько я поняла, рассказал отец Вацлав, имеет для меня самый высокий приоритет. Поэтому чем раньше, тем лучше. В семь часов вечера я буду у вас. До встречи.

Я нажал кнопку завершения вызова и вернул «Нокию» отцу Вацлаву. Он вернул телефон в карман пиджака, встал (я, естественно, немедленно сделал то же самое), слегка поклонился и, как мне показалось, с немалым облегчением произнёс:

- Спасибо Вам

Я пожал плечами

- Пока не за что

Священник перекрестил меня и тихо произнёс:

- Благослови Вас Господь.

Мне снова очень захотелось встать на одно колено и приложиться губами к руке священника. Однако интуиция говорила мне, что в данной ситуации было бы слишком… напыщенно, что ли. Возможно, интуиция ошибалась.

Тем не менее, я просто смиренно произнёс:

- Спасибо, отец Вацлав.

Священник отправился по своим душеспасительным делам, а я опустился в своё кресло, обдумывая ситуацию. В голову упорно не приходили вообще никакие мысли. Я решил подождать встречи с Ладой, чтобы, как говорится, получить информацию из первых рук. Тем более, что из вторых рук я получить эту информацию в любом случае не мог – священник не мог нарушить тайну исповеди.

К назначенному для Лады времени я успел принять одного чисто психотерапевтического клиента, который ни о какой флагелляции ни знать не знал, ни слыхом не слыхивал и выпороть одну бестолковую дамочку (типичную «блондинку»), что стало для меня неплохой разминкой перед, как я был уверен практически на 100%, весьма длительным и трудоёмким сеансом с Ладой.

Девица была довольно типичным клиентом. Точнее, клиентом был её муж – весьма преуспевающий бизнесмен, у которого была совершенно типичная для людей его круга проблема – как добиться от своей благоверной оптимальных стереотипов поведения (стереотипы её восприятия и, особенно, мышления, его не сильно волновали). Тем более, что в случае его жены (надо отметить, довольно типичном) говорить о каком-то мышлении было весьма затруднительно.

Проще говоря, ему нужно было (а) выдрессировать (как сейчас говорят, «отстроить») свою супругу и (б) пресечь даже самые минимальные её попытки отстроить его. Именно эту задачу он в своё время передо мной поставил. Как не один десяток его «товарищей по несчастью» (ибо такую, с позволения сказать семейную жизнь вряд ли возможно назвать счастливой) до него. И, без сомнения, не один десяток после.

Я ему предложил стандартный «вариант Марины», который я так назвал по методике воспитания, которая мама моей знакомой аспирантки весьма успешно применила к своему чаду. Об этом я рассказывал в своих предыдущих заметках. Он с радостью согласился (видно, у него уже давно чесались руки как следует выдрать своё сокровище, но сам за это он взяться не решался). Поэтому его весьма обрадовал вариант, при котором каждую субботу они с супругой обсуждали все её прегрешения за неделю, после чего он торжественно выносил ей свой приговор – такое-то количество ударов по обнажённым мягким частям. Кратким стандартным руководством по определению оптимального наказания я его обеспечил.

После этого его супруга (которая совершенно неудивительно носила имя Эвелина), должна была явиться ко мне, снять верхнюю одежду, оставшись в купальнике с трусиками-стрингами, открывавшими для порки всё пространство её соблазнительных ягодиц, лечь ничком на лавку и получить назначенное число «горячих». Весьма горячих и болезненных, надо отметить.

Она бы и догола разделась, ибо необычайно гордилась своим великолепным телом (а также наивно полагала, что созерцание её наготы способно меня хотя бы немного разжалобить и смягчить её наказание). Муж тоже был не особо против, ибо относился к той не столь уж и редкой категории мужчин, искренне гордившихся красотой своей собственности и не стеснявшихся при каждом удобном случае демонстрировать эту красоту (в том числе, и красоту обнажённого тела) своим друзьям и приятелям. Но мне лишние головные боли были ни к чему, поэтому я сразу заявил и ей, и ему, что любые попытки меня соблазнить, разжалобить и т.д., в том числе, и путём обнажения интимных мест, будет немедленно и безжалостно караться удвоением числа нанесённых ударов. Подействовало. Во всяком случае, проверить, действительно ли я способен выполнить свою угрозу, она не решилась.

Вообще-то я ничего нового не придумал. Я всего-то возродил (разумеется, адаптировав к современным реалиям) многовековую успешную теорию и практику российского домостроя (на самом деле, далеко не только российского). Я бы сказал, стандартную (и до сих пор распространённую) практику традиционного патриархального общества, в котором муж полностью материально обеспечивает семью и, таким образом, получает право (я бы даже сказал, обязанность) устанавливать и для жены, и для детей (которых у той семейной пары пока не было) определённые правила поведения и «ключевые показатели эффективности», за нарушение которых им полагалось соответствующее наказание.

Как ни странно, Эвелина отреагировала на эти нововведения мужа с совершенно неожиданным энтузиазмом, но поставила вполне разумное условие – никаких словесных выволочек, ругани и т.д. Только телесные наказания. За нарушение этого условия мужу полагался весьма внушительный штраф. Несколько поколебавшись, муж согласился (правда, не без определённого давления с моей стороны). В результате у них получилась вполне если не счастливая, то довольно комфортная семейная жизнь. К обоюдной радости и удовольствию.

Любопытно, что, как и в случае с Мариной, её пример оказался заразительным. Аж целых пять её подруг (скорее, впрочем, приятельниц), прослышав про столь эффективный (хотя и радикальный) метод гармонизации семейных отношений, предложили своим мужьям аналогичную договорённость. Вполне справедливо рассудив, что прекращение скандалов (как правило, весьма регулярных) и немалый дополнительный доход от штрафов более, чем компенсируют периодическую физическую боль (пусть и весьма сильную). Как заявила одна из её подружек, «Лучше уж еженедельная порка, чем ежедневные выволочки».

Что было чистой правдой. В отличие от весьма кратковременной и быстро проходящей физической боли (к тому же вполне безвредной для здоровья), боль от эмоциональных травм, нанесённых выволочками и скандалами, была постоянной, очень долго не проходила даже при правильном лечении (если проходила вообще) и наносила немалый вред здоровью женщины. Тем более, если экзекуция осуществлялась профессиональным и опытным флагеллятором. Видно, не такие уж они и глупые, эти блондинки.

Тщательно выпоров Эвелину и вколов ей в изящное бедро (ибо на пятой точке после порки не осталось буквально ни одного живого места) необходимую дозу обезболивающего, я тщательно обработал её ягодицы специальным быстрозаживляющим составом собственного изобретения, помог ей одеться и отправил её домой. А сам остался ждать следующую клиентку. Ладу.

Ровно в 19:00 (точность – вежливость королев), на пороге моего офиса появилась очень симпатичная и очень ухоженная платиновая блондинка небольшого роста, одетая в элегантный изысканный (и, как мне показалось, весьма дорогой) офисный наряд – тёмно-серый пиджак, белоснежная блузка, чёрная юбка чуть ниже колен, чёрные колготки и чёрные же туфли. Самые подобающие цвета для кающейся грешницы.

- Здравствуйте, я Лада – приятным мелодичным голосом произнесла моя гостья. А Вы – Алексей?

- Добрый вечер, Лада – ответил я. – Я действительно Алексей Платов. Присаживайтесь.

Я махнул рукой в сторону клиентского кресла.

Лада аккуратно, но плотно, до щелчка прикрыла дверь в офис, Затем удобно устроилась в кресле, целомудренно соединив изящные стройные ноги и слегка наклонив их в сторону, как и подобает леди.

- Я навела о Вас справки – ровным, спокойным и уверенным голосом сообщила моя гостья. – И в Интернете, и… - она сделала многозначительную паузу – не в Интернете.

«Обстоятельная дамочка» - подумал я. «И осторожная. Уважаю»

- И убедилась в том, что Вы – именно тот человек, который мне нужен.

- Вы уверены? – на всякий случай переспросил я.

- Уверена – безапелляционно заявила Лада.

Собственно, именно эта уверенность более всего меня и удивляла. Уверенность и спокойствие. Абсолютное спокойствие перед лицом… я ещё точно не знал, каких истязаний и какой боли, но то, что очень сильной и очень длительной – в этом у меня не было ни малейшего сомнения. Интуиция, знаете ли. Которая меня ещё ни разу не подводила.

Не подвела и на этот раз.

Я не стал предлагать Ладе ни чая, ни кофе, ни чего-либо более горячительного (ибо все эти напитки были, мягко говоря, не особо совместимы с той нагрузкой на её тело, которую Ладе предстояло вынести в ближайший час). А то и два. А то и три.

Вместо этого я сразу перешёл к делу.

- Расскажите мне, пожалуйста, что же Вы такого натворили, что считаете, что заслужили такую… духовную алготерапию. Лечение болью, то есть.

Лада глубоко вздохнула, словно собираясь с мыслями, и медленно начала свой рассказ.

- Как Вы, наверное, догадались, я родилась в католической – хотя и не особо религиозной – семье Меня, как полагается, крестили, затем… затем где-то до двадцати лет я жила довольно обычной жизнью дочери весьма обеспеченных родителей…

- «Старые деньги»? – неожиданно даже для самого себя спросил я. Что-то подсказывало мне, что своё состояние родители Лады сделали ещё при советской власти. Будучи либо дипломатами, либо так называемыми ответственными работниками. Проще говоря, принадлежали к номенклатуре.

- Да, старые деньги – спокойно подтвердила Лада. Похоже, она вовсе не стеснялась происхождения своего семейного богатства. Судя по всему, она вообще ничего и никого не стеснялась.

Затем продолжила.

- А в двадцать лет… когда я уже была студенткой МГИМО…

«Значит, дипломаты» - подумал я

- … мои родители погибли в автомобильной катастрофе. Лопнула шина – и машина рухнула с обрыва.

Она снова вздохнула.

- Соболезную. – немедленно отреагировал я.

- Спасибо. Тогда… тогда я впервые обиделась на Всевышнего. И серьёзно. Потому что никак не могла понять, как Он – несмотря на все мои молитвы о здравии моих родителей – допустил их гибель. В общем, именно тогда… между мной и Богом… ну, естественно, и Церковью, образовалась трещина, которая потом… превратилась в самую настоящую пропасть.

Я молчал, не зная, что ей на это сказать. Да и что я мог сказать? Что Всевышний уважает нашу драгоценную Свободу Воли (по моему скромному мнению, зачастую слишком уж уважает), позволяя нам совершать ошибки? Даже такие ошибки, которые могут привести (и приводят) к смертельному исходу? В частности не напоминает о необходимости вовремя менять шины на автомобиле? Даже если это и было правдой (а я периодически всё-таки сомневался в том, что такое объяснение соответствует действительность), это вряд ли утешило бы мою собеседницу.

Лада между тем продолжала свой рассказ.

- Поскольку я была единственным ребёнком в семье…

«Обычное дело» - подумал я. Почти каждый из моих знакомых был в семье единственным ребёнком. Как, впрочем, и ваш покорный слуга. Я был совершенно уверен, что у Лады детей не было. Как и у меня. Неудивительно, что население России (как, впрочем, и других экономически развитых стран) вымирает просто-таки устрашающими темпами. Несмотря на все усилия государства, а также всех без исключения основных христианских деноминаций.

- … я в двадцать лет унаследовала весьма немалое состояние, которое позволит мне не беспокоиться о хлебе насущном, пожалуй, до конца своих дней…

«Похоже, покойные родители Лады ещё и бизнесом занимались, когда это стало разрешено. А, возможно, ещё и до того» - подумал я. «Притом, вне всякого сомнения, весьма успешно».

Подумал без какой-либо зависти. И потому, что ещё в юности отучил себя от этого разрушительного чувства, которое моя мудрая матушка совершенно справедливо называет двигателем внутреннего сгорания. И потому, что обе мои профессии (психотерапевта и флагеллятора) плюс умелая игра на американской фондовой бирже позволили мне сколотить состояние, которое, думаю, не уступало Ладиному. Да и с профессиональной самореализацией у меня было всё в порядке.

- … поэтому я, как и подобает благочестивой католичке, решила оставить какие-либо мечты о карьере и заняться поиском подходящего мужа. Чтобы создать семью, нарожать детей… в общем, жить счастливой жизнью образцовой католической домохозяйки…

«Похвальное желание» - подумал я. «Во всяком случае, с точки зрения Катехизиса Католической Церкви. И очень редкое в наше время, надо сказать. Впрочем, ничего удивительного. Мало кто может похвастаться тем, что её – или его – финансовые проблемы решены до конца соответствующей земной жизни».

- Я честно искала мужа и подумала, что нашла свою «вторую половинку». Идеальную пару, своего рыцаря в сияющих доспехах. Сильный, умный, успешный, ласковый, заботливый… Тоже католик, естественно. В общем, как говорится, всё при нём. Влюбилась я в него по самые свои розовые ушки. Дело уже шло к свадьбе, когда…

Она запнулась. Видимо, ей до сих пор было трудно рассказывать об этой катастрофе. А что это была именно катастрофа, было уже совершенно очевидно.

- … когда я… в общем, я застукала его с проституткой. У меня что-то случилось с мобильным телефоном и я не смогла его предупредить о том, что приеду к нему на два часа раньше…

«Значит, на то была воля Божья» - подумал я. У меня не раз и не два случалось, что та или иная электроника или иное оборудование выходило из строя, как сначала казалось, в самый неподходящий момент. Потом, правда, оказывалось, что как раз в самый подходящий (за что я всенепременно воздавал хвалу Всевышнему, Иисусу Христу, Пресвятой Деве Марии, а также моим небесным покровителям – святому Франциску Ассизскому и святой Терезе Малой).

- Он как-нибудь объяснил эту свою… эскападу? – полюбопытствовал я. Всё-таки положение психотерапевта обязывало.

- Да – вздохнула Лада. - Он сказал… он сказал, что ему при его напряжённой работе (он топ-менеджер в крупной компании) совершенно необходим секс. В качестве эмоциональной разрядки. А поскольку я, как благочестивая католичка, и слышать не хотела об интимной близости до первой брачной ночи, то… у него просто не было иного выхода, кроме как пользоваться услугами… платных жриц секса…

- Подождите, подождите – перебил её я – Правильно ли я понимаю, что Ваш жених согласился с Вашим условием «сначала – под венец и только затем – в постель», а сам, как говорится, на стороне…

- Именно так – грустно вздохнула Лада. – Он клялся и божился, что он тоже девственник и что он полностью согласен с моим условием – собственно, это не моё условие, а вероучение Святой Римско-католической Церкви – и что тоже будет блюсти свою чистоту до нашей первой брачной ночи. А на деле всё это оказалось ложью. Гадкой ложью.

Она продолжила.

- Он сказал, что любит меня; что хочет, чтобы я стала его женой… но ничего не может с собой поделать…

«А священник, надо полагать, постоянно и упорно отпускал ему эти грехи» - с крайним неудовольствием подумал я. «С какой-нибудь очень лёгкой епитимьей. Если он вообще эти грехи когда-либо исповедовал»

- И что было дальше? – поинтересовался я.

- Я… я просто не знала, что мне делать. Я была… ну, если не убита, то, наверное, контужена этим ударом. Естественно, тут же побежала к священнику. Моего духовника в этот день в ризнице не было – и вообще он был вне досягаемости – уехал куда-то в другой город, поэтому пришлось обратиться к тому, кто там был…

«Что, судя по всему, привело к ещё одной катастрофе» - невесело подумал я.

Как обычно, я не ошибся.

- Я рассказала обо всём священнику…

- И что священник? – перебил её я.

- А священник… - Лада сделала паузу – Священник сказал… прямо он, конечно не сказал, что я сама во всём виновата…

- Но Вы это восприняли именно так?

- Да – снова вздохнула Лада. – Я восприняла это именно так.

- Наверное, я была неправа – несколько неуверенно добавила девушка.

Я пожал плечами. Как известно, восприятие реальности и есть единственная реальность. Один из фундаментальны законов человеческой психологии.

- И всё-таки – я продолжал спрашивать, поскольку мне нужно было получить максимально полную информацию об обстоятельствах этого дела, чтобы определить наиболее подходящее наказание. Точнее, епитимью. – что же Вам сказал священник?

- Он сказал, что, конечно же, мой жених совершил тяжкий грех прелюбодеяния. И что ему необходимо как можно скорее исповедовать этот грех…

Пока в этом не было ничего удивительного. Стандартный спич католического пастора.

- А после этого он добавил, что я тоже согрешила. И что мне тоже нужно этот грех исповедовать и получить отпущение грехов…

Это было уже интересно. Даже, пожалуй, очень интересно.

- И как он это объяснил?

- Он сказал, что я была слишком ослеплена своей страстью к жениху…

«Правильно сказал» - подумал я. Впрочем, это было бы очевидно для любого стороннего наблюдателя. Не обязательно священника или психотерапевта.

- … чтобы увидеть эту его проблему…

«Спорное утверждение» - подумал я. «Хотя и имеющее право на существование»

- … и принять необходимые меры для того, чтобы помочь ему справиться с этим грехом. Ибо я, как благочестивая католичка, несу ответственность за состояние души ближнего своего. Особенно настолько ближнего…

«А в этом, пожалуй, он был прав» - с уважением подумал я. «Если не по форме, то уж по существу точно»

- Поэтому он сказал, что мне нужно простить моему жениху этот грех, принять это его… несовершенство как свой крест, который, как известно, должен быть у каждого католика – у каждого свой, конечно…

Эту идею обязательного личного креста – действительно один из краеугольных камней католического вероучения (по крайней мере, традиционного) мне было особенно трудно принять. Собственно, я её и не принимал (как и миллионы других католиков, склонявшихся, как и я, скорее к модернистскому толкованию вероучения Церкви). Ибо я слишком хорошо знал – в том числе, и на собственном опыте, что крест может и раздавить. Причём даже насмерть.

Впрочем, в данном случае, крест был вполне терпимым. Но это с точки зрения стороннего наблюдателя. А тот (в данном случае, та), которой этот крест предстояло нести… понятное дело, воспринимала его совершенно по-другому.

- … прощать ему его выходки и бороться за его душу с демоном похоти и блуда до полной над ним победы. Сколь бы долго не пришлось сражаться.

Я задумался. Собственно, ничего необычного в этом… даже, пожалуй, требовании священника не было. Всё это вполне соответствовало канонам католического вероучения. Как, впрочем, и православного. И протестантского. В общем, христианского.

Как отреагировала на это требование Лада, я уже догадался. Или почти догадался. Собственно, именно из-за этой реакции (вероятнее всего, совершенно неадекватной), она и сидела сейчас передо мной. Ожидая очень долгой, сильной и болезненной порки. Которую она, судя по всему, вполне заслужила.

Тем не менее, я должен был удостовериться в правильности своих догадок.

- И как Вы на это отреагировали? – полюбопытствовал я.

- Плохо я на это отреагировала – невесело улыбнулась Лада. – Я просто взбесилась.

«То есть, повела себя не как благочестивая католичка, а как самая обычная невоцерковленная женщина. Причём до глубины души оскорблённая женщина. И женихом, и священником. А, следовательно, и Церковью, и Богом»

- У меня просто, говоря уличным языком, крышу снесло. – продолжила девушка. – Что неудивительно – в двадцать один-то год…

- Капитально снесло?- осведомился я. Впрочем, мог и не осведомляться. И так было понятно, что капитально.

- Более чем – утвердительно кивнула головой Лада. И начала рассказывать такое, что впечатлила даже меня. С моим 15-летним опытом психотерапевта.

- У меня в голове что-то словно щёлкнуло. Как переключатель какой-то. Я просто возненавидела всех и вся. Ну, может быть, не всех и вся, но Бога (христианского Всевышнего, то есть), католическую Церковь и мужчин – точно.

«Что совершенно неудивительно» - подумал я. «С мужчинами понятно – обычное дело; а с Богом и Церковью… это как маятник. Экстремально религиозные люди, обоснованно или необоснованно разочаровавшись в своей религии, нередко бросаются во все тяжкие и становятся столь же экстремально распутными. Или экстремальными атеистами. Или и теми и другими одновременно»

- Я ведь ещё и типичный Овен… – вздохнула девушка.

Строго говоря, католичке не полагалось верить в астрологию (точнее, верить астрологии). С другой стороны, беспристрастная и объективная статистика уже давным-давно доказала, что натальной астрологии (определению ключевых черт характера человека по времени и дате рождения) вполне можно доверять. Я, например – типичнейший Лев и всё, что по этому поводу написала Линда Гудмен в своём классическом труде «Знаки Зодиака или астрология с улыбкой», полностью соответствует действительности.

Лада между тем продолжала:

- Я немедленно порвала с женихом (я просто видеть его больше не могла). Священника, конечно, не обругала – смогла сдержаться – но дала себе слово, что ноги моей больше не будет в католической церкви…

«Судя по последним событиям, слова не сдержала» - удовлетворённо подумал я. «И хорошо».

- … как, впрочем, и в любой другой церкви. А также в синагоге, мечети, пагоде, ашраме…

«Круто» - подумал я. «Так сказать, огонь по площадям. Эдакая система Град в юбке. Или Ураган. Или Смерч. Или американский MLRS»

- И понеслось… - предположил я. Впрочем, как выяснилось, представить что именно «понеслось», мне едва ли не впервые в моей карьере психотерапевта не хватило воображения.

- И понеслось… - подтвердила Лада. Мне показалось, что всё ещё не без определённой гордости за свои «достижения». Гордости, окончательно выбить (в буквальном смысле слова) из Лады предстояло вашему покорному слуге. В данном случае, впрочем, покорному слуге Святой Римско-католической Церкви.

- В тот же день, едва выйдя из храма, я позвонила своему однокашнику по МГИМО, который по мне просто с ума сходил…

«Не сомневаюсь» - подумал я, глядя на эту удивительно красивую – даже по московским меркам - женщину. «Уверен, что он был не один такой. Думаю, что таковых был даже не один десяток. А то и не два».

- и сама назначила ему свидание. А потом – к его несказанному удивлению – буквально затащила его в собственную постель, где решительно – и без какой-либо торжественности – стала женщиной. А потом… не было, наверное, такой сексуальной эскапады, которую я бы не испробовала…

«Стремясь насолить всем своим обидчикам» - подумал я. «И жениху-предателю; и священнику (который просто выполнял свой долг пастыря); и Церкви; и Всевышнему. Правда, в результате насолила исключительно сама себе»

- Трахалась со всеми подряд, иногда меняя по 2-3 партнёра в день. Мужчин, женщин – это мне было неважно…

Как и всякий католик, я, естественно, считал гомосексуальный половой акт грехом. Но это, так сказать, с точки зрения разума. А вот с точки зрения чувств… Мужской гомосексуализм вызывал у меня глубокое отвращение (чуть ли не рвотную реакцию). А вот лесбиянство чисто эмоционально я воспринимал как… что-то почти естественное, что ли. Есть такая школа в сексологии (название, к сожалению, запамятовал, ибо сексология, скажем так, не есть моя основная специальность), которая считает всех мужчин «по естеству» гетеросексуальными, а женщин – бисексуальными. Наверное, я подсознательно принадлежал к этой школе…

Лада между тем продолжала:

- Даже пару-тройку раз соблазняла старшеклассников…

А вот это мне уже категорически не понравилось (впрочем, и всё остальное мне нравилось мало). Для меня интимные отношения с несовершеннолетними (т.е., не достигшими 18-летнего возраста) были абсолютным табу.

- … и старшеклассниц…

Это уже не лезло ни в какие ворота. Как бы не пришлось сечь сию особу до потери сознания. Потом приводить в себя и снова сечь. И, возможно, повторять эту последовательность не один раз.

Но это было ещё не всё. Далеко не всё.

- Очень быстро мне этого показалось мало...

Почему-то меня это не удивило. Собственно, чего-то подобного я и ожидал.

- … поэтому я взяла академический отпуск и действительно пустилась во все тяжкие…

«Интересно, в какие же» - подумал я.

- Сначала я танцевала стриптиз. Совершенно голой. В стрип-клубах, саунах, на частных вечеринках. Правда, я это дело быстро бросила.

- Из-за интима? – быстро спросил я. Глупый вопрос, конечно. Если принять во внимание то, что Лада рассказала перед этим.

- Да нет, не из-за интима – улыбнулась девушка. – Интим-то как раз меня более, чем устраивал. Я с удовольствием трахалась с теми, кто меня хотел…

Хотели её многие, судя по формам, которые её скромный, но весьма недешёвый наряд, только подчёркивал. Даже очень многие.

- … и мог за это заплатить…

А вот это, похоже, позволить себе могли уже не очень многие. Пожалуй, даже, очень немногие.

- Дело было в другом. Примерно через месяц… я почувствовала, что с моим здоровьем – до того просто идеальным – начало происходить что-то нехорошее. Заболела спина, поясница, ноги…

Меня это совершенно не удивило. Когда я стажировался в Штатах – в университете Далласа – я познакомился с врачом-мануальщиком, который, в частности, лечил девушек-танцовщиц в самом шикарном стрип-баре Далласа (из общедоступных, разумеется) – Кабаре Ройяль. Королевском кабаре, то есть. Ну так вот, он утверждал, что здоровье у этих танцовщиц безнадёжно портится максимум через полгода после начала работы у шеста. Причём именно в тех местах, которые только что упомянула Лада.

- …поэтому я бросила танцевать и стала просто трахаться. Причём за деньги. Разводила клиентов по полной. Работала в элитных борделях, саунах, индивидуалкой с диспетчером. Не ради денег, понятное дело – их у меня, как я уже говорила, было и без этого достаточно. Куры не клевали, как говорится…

- А ради власти? Власти над мужчинами?

Вопрос, разумеется, был риторическим. Ибо ответ на него был очевиден.

- Точно. Мне нравилось видеть мужчин у своих ног и, поверьте, было неважно, что теоретически они меня выбирали. На самом деле всегда выбирала я. Администрация борделей это знала и не чирикала – ибо зарабатывала я для них немало. Едва ли не больше любой другой девушки.

Меня это не удивляло. Даже для жриц секса масштаб личности имел значение. И немалое. А с этим у Лады явно было всё в порядке.

- А потом, как, наверное, легко догадаться, я стала профессиональной госпожой. Так что Ваше ремесло я очень хорошо знаю. И довольно неплохо представляю, что меня ждёт. Ибо видела это не раз и не два и даже не десять.

Она глубоко вздохнула и продолжила:

- Правда, боль я причиняла не слишком часто. Хотя и умела это делать – и неплохо. Я вообще быстро учусь, а учителя – точнее учительницы – у меня были, пожалуй, одни из лучших. Если вообще не лучшие. Мне больше нравилось чистое доминирование. Полное подчинение мужчины своей воле. Неважно, что он делал – важно, что он делал только то, что ему было приказано. Мною.

Впрочем – улыбнулась Лада – женщинами я тоже с удовольствием доминировала…

«М-да» - подумал я «ну и наборчик грехов. Один другого краше. Тут тебе и похоть, и гордыня, и гнев. И алчность, наверное, тоже, как говорится, имела место быть»

Предвидя нечто подобное, я специально назначил сеанс Ладе на самый конец своего рабочего дня. Который, судя по её откровениям, грозил затянуться чуть ли не за полночь.

- И как Вы при этом себя чувствовали? – осведомился я. На этот раз не имея ни малейшего представления о том, каким окажется ответ.

- Вы имеете в виду, не чувствовала ли я каких либо угрызений совести? Не ненавидела ли себя? – неожиданно усмехнулась девушка. – Как ни странно, нет. Нет, бывало, конечно, что тем или иным утром я смотрела на себя в зеркало с отвращением… после особо бурной ночи. Но это случалось довольно редко. Большую часть времени я чувствовала себя… вполне комфортно.

«Бывает же» - с удивлением подумал я.

- И долго продолжалось всё это? – осведомился я, желая поскорее закончить разговор, принять решение и приступить собственно к экзекуции. А то действительно за полночь затянется…

- Долго. – грустно вздохнула Лада. – Не один год.

- И…?

- И, как это ни удивительно, для меня всё обошлось без каких-либо нежелательных последствий – спокойно, даже как-то отстранённо констатировала девушка. – Я не забеременела, меня никто не избил, не изнасиловал, я не подхватила никакой болезни…

«Значит, Бог хранил» - подумал я. «Такое случается. Видимо, не терял надежды на её покаяние и возвращение в лоно матери-Церкви без каких-либо действительно радикальных воздействий. Кстати, пора бы узнать, как это возвращение произошло. Вряд ли ей явился Иисус Христос (как святому Павлу, тогда ещё фарисею Савлу). Не того калибра эта птица. И, наверное, даже не Пресвятая Дева Мария. Тут, скорее всего, случилось что-то существенно более приземлённое».

- А потом всё закончилось? – задал я ещё один риторический вопрос.

- А потом всё закончилось… - задумчиво повторила Лада. - Нет, мне не явился ни Иисус Христос, ни Пресвятая Дева Мария. Всё было гораздо проще и прозаичнее. Хотя и довольно неожиданно…

«Она что, мысли мои читает?» - изумился я. Но промолчал.

- Всё началось с того, что я искала на трубе… - она запнулась. – На YouTube, то есть…

Я кивнул.

- Я знаю, что такое «труба» - улыбнулся я. Ибо сам неоднократно пользовался этим действительно очень удобным и полезным сайтом.

- … какой-то редкий клип. То ли It only has to happen once группы Ambitious Lovers, то ли Hearts Марти Байлина, то ли Nostalgie Далиды (то же самое, только на французском языке)…

«Любопытно» - подумал я. «У нас одинаковые музыкальные вкусы».

- Ну так вот – продолжила Лада – нашла я этот клип, с помощью специальной программы скачала на диск…

«И с компьютерной грамотностью всё в порядке» - подумал я. «Уважаю»

- … и стала щёлкать по Related Videos. Похожим видео, то есть. Щёлкала-щёлкала… и наткнулась на клип Джоан Баез The Many Crimes of Cain…

Меня словно током ударило.

- Вы знаете этот клип? – удивлённо спросила девушка. – Это ведь очень малоизвестная песня очень малоизвестной певицы, написанная для очень малоизвестного фильма…

Она ещё спрашивала! Конечно, я знал и эту певицу, и этот клип, и эту песню, и фильм, для которого она была написана.

Фильм назывался To Kill a Priest. - Убить священника. Главные роли исполняли Кристофер Ламберт и Эд Харрис. На видеокассету с этим фильмом случайно наткнулся в видеотеке, когда стажировался в США. Фильм тогда произвёл на меня ошеломляющее впечатление.

Но клип… клип был во много раз сильнее фильма. Хотя и в десятки раз короче. Прежде всего, конечно, из-за песни. Это была… песня-молитва. По силе эмоционального и духовного воздействия сравнимая разве что с великой молитвой святого Франциска Ассизского. Или с чтением всего Святого Розария:

Father, can you hear the tolling of the bells
Echo a hundred thousand sons who wish you well?
Tears will pour from the Golden Eagle now
He watches as your soul departs
The fields and the sanctuaries soon will overflow
With the solidarity of hearts

Into our lives you came
With us you will remain
You were given to the fight
To the terror of the night
And the many crimes of Cain

Gravely the Black Madonna walks the winter streets
Bright are the many flowers strewn about her feet
Strong is the spirit of a people scorned
Their freedom is a gift of God
Sweet are the children who hold the legacy
Of the solidarity of Hearts

Into our lives you came
With us you will remain
Oh, forgive us all our trespasses
And we will forgive
The many crimes of Cain

Слова этой песни написала сама Джоан Баез – американская певица и поэтесса, а великолепную музыку (сравнимую разве что с творениями великих композиторов) – французский композитор Жорж Делерю.

- Этот фильм…

- Я знаю, о чём этот фильм – перебил её я. – Точнее, о ком.

Фильм To Kill a Priest был снят польским режиссёром Агнешкой Холланд в 1988 году и рассказал миру о яркой жизни и трагической гибели польского католического священника Ежи Попелушко, который стал одним из самых яростных, последовательных, публичных и, что немаловажно, влиятельных критиков военного положения, введённого польским просоветским марионеточным режимом генерала Ярузельского в 1981 году (а также самого этого безбожного, атеистического; даже, пожалуй, анти-теистического, богоборческого режима).

К 1984 году руководству польской госбезопасности это настолько сильно надоело, что оно пошло на чудовищное преступление - зверское убийство 37-летнего священника. Его забили палками, а тело сбросили в Вислу.

Результат, впрочем, оказался прямо обратным ожидаемому. Ежи Попелушко стал символом национального сопротивления режиму, которое не ослабло с его гибелью, а только усилилось и в 1989 году коммунистический режим пал. Священник был посмертно удостоен высшей награды свободной Польши – ордена Белого Орла, а в 1997 году святая Римско-католическая Церковь начала процедуру его беатификации (причисления к лику блаженных). Первого этапа процесса канонизации – причисления к лику святых.

За это ужасное преступление понесли наказание, понятное дело, только исполнители. Заказчики так и не были названы.

- А клип Вы видели? – заинтересованно спросила Лада.

- Видел – коротко ответил я.

- Тогда Вы поймёте…

- … почему Вы сейчас здесь и просите о такой епитимье?

Она кивнула. Затем глубоко вздохнула и продолжила.

- Этот клип… он ведь совсем простой. Всего несколько чёрно-белых фотографий, сменяющих друг друга… Деревянный крест на холме рядом с берёзкой; священник, читающий проповедь на площади, заполненной тысячами прихожан; польский ОМОН в полной боевой готовности; траурная процессия; верующие, скорбящие по своему пастырю; огромная площадь, засыпанная цветами… И его глаза. Глаза святого…

Она запнулась.

- Я вдруг поняла… насколько справедлива фраза, которую раз за разом повторяла сестра Рената на курсах катехизации… что о Церкви нужно судить не по её грешникам, а по её святым…

- Но ведь вам наверняка рассказывали о великих католических святых прошлого – и о святых мучениках, которые отдали свою жизнь, зачастую приняв ужасную, мученическую смерть, проповедуя и защищая свою веру в Японии, Вьетнаме, Китае, Африке… Если говорить о более современных, то наверняка о святом Максимилиане Кольбе… - удивился я.

- Рассказывали, конечно – вздохнула Лада. – Но это воспринималось… как что-то отдалённое, как что-то из бесконечно другого времени, других стран, другой жизни… Даже святой Максимилиан Кольбе… был героем какого-то совсем другого времени. Они словно жили в какой-то иной, параллельной Вселенной и я – хоть и католичка «с колыбели» – никак не могла соотнести их – и себя; их жизнь – и свою…

Святой Максимилиан Кольбе (в миру Ра;ймунд Кольбе) был польским священником, членом ордена святого Франциска. Причём весьма необычным священником, необыкновенно активным в чисто мирских делах – даже по меркам ордена францисканцев.

В начале двадцатых годов прошлого столетия неподалёку от Варшавы на совершенно пустом месте он основал огромный монастырь Непокалянув (в переводе с польского — монастырь Непорочной Девы). В состав огромного монастырского комплекса входили редакция, семинария, радиостанция, оснащённая новейшим оборудованием типография, железнодорожная станция, автостоянка, пожарная команда, склады, сапожные, столярные, швейные, слесарные мастерские и даже небольшой аэродром. Суммарный ежедневный тираж выпускаемых в Непокалянуве газет составлял 230 000 экземпляров, а общий тираж ежемесячно выходящих журналов — свыше одного миллиона. Каждый монах был обязан овладеть хотя бы одной гражданской специальностью, благодаря чему в монастыре были свои наборщики, машинисты поездов, журналисты, радисты, водители, столяры, слесари, портные…

В 1930-х гг. Максимилиан Кольбе совершил ряд миссионерских путешествий в Китай и Японию. На окраине японского города Нагасаки он основал японский Непокалянув, японоязычную газету и семинарию. В Японии этот монастырь стал одним из самых известных католических монастырей. Вопреки местным правилам, Кольбе построил свой монастырь не в самом лучшем месте, так, чтобы его от города отделяла гора. Но оказалось, что он был прав: в августе 1945 г. Нагасаки был практически полностью уничтожен американской атомной бомбой, но основной удар пришёлся на ту сторону горы, где был город, а францисканский монастырь не пострадал.

После оккупации Польши нацистской Германии в 1939 году Непокалянув стал прибежищем для двух тысяч евреев, которых Кольбе прятал от нацистов, спасая от депортации в лагеря смерти. Под его руководством заработала нелегальная радиостанция, сообщавшая всему миру об ужасах немецкой оккупации и о зверствах немецких оккупантов (в частности, о массовом уничтожении евреев), которые те всячески стремились скрыть.

17 февраля 1941 года Максимилиан Кольбе был арестован гестапо и заключён в варшавскую тюрьму Павяк. 25 мая того же года его перевели в Освенцим. Охранники концлагеря постоянно избивали его коваными сапогами, заставляли бегом носить неподъёмные тяжести (это при том, что он был калекой-туберкулёзником, у него было только одно лёгкое), но он не только сохранял силу духа, но и другим помогал, как мог. Даже в таких бесчеловечных условиях о. Максимилиан продолжал свою пастырскую деятельность — утешал, крестил, исповедовал, шёпотом совершал богослужения. Он сам попросил отвести ему место в самом грязном месте барака — у дверей, где стояла параша, чтобы всегда иметь возможность благословлять выносимых умерших узников.

В июле 1941 года из блока № 14, в котором жил отец Максимилиан, исчез заключённый. Беглеца найти не удалось (позже выяснилось, что он утонул в выгребной яме). Тогда заместитель коменданта лагеря оберштурмфюрер (обер-лейтенант) СС Карл Фрицш отобрал 10 человек, которым было суждено умереть голодной смертью в блоке № 13, наводившем ужас на весь лагерь. Это наказание Фрицш назначил в назидание и на устрашение заключённым, чтобы больше никто не пытался бежать. Всех обителей барака построили, оставили без ужина (его у них на глазах вылили в канаву), а весь следующий день люди снова провели в строю под палящим солнцем. Вечером пришёл Фрицш и стал отбирать 10 смертников. Один из отобранных ими людей, польский сержант Франтишек Гаёвничек, заплакал и сказал: «Неужели я больше не увижу жену и детей? Что же теперь с ними будет?» И тогда Кольбе вышел из строя и предложил Фрицшу свою жизнь в обмен на жизнь Гаёвничека. Как ни удивительно, но Фрицш принял его жертву (хотя вполне мог послать на смерть обоих).

Сидя в зловонной камере и умирая от голода, о. Максимилиан продолжал поддерживать товарищей по несчастью. Они проводили время в песнях и молитвах. Через три недели Кольбе и трое других смертников были ещё живы. 14 августа 1941 года, накануне праздника Успения Пресвятой Богородицы, палач Освенцима Бок получил приказ немедленно покончить с узниками. Кольбе и его троим товарищам была сделана инъекция фенола в сердце. На следующий день тело Максимилиана Кольбе кремировали, а прах развеяли по ветру.

10 октября 1982 года Папа Иоанн Павел II причислил Максимилиана Кольбе к лику святых, объявив его «святым покровителем нашего трудного века».

Это преступление не сошло с рук Карлу Фрицшу. В 1943 году он был снят с должности и арестован гестапо. Военный трибунал разжаловал его в рядовые и отправил – бессрочно – в эсэсовский штрафбат. В 1945 году в Норвегии он попал в плен к англичанам и немедленно расстрелян без суда и следствия. Как и охранники Дахау (только их расстреляли американцы).

- … а отец Ежи… он был моим современником… Я ведь родилась в 1984 году – в год его гибели. Только весной, а его убили осенью – 19 октября…

«Значит, ей сейчас двадцать четыре» - подсчитал я. «Три года разгульной жизни. Впечатляет…»

- Знаете… - задумчиво продолжила Лада – до того дня… когда я увидела этот клип, я относилась к своему католичеству, точнее католичности, как к чему-то… наверное, просто как к данности. Как к чему-то, что произошло помимо меня. Ведь я же своих родителей не выбирала… Просто так получилось, что они оказались католиками, окрестили меня в католической церкви… В общем, не то, чтобы равнодушно, но… нейтрально, наверное.

- А потом? После этого клипа?

- А потом… потом, я вдруг почувствовала гордость. Гордость за свою принадлежность к католической вере. И к Церкви, которая… в которой есть такие пастыри, как отец Ежи. Как святой Ежи Попелушко… Не гордыню, а именно гордость.

Меня это не удивило. Говорят же, что принадлежность к православной церкви – обязанность; принадлежность к протестантской церкви (любой) – право; а принадлежность к католической Церкви – привилегия. Которую ещё надо заслужить. Во всяком случае, все эти церкви ведут себя именно так.

Я вдруг вспомнил похожее ощущение, которое я почувствовал совсем недавно, во время одного из посещений кафедрального собора Непорочного зачатия Пресвятой Девы Марии.

Я предпочитаю посещать Святую Мессу не по воскресеньям (ИМХО, слишком уж она помпезная), а гораздо более скромную мессу по понедельникам. Но в силу своей природной львиной лени привычку заходить перед этим на сайт кафедрального собора www.catedra.ru (чтобы узнать, нет ли каких изменений в расписании богослужений) я как-то не приобрёл. Что периодически приводит к определённым неожиданностям.

Как, например, в тот день. Святая Месса по понедельникам (да и вообще в любой день недели, кроме среды и воскресенья), начинается в 19:00. Я обычно прихожу минут на 10-15 пораньше (как, собственно, и рекомендует соответствующее руководство), чтобы помолиться и «морально подготовиться» к принятию Святого Причастия (Тела Христова, ибо мирян в католической церкви причащают только просфорой, то есть, Телом Христовым).

Но с недавнего времени расписание богослужений несколько изменилось и на молитвы и «моральную подготовку» остаётся совсем немного времени, ибо почти до самого начала мессы в храме происходит публичное чтение Святого Розария.

Чтение Святого Розария закончилось и я уже приготовился к Святой Мессе. И тут меня поджидала неожиданность. Вместо того, чтобы удалиться для подготовки к богослужению, священник вдруг обратился к мужчинам в аудитории с просьбой принять участие в несении довольно внушительного размера иконы Богоматери, располагавшейся на отдельном постаменте слева от алтаря. Требовалось четыре добровольца, первым из которых оказался автор этих строк (ну что поделаешь, люблю я «вызываться добровольцем», тем более, в таких богоугодных делах).

Мне раньше не приходилось участвовать в такого рода процессиях (я как-то ни разу не оказывался с ними в одной точке времени и пространства), поэтому всё происходившее было для меня в новинку.

Через специальные отверстия в постаменте иконы продели длинные металлические стержни, которые мы водрузили себе на плечи. Всем присутствующих раздали зажжённые свечи, после чего в храме погас свет (за исключением одной люстры за алтарём) и торжественная процессия двинулась в путь.

Это была так называемая «малая процессия», ограниченная внутренним пространством храма. Мы прошли по центральному проходу, повернули направо и обошли по часовой стрелке всё внутреннее пространство храма, повторив крестный путь Христа (на стенах каждого католического храма изображены 14 этапов крестного пути Спасителя).

Процессию возглавляли два священника, за ними мы четверо несли икону, а за нами следовали прихожане с зажженными свечами в руках. Я нёс икону и чувствовал не только незримое присутствие Богоматери и Христа, но и грандиозное величие католичества - и географическое, и историческое.

Католичество – единственная христианская деноминация, которая является действительно вселенской и универсальной, поэтому я чувствовал, даже, наверное, видел, как в тот же самый день такие же процессии проходили в США и Бразилии, Австрии и Литве, Индии и Австралии, Швеции и Конго… И все эти процессии, преодолев разницу во времени и пространстве, соединились в одну.

Вместе с нами в этой процессии незримо шли Фома Аквинский и Людовик Французский, Тереза Авильская и мать Тереза Калькуттская, Максимилиан Кольбе и Эдит Штайн, Тереза из Лизьё и Диего де Ланда, Франциск Ассизский и Доминик де Гусман, Иоанн Павел II и Пий XII, кармелиты и францисканцы, доминиканцы и салезианцы, члены Общества Иисуса и Опуса Деи… И миллионы других монахов и монахинь, священников и мирян… И, конечно же, Ежи Попелушко.

Непередаваемое впечатление. Только из-за этого стоило переходить в католичество…

Но нужно было возвращаться к нашему разговору.

- И эта гордость… – осторожно предположил я.

- И эта гордость – эхом повторила Лада – которую я вдруг ощутила, естественно, сделала невозможным продолжение моих… сексуальных эскапад. И потом… ведь кроме пастырей земных, есть ещё и пастыри небесные, поэтому… я почувствовала, что отец Ежи… в общем, с этого момента он стал моим небесным пастырем и что я… я должна быть достойной такого пастыря…

«Иными словами» - подумал я, «он стал её небесным покровителем. Без какого-либо её на это желания. Исключительно по собственной инициативе. Точнее, впрочем, по воле Божьей».

Я на собственном опыте знал, что такое случается. В католичестве небесного покровителя при крещении (или конфирмации - переходе в католичество из другой христианской деноминации) человек либо выбирает себе сам, либо (когда крестят младенца), это делают родители.

Я при конфирмации (я переходил в католичество из православия) выбрал себе в качестве небесного покровителя святого Франциска Ассизского. Наверное, из-за его молитвы, которую я считаю одним из величайших творений человеческого гения:

Господи, сделай меня орудием Твоего мира.
Там, где царит ненависть, помоги мне сеять любовь;
Там, где царит обида — прощение;
Там, где властвует сомнение — веру;
Там, где царит отчаяние — надежду;
Там, где господствует тьма — свет;
И там, где царит печаль — радость.

О, небесный Владыка, дай мне силы стремиться к тому, чтобы
не столько быть утешенным, сколько утешать;
не столько быть понятым, сколько понимать,
не столько быть любимым, сколько любить.

Ибо только отдавая, мы приобретаем,
Только прощая, мы получаем прощение
И только покидая этот мир, мы рождаемся в Жизнь Вечную

Аминь

А потом.. потом, по совету одного из католических священников, я прочитал Историю одной души святой Терезы из Лизьё. Эта небольшая книга произвела на меня впечатление… если не такое же, как клип Джоан Баез на Ладу, то, во всяком случае, весьма близкое.

Блестящая поэтесса и писательница; автор, пожалуй, самого влиятельного католического произведения ХХ столетия; одна из всего трёх женщин за всю двухтысячелетнюю историю католичества, удостоенная высокого звания Учительницы Церкви, эта монахиня-кармелитка, ещё совсем молодая девушка (она умерла от туберкулёза в возрасте всего 24 лет) стала моей небесной покровительницей. И тоже без какой-либо просьбы с моей стороны. Несомненно, по воле Божьей. И почему-то я уверен, что, когда придёт мой час, именно она возьмёт меня за руку и поведёт в Царствие Небесное.

Если, конечно, я буду этого достоин. В чём меня нередко посещали серьёзные сомнения.

А Ладу, судя по всему, в Царствие Небесное поведёт святой Ежи Попелушко (в том, что к тому времени он будет официально канонизирован, у меня не было ни малейшего сомнения). Если она будет этого достойна, конечно. А для этого, как минимум, ей нужно пройти через епитимью, которую она действительно заслужила. А не ту, которую максимально может наложить священник, исходя из реалий современного мира. И вынужденной realpolitik Святого Престола.

Всё начинало «складываться» в цельную и понятную картину. Что, разумеется, не могло меня не радовать.

- Скажите, Лада – осторожно спросил я, скорее просто из праздного любопытства, ибо не очень себе представлял, как эта информация могла мне помочь – а кто Ваш «официальный» небесный покровитель? Которого Вам назначили при крещении? Точнее, наверное, покровительницей? Ведь женщинам обычно выбирают женщин; мужчинам – мужчин…

Её ответ меня просто ошарашил. Хотя, наверное, мне следовало догадаться…

Лада неожиданно усмехнулась

- Святая Жанна д’Арк…

- О как! – вырвалось у меня. – А ваши родители – это же они, наверное, выбрали вам небесную покровительницу – как-нибудь это объяснили?

- Они, кто ж ещё… - снова усмехнулась девушка. – Да никак они это не объяснили. Я думаю, что выбрали ту, которая первой пришла в голову. Честно говоря, они никогда не были особенно сильны в житиях католических святых…

«Любопытно» - подумал я. «Хотя… в чём-то, наверное, они попали в точку. Выбрали своей дочке – весьма противоречивой натуре (пока, по крайней мере), в небесные покровительницы едва ли не самую неоднозначную и противоречивую католическую святую. С неудивительным результатом»

Святая Жанна д’Арк - действительно одна из самых (если не самой) неоднозначных и противоречивых католических святых. Во-первых, совершенно непонятно, за что, собственно, её канонизировали (причём, что занятно, аж в 1920 году – через пять столетий после смерти). Ведь все её заслуги не имели ни малейшего отношения ни к защите, ни к распространению католической веры, ни даже к благотворительности. Во всяком случае, она не сделала ровно ничего даже из довольно минимальных требований Евангелия от Матфея (25:31-46), которые многие считают сутью христианства. Да и с Нагорной проповедью Спасителя её деяния имели очень мало общего (точнее, ничего общего). Как и вообще с евангельским вероучением.

Жанна д’Арк, по большому счёту, добилась в своей жизни только одного – помогла возвести на престол Карла VII – к слову, сказать, претендента, обладавшего наименьшими правами на этот престол (хотя и, как потом выяснилось, наибольшими способностями к управлению государством). Поскольку в то время (начало XV века) наций как таковых не существовало (как и национальных государств), говорить о её роли в какой-то национально-освободительной борьбе не приходится (на было никакой такой борьбы – была банальная грызня за власть и территории между тремя группировками, каждая из которых представляла собой весьма интернациональный сброд).

Командовала войсками отнюдь не она (она была лишь символом – источником вдохновение), а некий Жиль де Рэ (получивший, на минуточку, в 25 лет чин маршала в армии дофина), незаслуженно оболганный и безвинно приговорённый к смерти по сфабрикованному обвинению в убийстве нескольких сотен детей (да-да, это тот самый Синяя Борода). В общем, жертва политических интриг.

Да и с обвинением в ереси (за которое её, собственно, и сожгли) не всё ясно. Есть мнение, что не таким уж и необоснованным было это обвинение. А её реабилитация в 1456 году была как раз обусловлена чистой политикой (и PR), ибо как-то неудобно было, что царствующего монарха на престол возвела еретичка, впоследствии сожжённая на костре по приговору епископского суда.

Если её вообще сожгли. Ибо версия о том, что на самом деле вместо неё сожгли какую-то накачанную наркотиками несчастную, оказавшуюся в неподходящее время в неподходящем (для неё, разумеется), месте, а саму Жанну тихо вывезли в безопасное место (выкупили, то есть), скажем так, имеет под собой весьма серьёзные основания. Ибо иначе нехорошо получается - она дофина Карла на престол возвела, а он и пальцем не пошевелил, чтобы спасти её от ужасной смерти на костре (а то и вовсе сдал бургундцам). Это тааакое пятно на репутации… А в те годы репутация монарха – это если не всё, то почти всё. Тем более, что такое предательство – единственный случай в биографии этого в целом, выдающегося и исключительно порядочного короля.

И вот теперь, чтобы помочь Ладе избавиться от этой неоднозначности и противоречивости, Всевышний назначил ей другого, более подходящего, небесного покровителя. Святого Ежи Попелушко. Хотя формально Церковь его не канонизировала, лично у меня не было никакого сомнения к его фактической принадлежности к лику святых. Как и другого поляка - покойного понтифика Иоанна Павла Второго.

«Разумно» - подумал я. «Осталось только определить подходящую епитимью. Пустяк».

Проблема состояла в том, что даже после этого «допроса» я имел весьма отделённое представление о том, какой же должна быть эта епитимья. Точнее, практически никакого представления. Нужно было, как говорится, «продолжать копать». Пока не докопаюсь до нужного результата.

- А для того, чтобы быть достойной такого пастыря, Вам необходимо примириться с Всевышним и Его Святой Церковью…

Девушка кивнула

- В свою очередь, для этого нужно решительно порвать со своей греховной жизнью; исповедаться в грехах, получить отпущение – прощение – грехов и, что немаловажно, выполнить епитимью, причём ту, которую Вы заслужили своими грехами и которая, как Вы считаете, лежит за причинами неизбежных ограничений, в которых вынуждены действовать католические священники?

Лада снова кивнула.

- …потому что назначенная Вам епитимья не принесла ожидаемого облегчения и примирения?

- Именно так – подтвердила девушка.

- И поэтому Вы пришли ко мне, потому, что уверены, что именно я смогу назначить Вам необходимую епитимью. И выполнить её. Ибо у меня в этом есть существенно большая степень свободы, чем у католической Церкви?

Девушка согласно кивнула.

- Скажите, Лада – как можно мягче спросил я – если Вы не чувствуете ни облегчения, ни внутреннего покоя, ни примирения со Всевышним, то что Вы чувствуете?

Её ответ меня, мягко говоря, не порадовал. Хотя чего-то такого вполне стоило ожидать.

- Я чувствую присутствие демонов. Демонов, которые… - она запнулась – не пускают меня к Богу. Ни к Всевышнему, ни к Христу, ни к Пресвятой Деве Марии, ни к ангелам, ни к святым…

Это было действительно очень опасно. И в этом мире (в этой земной жизни) и, особенно, в последующей.

Дело в том, что общепринятый термин «частный суд», на котором определяется судьба человеческой души после его (или её) смерти, скажем так, несколько неадекватен реальности. На самом деле, никакой это не суд. Ибо нет ни подсудимого, ни адвоката, ни обвинителя, ни судьи, ни жюри присяжных.

Исходное греческое слово (ибо Новый Завет, из которого взята концепция частного суда, написан на койне - разговорном греческом начала нашей эры) означает не только суд, но ещё и «испытание»; «проверку» и даже «искушение». Поэтому соответствующий англоязычный термин trial гораздо лучше передаёт смысл исходного греческого термина, чем русскоязычный (да и вообще, по точности и адекватности т.н. Синодальный русскоязычный перевод Священного писания, мягко говоря, в подмётки не годится переводам англоязычным).

На самом деле всё происходит совсем не так. Точнее, почти с точностью до наоборот. Ибо решение принимает не Всевышний (вселюбящий Бог просто не может по своей воле отправить человека ни в Ад, ни даже в чистилище), а человек.

После физической смерти, пройдя по тоннелю, неоднократно описанному во всяких там «Жизнь после жизни», «Жизнь после смерти» и прочих сочинениях аналогичной тематики, человек (точнее, его душа), проходит через дверь, через которую «обратного хода нет». На научном языке это называется «биологической смертью» (в отличие от смерти клинической – прохода по тоннелю – которая обратима).

За этой дверью, в некоем «помещении» (если этот термин вообще применим к нематериальному – «тонкому» - миру), собственно, и происходит принятие этого действительно судьбоносного решения. Ибо на карте стоит вечность. Вечная любовь и блаженство или вечные боль и страдания.

В этой «судебной комнате» присутствуют (незримо, но очень ощутимо), как говорится, обе «противоположные инстанции». С одной стороны, Всевышний (Бог-Отец); наш Спаситель и Господь Иисус Христос; Пресвятая Дева Мария, святые апостолы, ангелы, святые и блаженные. С другой – Сатана, злейший враг рода человеческого. И его приспешники – демоны. И человек должен сделать выбор.

Для каждого человека (индивидуума) эта комната выглядит по-разному. Так сказать, «индивидуальный дизайн». Чем чище человеческая душа и чем меньше она обременена грехами (в первую очередь, естественно, наиболее тяжкими – гордыней, алчностью, завистью, гневом, чревоугодием, ленью, похотью и страхом), тем сильнее в этой «комнате» присутствие Божие и тем слабее – присутствие демоническое. И тем, соответственно легче человеку сделать выбор в пользу Царствия Небесного и вечного блаженства, преодолев демонические искушения.

И наоборот, чем темнее человеческая душа и чем больше она обременена грехами (в первую очередь, естественно, наиболее тяжкими), тем слабее в этой «комнате» присутствие Божие и тем сильнее – присутствие демоническое. И тем, соответственно сложнее человеку сделать выбор в пользу Царствия Небесного и вечного блаженства, и, соответственно, сопротивляться демоническим искушениям. Которые ведут человека прямиком в Ад – в царство вечной боли, ужаса и одиночества.

Говорят, что «с кем дружишь, тому и служишь». А кому с служишь в земной жизни, с тем и будешь жить в жизни посмертной. Вечной, то есть.

Средства очищения человеческой души от грехов и изгнания демонов хорошо известны уже не одну тысячу лет. Молитва, пост, покаяние, исповедь, отпущение грехов, епитимья… К сожалению, этих средств не хватало даже святым и подвижникам (чего уж там говорить о грешниках-мирянах, особенно о столь грешных, как Лада!). Поэтому даже святым приходилось использовать методы физического воздействия (не столько даже усмирения, сколько истязания своей плоти). Святой Бенедикт бросался в терновый куст, состоявший из огромного числа весьма острых колючек; бесчисленное множество монахов, священников и святых (вплоть до папы Павла VI в 70-х годах ХХ столетия) носили власяницу – одеяние из грубой шерсти или конского волоса, мягко говоря, довольно болезненно воздействовавшее на кожу; очень распространена была и самофлагелляция, которую применяли и святая Тереза Авильская, и мать Тереза, и святой Падре Пио, и святой Пётр Дамиан; и святой Франциск Ассизский; и святой Хосемария Эскрива, и даже папа Иоанн Павел II.

Ни власяницы, ни тернового куста я предложить Ладе не мог (хотя у меня и были, скажем так, вполне достойные заменители). А вот флагелляцию – пожалуйста. Сколько душе угодно.

В буквальном смысле. Ибо душе Лады было как раз очень даже угодно, чтобы её тело было подвергнуто истязаниям достаточной силы и продолжительности для того, чтобы не просто ослабить хватку, а именно отодрать демонов от её души. Чтобы, когда придёт её час, Ладе было как можно легче сделать правильный выбор.

Иными словами, мне предстояло совершить некий экзорсизм. Даже, наверное, вполне определённый экзорсизм. Что, учитывая, что я не только не имел соответствующей подготовки, но и богословские знания мои, были, скажем так, очень сильно ограничены. По сравнению даже с самым распоследним священником. Хоть католическим, хоть православным, хоть протестантским. Да и Святой дух по апостольской преемственности мне никто не передавал (т.е., никто никуда меня не рукополагал).

С другой стороны… в силу, скажем так, особых обстоятельств, я был единственным, кто мог совершить – и успешно! – необходимый обряд экзорсизма (к католической «классике жанра» имевший, правда, весьма отдалённое отношение). Поэтому я имел полное право надеяться на необходимую поддержку со стороны Всевышнего и его «небесной канцелярии». А, говоря словами святого Апостола Павла: «если Всевышний с нами, не имеет значения, кто против нас». Всё равно у противника нет шансов.

Воодушевлённый этими словами, я как можно более уверенным голосом заявил Ладе следующее:

«Ситуация мне, в общем и целом, ясна. Необходимо не столько выполнить необходимую епитимью, сколько совершить некий очень специфический обряд экзорсизма. С использованием проверенных тысячелетиями методик духовной брани с помощью истязания плоти… Твоей плоти, в данном случае…»

Насколько мне было известно, в таких случаях священник обращался к грешнику (или грешнице) исключительно на «ты». Поэтому я решил не нарушать традиции и не заниматься глупой политкорректностью. К которой я, надо отметить, и в других обстоятельствах всегда питал и питаю крайнюю степень отвращения.

Лада согласно кивнула. Собственно, именно этого она и добивалась с самого начала.

Оставалась одна маааленькая проблема. Как проводить сеанс экзорсизма, было примерно понятно. Постоянно усиливать болевые воздействия, пока… собственно именно в этом и состояла проблема. Пока что? Как я узнаю, что экзорсизм (а) завершился и (б) завершился успешно?

Я мог надеяться только на некий эффект, который лично мне ни разу не приходилось наблюдать (хотя за свою уже довольно долгую карьеру флагеллятора я перепорол не одну сотню задниц). Пресловутый сабспейс.

По словам моей знакомой Д/С-ницы (домины, то есть или, как иногда говорят, фемдомщицы), если пороть нижнего (или нижнюю) достаточно долго, постепенно увеличивая силе и частоту ударов (и, тем самым, постепенно усиливая боль), а потом, без паузы, очень резко и быстро нанести несколько очень сильных ударов каким-нибудь достаточно болезненным инструментом (например, достаточно длинным и тяжёлым кнутом), нижний проваливается в некое подобие транса (его иногда называют изменённым внутренним состоянием), который, собственно, и называется сабспейсом.

У меня всегда было крайне настороженное отношение к такому трансу (я вообще подозревал, что сие есть всего лишь форма болевого шока), но это было единственное, за что можно было хоть как-то «зацепиться». А поскольку я прекрасно знал, что при порке (да и вообще на любом болевом сеансе) от верхнего к нижнему передаётся огромное количество энергии, я надеялся, что, подключившись к нужному источнику энергии (Всевышнему, то есть), я смогу передать Ладе достаточно энергии, чтобы с «провалом» в сабспейс она одновременно и освободилась бы от демонов.

Но я понимал и другое. Причём понимал, как говорят в США, «чётко и ясно». Что вся эта демоническая компания, прочно угнездившаяся в уголках души молодой женщины, просто так свою территорию не уступит. И что будет сопротивляться, используя все возможности молодого, сильного и здорового тела Лады, над которым они имели весьма нешуточную власть. А поэтому истязать это тело придётся долго и очень мучительно.

О чём я честно Ладу и предупредил.

«Грешила ты сильно; даже очень сильно. И весьма долго. Поэтому и демонов нахватала многих, сильных и зловредных. Для полного изгнания которых тебя потребуется истязать долго и очень больно. Почти нестерпимо больно.»

Ладе снова кивнула. Видимо, она уже была внутренне готова практически к любым испытаниям. Точнее, мучениям. И к любой – даже самой сильной и длительной боли.

Я продолжил:

«При этом боль будет не просто постоянной; она будет постоянно усиливаться, пока… пока хватка демонов не ослабнет настолько, что та духовная энергия, которую я буду тебе передавать во время сеанса, не вышвырнет их вон из твоей души»

«Далее» - продолжил я. «Во время сеанса ты должна мне помогать. Как бы тебе ни было больно и страшно, ты должна безропотно выполнять всё, что я попрошу и ни в коем случае не сопротивляться. Иначе я могу нанести тебе серьёзную травму. Понятно?»

Лада опять кивнула. «Я согласна» - тихо сказала она.

«Хорошо» - улыбнулся я. И нажал кнопку звонка.

Дверь бесшумно распахнулась и в комнату вошла, скорее, даже, вплыла Зоя - моя ассистентка (и периодически любовница). Очень периодически.

«Зоя» - обратился к ней я. «Будь добра, принеси пожалуйста, хорошую охапку крапивы. Для нашей новой клиентки».

По миловидному личику Лады пробежала тень страха, но она очень быстро взяла себя в руки и снова приняла покорно-смиренный вид.

Зоя кивнула, покинула комнату, закрыла за собой дверь и отправилась за крапивой.

Мой офис находился в доме, который стоял практически на территории одного из городских лесопарков. Дело было раним летом; молодая крапива росла минутах в пяти ходьбы от офиса. Так что Зоя должна была очень скоро вернуться. Впрочем, нам с Ладой было чем заняться.

«Раздевайся догола» - спокойно, но твёрдо приказал я Ладе. «Потому что мне придётся работать со всем твоим телом, включая самые интимные и чувствительные места. Чтобы причинить тебе максимальную боль…»

«Понимаю» - кисло улыбнулась Лада. «Оно же ведь всё грешило… поэтому всему и отдуваться…»

Она встала и начала раздеваться. Спокойно, медленно, ничего и никого не стесняясь, но и не выставляя ничего напоказ. И даже не пытаясь продемонстрировать свою чувственность и сексуальность (хотя и той, и другой у ней было в избытке).

По всем католическим (и вообще христианским) канонам, приступая к столь серьёзному (и небезопасному для Лады) действу, как алгоэкзорсизм (изгнание демонов с помощью боли, то есть), необходимо было очень хорошо помолиться (за успех данного богоугодного начинания). Но я так и не смог заставить себя это сделать. Не потому, что был недостаточно религиозен, а потому, что прочитал где-то, что перед пыткой обвиняемой в ереси или колдовстве инквизитор и обвиняемая совместно, стоя на коленях, молились за успех предстоящей ей пытки.

Конечно, у нас с Ладой ситуация была совершено иной, но всё же… словно непреодолимый барьер какой-то. Поэтому я решил, что Всевышний и без молитвы мне поможет – ибо я делал всё это не для себя – а для Него.

«Одежду можешь сложить на диван» - добавил я.

Лада покорно кивнула.

Подошла к дивану, сняла пиджак, аккуратно поместила его на спинку стула. Затем, стоя вполоборота ко мне, медленно, аккуратно, пуговку за пуговкой, расстегнула блузку, открыв моему взгляду изумительной красоты кружевной лифчик, сквозь который были хорошо видны её изумительной красоты груди.

Лада сняла блузку, аккуратно положила её на пиджак. Затем поймала мой взгляд, который я никак не мог оторвать от её великолепного бюста и виновато пробормотала:

«Извините… мне, наверное, следовало надеть более скромное бельё… Но я… я… мне этот комплект так нравится…».

«Ничего страшного» - успокоил её я. «Это же ненадолго…»

Она улыбнулась, завела руки за спину, расстегнула лифчик, аккуратно сняла его и столь же аккуратно положила на диван. Затем расстегнула юбку, позволила ей упасть к её изящным и стройным ножкам, переступила через юбку. Наклонилась, взяла юбку и поместила её на спинку дивана рядом с пиджаком и блузкой. Быстро сняла колготки, открыв моему взгляду кружевные трусики-стринги. Столь же изящные, как и её лифчик.

Мягкими, чисто женскими движениями сняла трусики и мягко же бросила их на диван, оставшись совершенно обнажённой.

Обычно мои клиентки раздеваются не в моём кабинете, а в флагелляционной (как я её называю). После чего я их некоторое время готовлю к порке (или другим «методам физического воздействия»). Но Ладу я решил раздеть в кабинете. И сеанс начать прямо здесь, в кабинете. Ибо её боль должна быть как можно более непрерывной.

У меня в ящике стола лежала настоящая таджикская камча, которой я периодически порол Зою за те или иные мелкие провинности (за провинности крупные я её безжалостно сёк кнутом стоя – во флагелляционной). С её, разумеется, полного (и даже письменного) согласия.

Обычно в таких случаях я требовал от Зои повернуться ко мне спиной, снять кофточку и опереться на стул. После чего наносил ей нужное число ударов по спине. Надо отметить, очень сильных и болезненных. Так было нужно потому, что Зое порка нравилась. Не очень сильная, конечно.

Когда она только поступила ко мне на работу в качестве секретаря, ассистента и по совместительству медика, она была, как говорится, полной ванилью. А через пару месяцев неизбежно активного участия в моих сеансах (и вообще в моей работе) вдруг попросила её выпороть (по её словам, ей было интересно ощутить, что чувствуют мои клиентки во время порки).

Вместо того, чтобы просто оголить свою весьма симпатичную пятую точку, она совершенно неожиданно для меня разделась догола (обнажив красивое и стройное тело) и легла на лавку. Я устроил ей дегустацию чуть ли не всех своих дивайсов (по три удара каждым), а затем дал полсотни ударов средней силы плёткой средней жёсткости. Удары, надо отметить, она перенесла героически. Не в последнюю очередь потому, что по её же словам возбудилась просто до невозможности. До невозможности терпеть, то есть. Поэтому и отдалась мне прямо во флагелляционной (продемонстрировав незаурядное искусство интимной близости).

После этого я периодически её порол (иногда – по её просьбе; иногда – по моей); иногда мы оказывались в моей постели, иногда – в её; иногда мы занимались «этим» в кабинете или во флагелляционной – после сеанса с ней. Нас такие отношения полностью устраивали.

«Повернись ко мне спиной» - тихо приказал я Ладе. «Обопрись на спинку кресла»

Девушка повиновалась, прекрасно понимая, что её ждёт.

«Расслабься»

Лада глубоко вздохнула и постаралась расслабиться. Получилось не очень.

Я коротко размахнулся и резко хлестнул девушку по спине. На месте удара мгновенно вспухла широкая красная полоса.

Лада вытянулась и вскрикнула.

«Терпи» - приказал я.

«Извините» - пробормотала девушка.

Я ударил её ещё пять раз. Сильно, резко и очень больно. По её щекам почти сразу полились слёзы, её тело изгибалось; её пальцы, вцепившиеся в спинку кресла, побелели от напряжения. После каждого удара она подпрыгивала от боли. Её выдержки хватило только на три удара; после чего она уже не могла сдержать крики. После шестого удара у неё перехватило дыхание. ..

Я дал ей небольшую передышку, затем снова очень тихо сказал:

«Это ещё даже не начало. Это так… лёгкая разминка. Дальше будет гораздо больнее. Несравнимо больнее»

«Я понимаю» - прошептала Лада. «Спасибо…»

«Пойдём» - я осторожно тронул её за локоть.

Она покорно пошла за мной в «флагелляционую».

От автора: Данный рассказ является фрагментом большого (и совершенно не тематического романа "Рыцарский крест").

16 августа 1928 года

Кембридж, Британская империя

Профессор философии Тринити-колледжа Кембриджского университета Томас Уильям Пикеринг дочитал до конца курсовую работу своего лучшего студента, отложил в сторону. Снял типично профессорские очки, помассировал левый висок (головная боль мучила его с самого утра). Испытующе посмотрел на сидящего перед ним светловолосого молодого человека двадцати трёх лет и весьма приятной наружности. Затем довольно улыбнулся.

«Неплохо, Шольц, совсем неплохо» - одобрительно покачав головой, проговорил он. «И где это Вы столько всего интересного нашли?»

Карл Юрген Шольц покраснел. Лично он был не очень высокого мнения о своей курсовой работе, озаглавленной Доминирование, подчинение и алголагния[1] в межполовых отношениях: анализ с позиции умеренного католического модернизма.

«Ну…» - робко протянул Шольц, «я внимательно изучил и Жюстину, и Венеру в мехах и другие творения этих авторов – скучнейшие, надо отметить, книги…»

Профессор не возражал, ибо об этих книгах был примерно такого же мнения. Скандальные – да, но немногим более того.

«А практика?» - испытующе спросил профессор

Шольц замялся. И ещё сильнее покраснел

«Да не стесняйтесь вы, Шольц» - рассмеялся профессор. «Всем известно, что эти услуги – и госпожи, и рабыни – очень даже востребованы в нашем высшем обществе. Точнее, в любом обществе, способном заплатить за эти услуги. Так что в Ваших походах по злачным местам Лондона, Парижа, Берлина лично я не вижу ничего предосудительного. Тем более, что Вы, судя по Вашей работе, там не развлекались, а занимались очень даже делом…»

Профессор сделал паузу, затем продолжил:

«Вы далеко пойдёте, Шольц. Мало кто умеет так эффективно собирать информацию и так чётко и доходчиво её структурировать и анализировать. Из Вас получится отменный разведчик. Надеюсь,» - он сделал многозначительную паузу – «что правительства Его Величества…»

Шольц сделал вид, что не услышал последних слов профессора. Ибо был гражданином Германии, а не Британской империи.

«Тем не менее,» - продолжил профессор Пикеринг, «я бы хотел, чтобы Вы поговорили с ещё одним человеком…»

Шольц удивлённо уставился на профессора. Было крайне маловероятно, чтобы убеждённейший материалист Пикеринг собирался дать ему адрес какого-либо католического богослова (пусть даже и модернистского толка). Значит…

«Её зовут госпожа Эллен» Взглянув на изумлённое лицо Шольца, добавил. «Да-да, госпожа означает именно такую госпожу. Не знаю, с кем Вы там встречались во всех этих борделях, но она, насколько мне известно, на голову выше всех своих коллег. Общение с ней… уверен, что существенно повысит качество и ценность Вашей работы. Хотя она и без того великолепна, но… в общем, у Вас есть шанс сделать её действительно выдающейся»

Шольц возражать не стал. С руководителем курсовой работы; как говорится, не поспоришь…

«Однажды я оказал госпоже Эллен немалую услугу, поэтому она, скажем так, мне очень и очень многим обязана. И, хотя она – по вполне понятным причинам – очень глубоко и тщательно конспирируется, с Вами встретиться она не откажется. И ответит на все Ваши вопросы. Хотя… лучше изложите ей свои основные выводы – и посмотрите на её реакцию»

«Где я её найду?» - всё ещё сильно удивлённым голосом спросил Шольц.

«В Лондоне» - спокойно ответил профессор. «Точнее, в Чизвике. В неприметном баре Спагетти и Макароны на Элм-стрит…»

«Спагетти и Макароны?» - удивился Шольц.

Профессор задорно рассмеялся.

«Это что-то вроде игры слов» - объяснил он. «Точнее, букв. С и М. Сад и Мазох. Маркиз де Сад и Леопольд фон Захер-Мазох. Кто в теме, тот поймёт. А остальным знать всё это совершенно не нужно. Даже вредно»

«Понятно»

Профессор взял небольшой листок бумаги, набросал несколько строк. Протянул Шольцу. Чётким каллиграфическим профессорским почерком было написано:

Уважаемая госпожа Эллен!

Предъявителем сего является Карл Юрген Шольц – один из лучших моих студентов за всё то время, что я преподаю в Кембридже. Он подготовил курсовую работу по теме, относящейся к Вашей компетенции. Я буду глубоко Вам признателен, если Вы выскажете свои соображения по некоторым выводам, которые он делает в своей работе. Ему можно полностью доверять. Я за него ручаюсь.

Искренне Ваш,

Томас Пикеринг

Шольц вернул профессору листок. Пикеринг поместил его в конверт, который тщательно запечатал.

«Никому, кроме госпожи Эллен, это читать не нужно» - пояснил он. И добавил:

«Отправляйтесь в Лондон завтра. Завтра четверг и как раз по четвергам госпожа Эллен бывает в этом баре»

«Как я её узнаю?» - спросил Шольц

Профессор улыбнулся.

«Вы подойдёте к бармену и попросите передать этот конверт госпоже Эллен. Передадите пароль – Вальгалла. Вас к ней проводят. Желаю удачи»

Профессор дал понять, что аудиенция окончена. Шольц ещё раз поблагодарил своего научного руководителя, взял конверт, поклонился и вышел из профессорского кабинета.

На выходе из здания колледжа его кто-то окликнул:

«Карл?»

Шольц обернулся. Перед ним стоял его приятель Ганс Иоахим Фридель – редкостный плейбой и лоботряс. И постоянный спутник Шольца в его «походах» по лондонским и прочим борделям. Причём занимался вовсе не делом, а очень даже развлечениями. В том числе и соответствующим пресловутыми буквами С и М. И той, и другой. И если Шольц с «верхними» и «нижними» только разговаривал, то Фридель предпочитал более близкое и активное общение.

«Ты куда?» - нахально поинтересовался Ганс.

«В Лондон» - нехотя ответил Шольц. Врать он не любил (хотя и умел), да и не тот это был случай, чтобы врать.

«Опять брать интервью для своей работы?» - улыбнулся Фридель. И, не дождавшись ответа, продолжил:

«Найдёшь классную госпожу или рабыню, дай знать. А то я скоро уже домой…»

«Домой?» - удивился Шольц.

«Домой» - подтвердил Ганс. «Люфтганза открывает две новые школы пилотов…»

Они оба понимали, что это значило. Преклонявшийся перед Германом Герингом и бароном Манфредом фон Рихтгофеном, Фридель твёрдо решил стать военным лётчиком-бомбардировщиком.

После поражения Германии в Первой мировой войне, по условиям Версальского договора, ей было запрещено иметь собственную военную и гражданскую авиацию. Однако в 1922 году запрет на гражданскую авиацию был снят, хотя с некоторыми ограничениями.

К середине двадцатых годов в Германии была создана высокоэффективная авиационная промышленность (заводы «Фоккевульф» в Бремене, «Дорнье» в Фридрихсхафене, «Хейнкель» в Варнемюнде, «Юнкерс» в Дессау, «Мессершмитт» в Аугсбурге). В то время как победившие союзники всё ещё летали на устаревших деревянных бипланах, немецкие конструкторы разработали современные металлические монопланы со свободнонесущим крылом, убирающимися шасси и широколопастными винтами.

Интерес к военной авиации в Германии был очень велик, поэтому она создавалась под видом авиакружков и других гражданских формирований, активным членом одного из которых и был Ганс Фридель.

В Англии он тоже времени зря не терял, выучившись летать – легально, полулегально и вовсе нелегально - не на одном типе самолётов (гражданских, конечно). Но всё-таки это было не то. Ибо в нарушение Версальского договора, две лётные школы Люфтганзы готовили вовсе не гражданских, а очень даже военных лётчиков: одна - истребителей, другая – бомбардировщиков, обучая пилотов летать – и воевать – и днём и ночью практически в любую сколько-нибудь лётную погоду.

И вот теперь открылись ещё две школы.

Ганс махнул Шольцу рукой, подмигнул, улыбнулся и исчез за углом университетского здания.



17 августа 1928 года

Лондон, Британская империя

Бар Спагетти и Макароны был расположен настолько неприметно, что найти его мог, пожалуй, действительно только тот, кто очень хорошо знал, что и где искать.

Внутри бар практически ничем не отличался от любого итальянского бара-ресторана с неизменными деревянными стульями, клетчатыми скатертями и ленивыми, неприветливыми официантами. По причине относительно раннего часа, народу в баре было немного. В основном они располагались парами, причём самыми разнообразными – мужчина и женщина, женщина и женщина, мужчина и мужчина.

Шольца это совершенно не удивило, поскольку он уже знал, что значительную часть поклонников букв С и М составляли гомосексуалисты и лесбиянки.

Он подошёл к барной стойке. С противоположной стороне стойки на него весьма недружелюбно смотрел рыжеволосый детина явно ирландского производства.

«Чего вам?» - сквозь зубы процедил он.

Шольц протянул ему конверт.

«Передайте это госпоже Эллен» - спокойно приказал ему Шольц. «Пароль - Вальгалла».

Бармен безучастно взял конверт

«Диедра!» - рявкнул он.

Дверь в кухню с противным скрипом распахнулась и на пороге появилась тощая, словно селёдка, ирландская женщина неопределённого возраста.

Здоровяк протянул её конверт.

«Отнеси…» - он показал большим пальцем на потолок.

Женщина кивнула, взяла конверт и исчезла в глубинах кухни. Дверь за ней закрылась с тем же противным скрипом.

С этого момента для здоровяка посетитель просто перестал существовать. Что Шольца полностью устраивало.

Ожидая ответа на переданное послание, Шольц обвёл взглядом зал, стараясь понять, что из себя представляют его посетители. Получалось плохо.

«Вы Карл Шольц?» - раздался за его спиной звонкий девичий голос.

Шольц обернулся. Перед ним стояла очень красивая женщина. Точнее, девушка лет девятнадцати. Высокая, стройная, с красивыми, правильными чертами овального лица. Иссиня-чёрные вьющиеся волосы, свободно ниспадающие на покатые элегантные плечи. Глубокие, бездонные, завораживающие чёрные глаза ведьмы.

Плотно облегающая чёрная блузка не столько скрывала, сколько, наоборот, подчёркивала изумительной красоты грудь. Тонкая талия, длинные, стройные, изящные ноги. Обычное облачение официантки – чёрная блузка с короткими рукавами, короткая, чуть выше колен, чёрная юбка. Чёрные же чулки, чёрные туфли на высоком каблуке. Белоснежный передник официантки. И сильный, чарующий, пьянящий, околдовывающий аромат дорогих духов. Наверное, даже очень дорогих.

Эта женщина, несмотря на свою молодость, явно прекрасно владела искусством подчинения мужчин себе и своей воле. Шольц почувствовал, как она словно надела на него ошейник раба с длинной цепью, за которую она поведёт его куда ей захочется.

При этом, что самое неприятное, ему это даже нравилось. Ему вдруг остро захотелось подчиниться этой красавице и пойти за ней хоть на край света. Пусть даже и в ошейнике и на цепи.

К счастью, он уже давно научился жёстко и безжалостно контролировать свои желания, подчиняя их своему разуму, принимавшему и воплощавшему решения в соответствии со словом «нужно», а не со словом «хочу». Поэтому он совершенно не сомневался не только в том, что сумеет справиться с этим желанием, просто стерев его из своего подсознания, но и в том, что (если дело до этого дойдёт) кто тут кого куда поведёт… это ещё очень большой вопрос. И открытый.

«Да» - спокойно ответил он.

«Тогда следуйте за мной» - девушка повернулась и, соблазнительно покачивая чувственными бёдрами, направилась к двери с надписью Только для персонала.

Надо отметить, что Шольц обладал большим опытом по части борьбы с женскими чарами. И на вечеринках, где он по неизвестной ему причине пользовался большим вниманием прекрасного пола, и, тем более, в борделях, где конкуренция среди дам полусвета за богатого клиента (а Шольц был и богатым, и щедрым, и ласковым клиентом) была просто запредельной.

Чтобы выбрать не наиболее смелую и энергичную девушку, а ту, которая ему больше всего нравилась (обычно это были всё-таки разные девушки), Шольц разработал очень простой и весьма действенный (практически безотказный) способ, который собирался применить и сейчас.

Он опустил левую руку в карман брюк, нащупал обычный карандаш, обхватил его пальцами по много лет назад отлаженной схеме и резко сжал.

И чуть не подпрыгнул от сильной и резкой боли. Это способ был удобен тем, что вызывал действительно очень сильную боль, при этом не оставляя никаких следов и не вызывая никаких повреждений.

Желание исчезло. Краткая внезапная боль очистила подсознание; поэтому теперь он уже абсолютно спокойно смотрел на точёную фигурку девушки и на её соблазнительно покачивавшиеся бёдра бесстрастным взглядом праведного католика.

Они прошли через дверь, поднялись по лестнице на второй этаж, прошли по коридору и остановились перед самой обычной дверью. Девушка осторожно постучала.

«Войдите!» - раздался несколько приглушённый, но всё же, вне всякого сомнения властный и даже царственный голос.

Девушка распахнула дверь и жестом пригласила Шольца войти внутрь. Он вошёл в комнату и услышал, как за его спиной тихо закрылась дверь.

Он обвёл глазами комнату. К своему огромному удивлению, он не нашёл в ней ничего, соответствующего пресловутым буквам С и М. Если что-то такое в ней и имелось, то было надёжно скрыто от посторонних глаз. А глаза Карла Юргена Шольца с точки зрения обитательницы (или владелицы?) комнаты были, безусловно, посторонними.

Обычная хорошо обставленная гостиная. За исключением трона.

Посередине комнаты стояло огромное высокое кресло, которое действительно гораздо больше походило на королевский трон. На троне гордо, величественно и царственно восседала госпожа Эллен.

Лет тридцати с небольшим; высокого роста, чуть худощавее классических канонов красоты (что, надо сказать, её совершенно не портило); нельзя сказать, чтобы божественно прекрасное, но всё же привлекательное узкое лицо; длинная гибкая шея, гордая, царственная посадка головы; тёмно-каштановые волосы, водопадом струящиеся по плечам; изящные, холёные руки с длинными, тонкими пальцами, увенчанными острыми ногтями (когтями?), накрашенными в ярко-алый – под цвет губной помады – цвет.

Длинные, стройные, необычайно манящие и привлекательные ноги; узкие, но чувственные губы; матово-белая бархатистая кожа, огромные карие глаза, обрамлённые длинными, слегка загнутыми ресницами. Тонкие, изящные, тщательно сформированные брови; тонкий, с лёгкой горбинкой нос, придававший госпоже Эллен отдалённое сходство с хищной птицей (коей, по большому счёту, она и была).

Одета она была очень просто и, вместе с тем, необычайно эффектно – в белоснежную блузку с длинными рукавами, чёрную короткую, выше колен, юбку, охваченную широченным поясом с огромной серебряной пряжкой, чёрные же чулки и изящные туфельки на высоченных «шпильках».

Со вкусом подобранный лифчик, хорошо видимый под тонкой тканью блузки, аккуратно подчёркивал красоту небольших, но идеальной формы грудей. Запах её духов был столь же сильным, но намного более чарующим, опьяняющим, завораживающим и подчиняющим, чем запах духов «официантки».

«Явно какое-то колдовское зелье подмешала» - подумал Шольц. И, пожалуй, впервые в жизни ему пришло в голову, что, возможно, безжалостное преследование ведьм и католической, и протестантской церквями в так называемые «огненные годы[2]» не всегда было столь уж необоснованным.

Госпожа Эллен была, без сомнения, настоящей Госпожой. С большой буквы. Хотя Шольцу и приходилось беседовать с несколькими её «коллегами по цеху», никого даже отдалённо похожего на неё он не встречал. Всем остальным до неё было… как до Луны.

Она была воплощением огромной, невероятной, истинно женской Силы и Власти. От неё исходила чудовищная сексуальная и чувственная агрессия, направленная на подавление не только сопротивления, но даже и всего сознания мужчины; установление своего полного доминирования и безоговорочного, безраздельного господства над тем, кто имел несчастье подойти к ней слишком близко. В ней чувствовалась недосягаемое величие и абсолютная самоуверенность богини. Языческой богини. Рабовладелицы.

С таким противником ему ещё не приходилось сталкиваться. Что его нисколько не пугало. Ещё учась в японской школе боевых искусств, он никогда не уклонялся от хорошего боя. Особенно с сильным противником.

Если у Шольца перед его приходом в Спагетти и Макароны и были какие-то иллюзии относительно безопасности этого визита, то они развеялись при одном только взгляде на госпожу Эллен. Она была жестокой и безжалостной хищницей, смыслом существования которой (а не только профессией) было подчинение себе всех – абсолютно всех – мужчин, находившихся в пределах её досягаемости.

В том числе и его – Карла Юргена Шольца. Он нисколько не сомневался в том, что она с огромным удовольствием поставит свою изящную ножку, обутую в не менее изящную туфельку, ему на голову (а то и на другие, гораздо более чувствительные места). Тем более, что здесь был не бордель (в котором тот, кто платит, имеет все права), а её территория. Кроме того, в послании профессора Пикеринга не было прямого запрета на подчинение ею его лучшего студента.

Скорее наоборот, из этого текста вполне можно было (при желании, которое у неё, несомненно, было), что профессор, по крайней мере, не стал бы возражать против того, чтобы госпожа Эллен позволила (или приказала) бы Шольцу почувствовать себя «в шкуре» и М (под розгами, плетьми и прочими инструментами богини), и С (например, обрабатывая «официантку»).

Что, вне всякого сомнения случится, если он не будет ей активно сопротивляться.

В общем, ему предстояло вовсе не дружеское интервью, а самое настоящее сражение, ставка в которой была действительно «больше чем жизнь».

Ставкой в этой битве была его душа. Ибо никаких сомнений в том, что подчинение власти госпожи Эллен стало бы подчинением власти демона (или демонов) у него не было. Что для католика было совершенно неприемлемо.

Тут уж одним карандашом не обойдёшься. К счастью, сколь бы впечатляющим ни было «вооружение» госпожи Эллен, в его «арсенале» тоже кое-что имелось. И это «кое-что» было, мягко говоря, посерьёзнее её демонических чар. Ибо, будучи весьма ревностным католиком (за исключением, увы, заповеди не прелюбодействуй), Карл Юрген Шольц имел доступ к источнику Святого Духа, против которого был бессилен любой демон.

Не говоря уже о навыках, приобретённых им за многолетнее обучение в школе боевых искусств, в которых искусство психологической борьбы ценилось не меньше (если не больше), чем искусство борьбы физической.

Был у него и ещё один козырь; правда, даже применимость (не говоря уже об эффективности) которого пока была совершенно неочевидной. «Посмотрим» - подумал он.

Понимал он и ещё один, как он говорил в таких случаях, медицинский факт. Это сражение не могло закончиться ничьёй. Или – или. Или она подчинит его себе, или он её – себе. Третьего не дано. Причём исход этой битвы будет определён в первые одну-две минуты их разговора. Поэтому…

Он мысленно представил себя (он вообще умел очень эффективно работать с мыслеформами) сначала священником-францисканцем (святой Франциск Ассизский был его небесным покровителем) в коричневой сутане, подпоясанной вервием с большим деревянным распятием в одной руке и со Святым Розарием в другой; затем – японским воином-самураем в кожаных доспехах козан-до и с катаной[3] за спиной (таким мечом, надо отметить, он довольно неплохо владел); и, наконец, воином – госпитальером[4] в кольчуге, с овальным щитом, с длинным мечом на перевязи и с копьём в руке.

Помогло. Он полностью успокоился и чётко, размеренно, уверенно – и при этом глядя колдунье прямо в глаза, спокойно произнёс:

«Здравствуйте, госпожа Эллен»

Вскрыв конверт, принесённый ей Диедрой и прочитав послание профессора Пикеринга, госпожа Эллен от души расхохоталась. Его студент… написал какую-то работу по её теме? Какой-то сосунок, у которого молоко на губах не обсохло (других студентов у профессора просто не было) берётся что-то рассуждать об этом? Боже, как смешно…

И она ещё должна высказать по поводу его выводов своё мнение? Нет, отказаться она, понятно, не могла. Ибо однажды профессор Пикеринг просто спас её от смерти – да ещё и от очень неприятной. Ужасной, проще говоря. Поэтому мнение-то она своё выскажет. Но только после того, как от души наразвлекается с его… дитятей. Дав ему возможность, как говорится, на своей шкуре прочувствовать все её инструменты и всё её искусство. А по дороге и поработать – по её приказу – над её рабынями и рабами. Начиная, например, с хорошенькой и безраздельно преданной ей «официантки» Оливии…

Она даже зажмурилась от удовольствия. А когда открыла глаза, студент уже стоял прямо перед ней. Глядя ей прямо в глаза.

От того, что она увидела в его глазах, Госпоже Эллен стало нехорошо. Даже очень нехорошо. Надо сказать, совсем даже плохо.

Внешне ему было не больше двадцати пяти, даже, наверное, меньше. Года двадцать два или двадцать три. А вот его глаза… Его глаза были глазами… не юноши, но убелённого сединами мудреца.

И воина.

Он смотрел на неё не моргая, спокойно, ровно и очень строго, с ощущением своего собственного полного, непоколебимого и, что самое ужасное, совершенно обоснованного и даже само собой разумеющегося превосходства, оспаривать которое ей было абсолютно бесполезно.

А то и просто опасно.

Его взгляд словно пригвоздил её к её трону, который в этой ситуации выглядел уже не величественно, а просто нелепо; словно накинул на неё тонкую, но очень цепкую сеть, сведя её степени свободы лишь к тем, которые позволит он.

На неё смотрели глаза рыцаря, за которыми она чётко и явственно видела изготовившегося к прыжку льва. Она почему-то была совершенно уверена, что если бы вдруг, по чьей-то злой воле, в её комнате кто-нибудь появится из ниоткуда и попытается на неё напасть, этот лев мгновенно прыгнет и растерзает нападавшего.

Как растерзает и её, если она сделает хотя бы один враждебный шаг.

«Здравствуйте, госпожа Эллен» - медленно, спокойно и уверенно произнёс студент.

Его голос был спокойным, мягким, вежливым, уважительным и очень уверенным в себе. И при этом каждое слово словно вгоняло в голову госпожи Эллен раскалённый гвоздь.

«Здравствуйте, Карл» - ответила госпожа Эллен, приложив максимум стараний, чтобы её голос звучал как можно более уверенно. Получилось не очень.

Шольц был доволен произведённым эффектом. Контроль над ситуацией и над разговором был полностью в его руках.

При всей её запредельной сексуальности и чувственности, в других инструментах психологической борьбы госпожа Эллен была, мягко говоря, не сильна. Играть «в гляделки» на уровне грубой энергетической силы она просто не умела, а об искусствах риторики и гомилетики[5] (которые Шольц старательно и с большой пользой для себя изучал в Кембридже), явно не имела ни малейшего представления.

«И хорошо» - подумал Шольц.

«Я слушаю Вас» - уже более уверенным голосом продолжила госпожа Эллен, постепенно избавляясь от только что испытанного потрясения.

«Я студент профессора Пикеринга…» - уже гораздо мягче и спокойнее произнёс Шольц. Теперь можно было и слегка «отпустить вожжи». А то так её и до истерики можно довести. Кто их там знает, этих доминатрисс[6]…

«… и меня очень интересует Ваше мнение по поводу некоторых выводов, которые я сделал в своей работе…»

Хотя Шольц и был просто безукоризненно вежлив, госпожа Эллен не испытывала никаких иллюзий. Ибо это был всё тот же железный кулак… разве что в бархатной перчатке. Причём достаточно тонкой.

«Как называется Ваша работа?» - с максимально возможной строгостью спросила доминатрисса. Нужно же было хоть что-то предпринимать…

«Моя работа» - улыбнулся Шольц, «называется Доминирование, подчинение и алголагния в межполовых отношениях: анализ с позиции умеренного католического модернизма…»

«Ужас какой» - подумала госпожа Эллен. «Ладно, что такое доминирование и подчинение, я знаю очень хорошо. Что такое алголагния, тоже понятно. А вот что такое модернизм? Да ещё и католический? И притом умеренный?»

В католическом богословии госпожа Эллен была, мягко говоря, не сильна. Точнее, не имела об этом предмете просто-таки ни малейшего представления.

«А вы не могли бы пояснить поподробнее» - голосом строгой учительницы потребовала доминатрисса, «что значит умеренный католический модернизм?»

Шольц плотоядно улыбнулся. Как известно, одним из самых эффективных инструментов подчинения себе собеседника является превращение разговора в лекцию с собой в роли лектора и собеседником – в роли слушателя.

«Все двадцать веков существования христианства в католической церкви идёт непрерывный спор о том, что в вероучении должно оставаться неизменным, а что должно меняться, чтобы соответствовать Zeitgeist…»

«Цайт… что?» - перебила его госпожа Эллен.

«Гейст. Духу времени. Это немецкое слово…»

«Понятно» - подумала доминатрисса. «Продолжайте, Карл»

Хотя внешне могло показать, что она контролирует ситуацию, она прекрасно понимала, что достаточно ещё одного его взгляда… и всё вернётся в исходную точку.

«Ну так вот, католики-традиционалисты считают, что менять не следует практически ничего, а модернисты…»

«А модернисты – что менять нужно почти всё?» - закончила за него госпожа Эллен.

«Так считают радикальные модернисты» - поправил её Шольц. «Умеренные модернисты считают, что менять нужно многое, но, конечно же, далеко не всё. В отличие от радикальных модернистов, мы вовсе не считаем, что христианская религия создана человеком (мы согласны с тем, что она представляет собой божье Откровение); что Библия — не боговдохновенная книга (по нашему мнению, очень даже боговдохновенная); что Христос не был сыном Всевышнего, а был всего лишь человеком - основателем религиозного движения (мы считаем Его именно Сыном Божьим и Спасителем). Естественно, мы не считаем, что Церковь должна отказаться от веры в чудеса, в дьявола, в загробные муки и прочие, по мнению радикалов, «примитивных суеверий». Ибо от истины отказываться нельзя.

Госпожа Эллен пожалела, что напросилась на эту «богословскую лекцию» ибо, надо признаться, мало что поняла. Всё это было для неё тарабарской грамотой.

«И какое отношение это имеет к доминированию, подчинению и алголагнии?»

«Самое прямое, госпожа Эллен» - вежливо, но твёрдо пояснил Шольц. «Традиционалисты относятся к этим… практикам чрезвычайно неодобрительно (я бы даже сказал, совершенно нетерпимо); радикальные модернисты – вполне терпимо, а мы…»

«А вы?» - резко перебила его доминатрисса, пытаясь восстановить свой образ строгой госпожи.

«А мы…» - Шольц сделал паузу, «мы относимся ко всему этому весьма неоднозначно. Не столь категорически отрицательно, как традиционалисты, но и далеко не столь терпимо, как радикалы»

«Например?»

«Я предлагаю вот что» - её вопрос Шольц демонстративно проигнорировал. «Давайте я познакомлю Вас с некоторыми своими выводами, а Вы из прокомментируете. Если что будет непонятно, то зададите вопросы. Договорились?»

Госпожа Эллен поняла, что непонятного будет много. Поэтому вопросов тоже будет много. Временем она располагала, да и не могла она отказать профессору Пикерингу. А вот место… место надо бы поменять.

Шольц был прав в своём предположении, что в этой комнате всё-таки были тщательно укрытые от посторонних глаз инструменты. Тем не менее, госпожа Эллен решила, что её позиция будет гораздо сильнее, если ей удастся перенести этот разговор в её логово. Кроме того, у неё появилась одна идея.

«Если сработает» - хищно подумала она, «то наше общение в моём логове начнётся с экзекуции. Его мною, естественно»

Но сначала нужно было уговорить студента переместиться в её логово. Что вполне могло оказаться неразрешимой задачей.

Но не оказалось.

«А я предлагаю» - ответила доминатрисса, «перенести наш разговор в мой донжон. Так сказать, в мою темницу. Думаю, что там обстановка будет гораздо лучше соответствовать содержанию нашего разговора»

На её удивление, Шольц возражать не стал.

«Согласен»

«Первая победа за мной» - довольно подумала госпожа Эллен. «Надо развивать успех».

Она поднялась со своего трона, пересекла комнату, сняла с вешалки лёгкий летний плащ, надела его и жестом пригласила Шольца следовать за ней.

Он повиновался.

Они покинули комнату, прошли по коридору, спустились по чёрной лестнице и через чёрный ход вышли на задний двор здания, в котором размещался бар.

«Мой дом недалеко, в конце улицы» - госпожа Эллен махнула рукой куда-то в сторону.

Они двинулись в направлении, указанном белоснежной дланью доминатриссы.

Улучив благоприятный момент, госпожа Эллен мягко, но властно взяла Шольца за руку. Не «под руку», а именно за руку. Точнее, левой рукой за кисть его правой руки. Как влюблённая девушка берёт за руку своего молодого человека.

Только госпожа Эллен была вовсе не юной девушкой. И отнюдь не была влюблена в Карла Юргена Шольца. Ей просто нужно было установить канал прямой связи с его душой, чтобы иметь возможность диктовать ему свои приказы напрямую, прямо в его душу, обходя его действительно впечатляющие «фортификационные сооружения».

Собственно, всё искусство доминирования и состояло в установлении такого канала связи – либо визуального, либо вербального, либо, как в этом случае, тактильного. В подавляющем большинстве случаев ей не нужно было для этого вообще что-либо делать – потенциальные рабы сами табунами прибегали к ней, широко распахивая свои души для любых её приказов, даже самых бессмысленных и жестоких, которые они немедленно и с радостью бросались выполнять. Поскольку она была действительно выдающейся госпожой, у неё всегда был огромный выбор рабов самого различного возраста, внешности и общественного положения.

Тем не менее, со временем этого ей стало недостаточно. Нет, рабы были, разумеется, полезны, в том числе, и с финансовой точки зрения, ибо обеспечивали ей очень и очень приличный доход. И всё же полная, изначальная, рабская покорность её очень быстро начинала раздражать, что часто вызывало в ней какую-то просто нечеловеческую жестокость по отношению к своим сабам[7].

Ей было гораздо интереснее взять полностью ванильного джентльмена (или не-джентльмена, неважно) и с помощью искусного манипулирования превратить его в своего покорного и вечного раба. Она была не просто госпожой и доминатриссой, но охотницей – госпожой высшей категории.

Но для этого нужно было установить соответствующий канал прямой связи с душой потенциального раба. В большинстве случаев ей хватало весьма поверхностных средств – дурманящих духов (она действительно подмешивала в и без того сильнодействующий парфюм мощное привораживающее зелье), тщательно подобранных одежды и макияжа (с внешними данными у неё было всё в порядке) и чарующего, обольстительного, волшебного, колдовского голоса, над которым она работала много лет.

Если это не помогало, выручали прикосновения (за время своей карьеры профессиональной госпожи она научилась очень хорошо чувствовать мужское тело); если и этого было недостаточно, то она была не против поменять одежду – на более прозрачную (если нужно, то и раздеться догола) и в самом крайнем случае – лечь со своим объектом в постель. Надо отметить, правда, что последнее ей приходилось делать лишь дважды за всю свою более, чем десятилетнюю карьеру госпожи.

Ей понравилась его ладонь, причём именно своей неоднородностью. Полностью загрубевшие фаланги указательного и среднего пальцев, кончики всех пальцев, ребро ладони и то место, где ладонь переходит в запястье – и удивительно мягкая и нежная кожа внутри и на тыльной стороне и на пальцах (кроме самых кончиков).

Она нежно провела кончиками пальцев по внутренней стороне его ладони и приготовилась к отдаче своего первого приказа.

В своих внутренних рассуждениях о каналах связи и фортификационных сооружениях госпожа Эллен допустила только одну ошибку. Будучи, мягко говоря, некомпетентной в военном деле, она совершенно упустила из виду, что у крепости, которую она собралась брать, имеются не только защитные сооружения.

Но ещё и пушки. Мощные крупнокалиберные дальнобойные крепостные орудия.

Этой ошибки оказалось достаточно. Более, чем.

Шольц даже не вздрогнул, когда доминатрисса взяла его за руку. Внутренне он ожидал чего-то подобного, только несколько позже – в её доме.

«Впрочем,» - подумал он, «это даже хорошо. Чем раньше, тем лучше»

Он прекрасно понимал, что его первая победа над госпожой Эллен, хоть и чрезвычайно важная, окажется весьма и весьма короткоживущей. Уже когда они покидали Спагетти и Макароны, он заметил, что его оппонент полностью восстановилась и готова к тому, чтобы нанести ответный удар.

Шольц продолжал спокойно и молча, как будто ничего не случилось, идти рядом с госпожой Эллен. Тем не менее, он прекрасно понимал, что у него есть не больше минуты, чтобы среагировать на этот ответный ход госпожи Эллен в их чрезвычайно захватывающей и опасной (по крайней мере, для него), шахматной партии (скорее, впрочем, боевом спарринге).

Эта минута у него была, поскольку ей всё же нужно было сколько-то времени, чтобы настроиться на него и выбрать правильный способ отдания своего первого приказа – слова, тембр голоса… А как только она отдаст этот приказ (в подавляющей силе которого он нисколько не сомневался), сопротивляться ему будет во сто крат сложнее.

Тем не менее, он и не подумал отнять руку. Наоборот, будучи тоже человеком весьма тактильным и неплохо изучившим женское тело за три года регулярного посещения борделей (и около пяти лет активной сексуальной жизни вообще), он решил использовать этот же канал в обратную сторону – для отдачи своего приказа ей.

В полном соответствии с принципом «духовного айкидо[8]», которым недурно владел.

«Браво, госпожа Эллен» - спокойно, ровно, но очень жёстко произнёс он. «Вижу, Вы зря времени не теряете»

Изумлённая доминатрисса, явно не ожидавшая такой реакции (по причине явно излишней самоуверенности) даже остановилась и уставилась на своего «кавалера».

На сей раз в глазах Шольце не было и следов той силы и стали, которые она увидела в первые мгновения их встречи. Его взгляд был неожиданно мягким и тёплым.

Но при этом, несомненно, снисходительным.

«Давайте не будем скрывать очевидное, госпожа Эллен» - спокойно продолжил он. «Я прекрасно понимаю, что Ваша реакция на прочитанное Вами послание профессора Пикеринга могла быть только одной. Вы просто взбесились»

Доминатрисса молча продолжала смотреть на него. Она просто потеряла дар речи.

«Ну как же» - усмехнулся Шольц. «Вы – такая выдающаяся и опытная – без иронии – госпожа, и тут какой-то сопляк осмеливается чего-то такое анализировать в Вашей теме. Да ещё делать какие-то выводы! Да ещё спрашивать Ваше мнение по поводу этих выводов! Как он смеет! На лавку его! В колодки! Подвесить к потолку! Под плети и розги! Под кнут! Стегать, пороть и мучить! До посинения и потери сознания! Чтоб на своей шкуре почувствовал! А потом… может быть, я соблаговолю прокомментировать его соплячьи выводы…»

Шольц сделал паузу и тихо спросил: «Так ведь?»

Госпожа Эллен молчала. Он продолжил:

«Я хоть и, с Вашей точки зрения, и сопляк, но на свете, тем не менее, живу не первый день. Поэтому я прекрасно понимаю, что, что бы я не делал и не говорил, Вы не оставите попыток подчинить меня своей воле. Вы просто так устроены»

Госпожа Эллен по-прежнему молчала. Тем более, что и сказать-то ей было особо нечего.

«А поскольку я всё это прекрасно понимаю, то я, собственно, и не против. Ибо против я, или не против – это не имеет ровным счётом никакого значения. Пытайтесь себе на здоровье – всё равно у Вас ничего не выйдет. Я Вам не по зубам. Но..» - Шольц сделал многозначительную паузу

«Что – но?» - машинально спросила доминатрисса. Надо же было хоть что-то сказать…

«Но у меня есть одно условие»

«Какое?» - удивилась госпожа Эллен. «У него ещё хватает наглости ставить мне условия» - раздражённо подумала она.

«Никакого физического контакта» - спокойно сказал Шольц. «Вы можете говорить и делать что угодно… а вот прикасаться ко мне я Вам запрещаю»

«А если я не послушаюсь?» - игриво спросила доминатрисса. «Если я всё-таки к Вам намеренно прикоснусь? Что тогда будет?»

«Тогда я сделаю Вам очень больно» - бесстрастно ответил он. И повторил «Очень больно»

«И что же Вы мне сделаете?» - насмешливо поинтересовалась она. «Руку сломаете? Или сразу шею?»

«Ну зачем же так брутально…» - усмехнулся Шольц. «Никаких повреждений Вашему великолепному телу я наносить не собираюсь. И на Вашей драгоценной коже не останется никаких следов. Но больно Вам будет. Очень больно. Нестерпимо больно»

«Это как?» - по-прежнему игриво осведомилась доминатрисса.

«А вот как» - ответил Шольц, которому эти «игрища» начали порядком надоедать. Он освободился от её руки, взял доминатриссу за запястье, нашёл необходимые болевые точки – и сильно нажал на них. И тут же мгновенно отпустил её руку.

Чудовищной силы болевой разряд пронизал всё тело госпожи Эллен. Ей показалось, что в неё попала молния.

«Это один из боевых приёмов ниндзюцу[9]» - бесстрастно пояснил Шольц. «Очень эффективен в тесном пространстве, когда нужно быстро обезоружить противника, вооружённого ножом или пистолетом»

Доминатрисса молчала, пытаясь прийти в себя. Боль была действительно запредельной. При этом она была совершенно уверена, что Шольц её ещё пожалел и нажал на её болевые точки далеко не в полную силу.

Будучи страстной поклонницей всевозможных нововведений, госпожа Эллен некоторое время назад заказала специальный прибор для пыток электротоком. Будучи правильной госпожой, она сначала решила попробовать этот прибор на себе, причём в самом жёстком варианте, присоединив один из электродов к своему клитору и введя другой в своё влагалище, причём максимально глубоко – до соприкосновения с шейкой матки. А затем поставила почти на максимум (разработчик прибора клятвенно уверял, что даже в этом положении он совершенно безопасен) и замкнула цепь.

Как она не только выжила, но даже не заработала кровотечение, она удивлялась до сих пор.

Ощущения от приёма Шольца были очень близкими. Неприятно близкими. Поэтому повторения этого приёма ей вовсе не хотелось. Совсем.

Наконец боль исчезла. Госпожа Эллен взглянула на запястье. Шольц не обманывал её – на коже не осталось никаких следов, даже лёгкого покраснения. Этот ниндзя, как она его немедленно для себя окрестила, действительно знал своё дело.

Как ни странно, но она совершенно на него не обиделась. Напротив, только ещё больше зауважала. Будучи сама достойной госпожой, она умела уважать достойных, сильных, трудных противников. Сказал – сделал. Сказал, что будет нестерпимо больно – и пожалуйста, действительно нестерпимо больно.

С таким можно иметь дело. Такого есть за что уважать.

Шольц никуда не торопился и не торопил её. Просто стоял рядом. Никакого физического контакта между ними, разумеется, уже не было.

«И хорошо» - подумала доминатрисса, обдумывая последние изменения во взаимной диспозиции. Которые, как ни странно, её обрадовали. Ибо только что состоявшийся между ними «обмен уколами», хоть и не привёл к установлению столь желанного для неё «канала связи» с его душой, но всё же разрушил (или, по крайней мере, существенно повредил) ту стену, которая неизбежно существует между двумя едва знакомыми людьми.

И которая сильно мешает подчинению.

Теперь между ними уже была не стена, но всё-таки более или менее открытое пространство, к преодолению которого госпожа Эллен немедленно приступила. Перейдя в решительное наступление.

«Скажите, Карл» - тихо спросила она, глядя ему прямо в глаза своим чарующим, околдовывающим взором, «почему Вы так боитесь подчиниться мне? Что Вас останавливает? Боли Вы, насколько я понимаю, не боитесь… Если Вам не по душе унижение, то я вполне могу обойтись и без этого. Ведь подчинение вовсе не обязательно означает унижения. Я могу относиться к Вам с большим уважением… даже с нежностью и лаской» - осторожно добавила она.

Она вовсе не лукавила, ибо уже решила для себя, что если он её подчинится, то будет относиться к нему с уважением, нежностью и лаской, хотя пороть и мучить будет жестоко – и с огромным удовольствием (ей даже нравился такой «контрастный душ»). Что-то ей подсказывало, что на эмоциональные воздействия он реагирует куда острее, чем на физические. Она была бы даже не против – совсем даже не против – заняться с ним любовью. Ибо её необычайно возбуждали и его сильное тело и его сильная воля.

«Только подчинись» - подумал Шольц. «И будет тебе и ласка, и нежность, и уважение». Последнее у него, впрочем, было и так. И даже в избытке.

А сам совершенно неожиданно – и для себя, и для неё, спросил:

«А Вы как думаете?»

«А я никак не думаю» - честно призналась доминатрисса. «Я слишком плохо Вас знаю, чтобы иметь по этому поводу какое-либо мнение. По крайней мере, пока. Но я надеюсь» - добавила она, «что после того, как вы мне расскажете о своей работе и о Ваших выводах, я смогу ответить на этот вопрос»

«Вот как?» - удивился Шольц.

«Конечно» - улыбнулась госпожа Эллен. «Ведь, что бы Вы там ни говорили, Вы написали эту работу в первую очередь для себя».

«Пожалуй» - согласился он. «Чтобы понять…»

«Себя» - тихо, но неожиданно резко перебила его доминатрисса. «Чтобы понять себя. Свои чувства, желания, сексуальность…»

«Вы уверены?» как можно ироничнее спросил Шольц. Получилось, правда, не очень.

«Абсолютно» - уверенно ответила госпожа Эллен. «Знаете,» - она сделала паузу, «мне кажется, я начинаю Вас понимать. Точнее… наверное, скорее чувствовать, чем понимать…»

«И что же Вы чувствуете?» - саркастически осведомился он, не очень-то веря в её способности действительно читать его. Ибо если это не удавалось даже многоопытным католическим священникам, то что уж о ней-то говорить…

«Я чувствую…» - доминатрисса слегка запнулась, затем продолжила, «что… в общем, ваши слабости, а они у Вас, без сомнения есть – это естественное продолжение Вашей силы…»

«А можно поподробнее?»

«А если поподробнее, то… понимаете, Вы идеалист, но Вы из тех идеалистов, которые обладают достаточной силой воли, интеллектом, образованием, чтобы воплотить в жизнь свои идеалы. Вы необычайно целеустремлённы – я это очень хорошо чувствую – и с раннего детства привыкли… точнее, наверное, Вас к этому приучили – и в семье, и в вашей школе боевых искусств – ставить себе запредельные цели и неуклонно их добиваться. Поставил цель – добился, новую цель – снова добился и так далее; причём каждая новая цель – значительнее и невозможнее предыдущей. Вам просто нравится жить на пределе своих возможностей, постоянно прыгать выше головы… Так?»

«Так» - кивнул Шольц. «И что в этом плохого?»

«Плохое…» - задумчиво произнесла госпожа Эллен. «Плохое заключается в том, что Вы, по-видимому, возвели этот принцип в абсолют. Вы не видите ничего вокруг себя, кроме своих целей…»

«Чепуха» - перебил её Шольц. «Я постоянно помогаю людям вокруг себя. Некоторых даже чуть ли не из петли вытащил. Так что мне уже кое-кто обязан здоровьем, успехом, а то и жизнью»

«А я и не сомневаюсь» - спокойно парировала госпожа Эллен. «Но Вы им помогаете точно так же: поставил цель – добился. Решил проблему ближнего своего – и пошёл дальше. Так?»

«Так» - пожал плечами Шольц. «Согласитесь, что это куда лучше, чем разводить бесконечные сопли и пустую болтовню в то время, как человек катится в пропасть. Или, того хуже, в могилу»

«Лучше» - согласилась доминатрисса. «Но при этом Вы – одиночка. Самодостаточны, если люди вообще могут быть самодостаточными. Вы построили вокруг себя совершенно непробиваемую стену и полностью изолировали себя от всех. И от врагов, и от друзей. У Вас же нет друзей?»

«Нет»

«Меня это не удивляет. У Вас есть однокурсники, преподаватели, приятели, знакомые… а вот друзей нет. Как нет и любимой женщины. Хотя женщин у Вас… думаю, что гораздо больше, чем Вы при всём своем желании сможете переварить. Внешность, сила, ум, образование, манеры, деньги… потом, я уверена, что доставлять женщине удовольствие Вы умеете очень хорошо»

«Почему Вы так решили?» - удивился Шольц.

«Я это чувствую» - улыбнулась госпожа Эллен. «Хоть Вы меня и очень быстро отшили, я успела почувствовать Ваши руки. Они у Вас волшебные. Я очень хорошо могу представить себе, что чувствует женщина, которую Вы гладите даже просто по руке. Не говоря уже о более чувствительных местах»

Эта была чистая правда. У Карла Юргена Шольца были действительно необычные руки. Он всего за пару минут пассами рук снимал у своих знакомых даже сильнейшие головные боли. И не только головные. Нескольких сеансов было достаточно, чтобы наступило облегчение даже, казалось бы, самых тяжелых болезней. Но пользовался он этим своим даром крайне редко, справедливо полагая, что серьёзно заниматься таки лечением можно лишь имея диплом врача (а получать такой диплом у него не было ни малейшего желания).

Вы закрыли дверь, чтобы к Вам не вошли боль и страдание. Но как же теперь войти любви и нежности? – тихо произнесла доминатрисса.

«Хорошие слова» - сказал Шольц. «Ваши?»

«Не совсем. Вообще-то это слова Рабиндраната Тагора. Только он говорил о заблуждении и истине»

И продолжила:

«Мне кажется… точнее, я просто уверена» - она сделала паузу, «что Вы и секс воспринимаете как неизбежное зло. Как напряжение, которое Вам необходимо просто периодически снимать, чтобы оно не мешало Вам достигать Ваших запредельных целей. А поскольку заниматься самоудовлетворением Вам не позволяет Ваша запредельная гордыня, то Вы снимаете это напряжение либо с подружками на ночь, либо вовсе с проститутками. Так?»

«А это Вы откуда взяли?»

«Что именно – отношение к сексу или проституток?» - лукаво улыбнулась госпожа Эллен.

«И то, и другое»

«Первое – из Вашего взгляда. Он у Вас… как у монаха-воина. Как у…» - она замолкла, пытаясь припомнить, как же назывались те средневековые монахи-воины, книжку о которых она читала пару лет тому назад.

«Тамплиера. Рыцаря-храмовника» - помог ей Шольц. «Нищенствующие рыцари Христа и Храма Соломонова[10]. Мне, впрочем, гораздо ближе госпитальеры».

«Кто?» - удивилась доминатрисса. Эрудиция Карла начинала её всерьёз раздражать. «Всё хорошо в меру» - недовольно подумала она.

«Госпитальеры. Члены Суверенного Военного Ордена Госпитальеров Святого Иоанна Иерусалимского. Он, кстати, существует и поныне. После столетий самых удивительных приключений орден госпитальеров превратился в маленькое государство, известное под именем Мальтийского ордена»

«Почему госпитальера, а не тамплиера?»

«Потому, что мне гораздо ближе врачи, чем банкиры». И, взглянув на недоумённое лицо госпожи Эллен, добавил:

«Хотя и те, и другие были типичными средневековыми военно-монашескими орденами (был ещё тевтонский орден и другие, менее известные), у каждого из них было, так сказать, побочное занятие. Госпитальеры заведовали госпиталями (отсюда и название)…»

«А тамплиеры?»

«Тамплиеры занялись финансами. Изобрели дорожные чеки. Построили первую международную банковскую систему, распространившуюся по Европе и Ближнему Востоку. Влезли в большую политику. На том и погорели. Некоторые в прямом смысле. Жестокие были времена…»

«То есть, Вы не отрицаете, что я права насчёт Вашего отношения к сексу?» - настаивала доминатрисса. «Вы бы с удовольствием вообще задавили бы эту часть себя, если бы сумели осуществить духовную самокастрацию…»

Шольц от души расхохотался. Духовная кастрация – это что-то новенькое. Хотя… пожалуй, она была права. То, что святые подвижники называли умерщвлением плоти и борьбой с сексуальными искушениями в переводе на общепринятый язык, пожалуй, было действительно этим.

«Пожалуй» - нехотя согласился он.

«Оно того стоит?» - пристально глядя ему в глаза, спросила госпожа Эллен. «Ваши цели – они того стоят?»

Шольц молчал. Иногда у него действительно возникало огромное, почти непреодолимое желание, как говориться, плюнуть на все эти мирские сложности и вступить в какой-нибудь монашеский орден. Не в францисканский (по причине редкостного бардака, царившего в этом ордене чуть ли не со дня смерти его основателя), а, например, в доминиканский. Или даже лучше в Общество Иисуса[11].

Но, к счастью (или к сожалению), это желание проходило почти так же быстро, как и появлялось. Сразу по нескольким причинам. Во-первых, Шольц был абсолютно мирским человеком. Он был довольно неплохо знаком с распорядком монашеской жизни (даже провёл несколько дней в кармелитском[12] монастыре, где чуть не умер от скуки). Он просто знал, что никогда не сможет жить в монашеской обители. Только в миру.

Во-вторых, хотя Шольц и понимал (по крайней мере, умом), что монахи тоже вносят свой вклад – и немалый – в борьбу со Злом, он всё же предпочитал куда более прямые, немедленные и действенные способы «ведения боевых действий». Молитвы и мессы – это всё, конечно, замечательно, достойно и праведно[13], но если человек попал в беду, его или её нужно из этой беды вытащить. Вполне земными, мирскими действиями.

Если на женщину напал насильник, его нужно по крайней мере, остановить. Если потребуется – убить. Если в мире появился кто-то, чья деятельность способна причинить миру неисчислимые страдания, то этот «кто-то» должен быть уничтожен. А для этого нужны сила, знания, навыки, опыт, интеллект и стальная воля. Секс, естественно, отходит на двадцать первый план. Или на сто двадцать первый. В общем, понятно.

В-третьих… Шольц уже давно чувствовал, что Всевышний не просто так даровал ему столь благословенную семью, место и время рождения; не просто так позволил ему получить столь прекрасное образование, воспитание и фактически боевую подготовку. Он был уверен, что настанет время, и от него, лично от него, Карла Юргена Шольца, будет зависеть очень и очень многое. Судьбы сотен и тысяч людей. Возможно, даже миллионов.

Ибо было сказано в Священном Писании:

От всякого, кому дано многое, многое и потребуется, и кому много вверено, с того больше взыщут[14].

Именно поэтому он и ответил:

«Стоят. Видите ли, госпожа Эллен, я… как бы это попроще объяснить… в общем, я принадлежу к категории радикальных анти-фаталистов…»

Это было что-то новенькое. Такого термина госпожа Эллен, несмотря на своё весьма неплохое образование и эрудицию никогда не слышала.

«Умеренный католический модернизм, с позиций которого я позволил себе анализировать стиль жизни – Ваш и Ваших единомышленников – придаёт особое значение свободе человеческой Воли. Иными словами, мы категорически отвергаем так называемую доктрину предопределённости[15], столь милую душе и сердцу кальвинистов и прочих еретиков…»

К числу еретиков Шольц, как ревностный католик, причислял, естественно, и членов англиканской церкви.

Госпожа Эллен на это не отреагировала никак. Хоть она и была крещена в христианской церкви (естественно, в Церкви Англии[16]), но церковь не посещала уже много лет. Поэтому ей все эти межденоминационные христианские конфликты и перепалки были глубоко безразличны.

«Проще говоря, мы считаем, что, даже такое центральное с точки зрения христианства событие человеческой истории, как апокалипсис, не произойдёт, пока хотя бы один человек категорически против этого и максимально активно этому сопротивляется. Не говоря уже о таких, гораздо более мелких, с точки зрения всей человеческой истории в целом, событиях, как Великая война[17]…»

«То есть, Вы хотите сказать, что…» - удивлённо начала доминатрисса.

«Я хочу сказать» - бесстрастно перебил её Шольц, «что если бы 28 июня 1914 года рядом с австрийским престолонаследником эрцгерцогом Францем Фердинандом нашёлся кто-нибудь, кто сумел бы всадить пулю в лоб Гавриле Принципу до того, как этот негодяй в упор расстрелял безоружного эрцгерцога и его беременную жену… то никакой Великой войны не было бы вообще.

Не было бы миллионов убитых и искалеченных, чудовищных разрушений, сотен тысяч беженцев, мятежей, революций, гражданских войн, глобальных эпидемий... Остались бы целёхоньки три великие империи – российская, австро-венгерская и османская; не появилось бы на свет жуткое большевистское богоборческое чудовище, не возник бы в моей родной Германии мерзкий и отвратительный национал-социализм…»

«Значит, Вы…» - госпожа Эллен запнулась.

«Я уверен» - спокойно, ровно и очень убеждённо произнёс Шольц, «что это был далеко не последний узловой момент человеческой истории. Обязательно будут и другие. В четырнадцатом году мне было девять. Точнее, 28 июня мне было вообще ещё только восемь. Сейчас мне двадцать три. И в следующий такой момент я хочу встать рядом с очередным эрцгерцогом. Чтобы успеть всадить пулю в очередного Гаврилу Принципа до того, как он успеет открыть огонь. Чтобы предотвратить очередную Великую войну. А то и что-нибудь похуже…»

«А для этого» - добавил он, «нужно всегда быть к этому готовым. Что, в свою очередь, требует, чтобы вся моя жизнь и, соответственно, весь я должны быть всегда, каждый день, час и минуту подчинены этой цели. А никак не Вам, госпожа Эллен. При всём моём к Вам – совершенно без иронии – искреннем и глубочайшем уважении»

Затем произнёс:

Я живу в уединении, чтобы достичь своей цели и следую должному, чтобы претворить свою правду

«Правду анти-фаталиста» - добавил он.

«Хорошие слова» - с уважением произнесла госпожа Эллен. «Ваши? Или кого-нибудь из ваших католических святых?»

«Католический святой обязательно упомянул бы Господа или Иисуса Христа. Или Всевышнего» - улыбнулся Шольц. «Это сказал Конфуций».

Если этой своей лекцией Шольц хотел убедить доминатриссу отказаться от стремления подчинить его своей воле или, по крайней мере, значительно ослабить это её желание, то он добился прямо противоположного результата.

Ибо до этой его лекции она была вполне готова удовлетвориться одним-двумя С/М сеансами с ним (добавив ещё одну запись в книгу своих побед) и парой-другой «ночей страстной любви» (то есть, безудержного секса). Самое большее, чего ей хотелось – это очередной короткой любовной интрижки с «новым интересным свеженьким мальчиком».

После этой лекции она твёрдо решила выйти за него замуж. Ибо была уверена, что, наконец-то, встретила свой идеал. Своего прекрасного принца в сияющих доспехах на белом коне. Мужчину своей мечты.

Шольц, несомненно, был совершенно неординарным человеком. Сильным, умным, решительным, образованным, эрудированным, убеждённым, честным и цельным. При этом весьма небедным. За такого человека она вышла бы замуж, не задумываясь. Именно с таким человеком рядом она хотела бы провести всю свою оставшуюся жизнь – до последнего вздоха. И именно от такого человека она хотела родить детей.

Правда, для этого нужно было преодолеть, как минимум, три на первый взгляд совершенно непреодолимых препятствия.

Во-первых, она была почти на восемь лет его старше. И это было действительно непреодолимым препятствием… если только для него это не имело значения. Она знала таких мужчин, поэтому начать нужно было с того, чтобы выяснить его отношение к этому факту.

Во-вторых, он был абсолютно ванильным джентльменом. А она… в общем, кто всерьёз пристрастился к С/М наслаждениям, тот уже никогда не вернётся обратно в ванильное болото. Поэтому ей было просто жизненно необходимо обратить его в свою С/М практику. Причём, разумеется, в основном в качестве «нижнего» (хоты попробовать на себе пару-тройку раз его порку и другие болевые воздействия она была бы совсем не против).

А вот третье препятствие было наиболее сложным. Ей необходимо было убедить его отказаться от его миссии, которую он сам для себя выбрал и убедить его в том, что самым лучшим будущим для него будет семейное счастье, причём именно с ней, а не с какой-либо другой женщиной.

И, в первую, очередь, от его анти-фатализма. Который она считала чушью собачьей, ибо была горячей сторонницей философии Льва Толстого, который был категорически не согласен с мнением о решающей роли великих людей — царей, полководцев, дипломатов — в истории и считал, что подлинно великий человек не должен вмешиваться в таинственный, не постижимый умом ход истории. Иными словами, она была фаталисткой (да ещё и гедонисткой впридачу, что резко контрастировало с откровенным аскетизмом своего визави).

Госпожа Эллен прекрасно понимала, что эти препятствия к её собственному семейному счастью были почти непреодолимыми. Но не абсолютно непреодолимыми. Пусть минимальные, но шансы у ней всё-таки были.

Поэтому она решила использовать их, как говорится, на полную катушку.

Однако сначала необходимо было каким-то образом избежать обсуждения его работы. Той, которая …с позиций какого-то католического модернизма. Ибо если раньше она была просто не в восторге от идеи такого обсуждения, то теперь она его откровенно боялась. Причём очень боялась.

Ибо её новый знакомый был воином. Причём религиозным воином. Из тех, кто без сожаления отправлял еретиков и ведьм на пытки, виселицу и костёр; огнём и мечом выжигал катарскую ересь в Лангедоке; в безжалостном аутодафе уничтожал священные книги, статуи и другие произведения великих мезоамериканских цивилизаций – инков, ацтеков и майя; продав всё своё имущество и на вырученные деньги купив коня, оружие и доспехи, отправлялся освобождать Святую Землю от захватчиков-иноверцев; обжигающим и разящим не хуже меча словом обращал в истинную веру города и целые страны…

Более всего он ей напоминал святого Франциска Сальского, брошюру о котором она однажды совершенно случайно прочитала (вот и не верь после этого в совпадения!). В 1594 году Франциска назначили священником в швейцарский приход Шабле, в котором стараниями великого протестанта Жана Кальвина и его последователей не осталось буквально ни одного католика. Через четыре года регион был полностью – до последнего человека - возвращён в католическую веру, и всё благодаря исключительно проповедям святого Франциска.

Никаким студентом Карл Юрген Шольц уже не был – в этом она теперь была уже совершенно уверена. Он был уже проповедником, а в том, что он блестяще владел словом – этим необычайно эффективным и действенным оружием, у неё не было ни малейшего сомнения.

Госпожа Эллен не испытывала ни малейших иллюзий относительно истинной цели его визита. Он шёл не обсуждать свою работу, а обращать её в свою веру. Не только в католическую веру (против этого-то она как раз ничего не имела, ибо прекрасно понимала, что ей всё равно придётся это сделать, чтобы выйти за него замуж, а в какую церковь ходить ей было абсолютно безразлично), а в свою веру относительно С/М взаимоотношений и её образа жизни.

Ибо её мнение по поводу его работы его совершенно не волновало; он вовсе не собирался ничего обсуждать, а намеревался навязать эти выводы ей. Чтобы полностью разрушить её мир и на его обломках выстроить новый – разумеется, по лекалам собственного изготовления.

Этого допустить, естественно, она не могла. Нужно было срочно что-то придумать.

И тут к ней в голову пришла совершенно блестящая идея. Причём, что очень удобно, они как раз подошли к её дому.

«Это мой дом» - сказала она, указав рукой на небольшой домик в типично английском стиле, окружённый столь же небольшим, но очень уютным садом. Типичное жилище истинной независимой англичанки. «Прошу» - она жестом пригласила Шольца войти.

К его несказанному удивлению, она привела его вовсе не в своё «логово рабовладелицы», чего он ожидал (и что она ему пообещала в баре), а в небольшую, но очень уютную библиотеку – кабинет, где изысканным жестом предложила ему расположиться в одном из великолепных кожаных чисто английских кресел. Сама расположилась в точно таком же кресле напротив.

«У Вас наверняка есть с собой текст основных выводов Вашей работы?» - неожиданно спросила она.

Шольц был готов к такому варианту развития событий, поэтому заранее приготовил отпечатанный на машинке соответствующий текст, который занимал почти семь страниц убористым шрифтом.

Он сунул руку в просторный карман своей летней куртки, достал сложенный вдвое документ и протянул доминатриссе.

В течение довольно долгого времени она внимательно и вдумчиво изучала его выводы. Затем неожиданно кивнула, положила документ на небольшой столик рядом с креслом, после чего совершенно неожиданно встала и переместилась за письменный стол. Взяла из пачки на краю стола лист бумаги, изысканно-чёрную с золотом авторучку Уотермена и начала что-то писать.

Закончив с этим, она встала из-за стола, вернулась в кресло и протянула Шольцу лист бумаги, на котором её изумительной красоты почерком было что-то написано.

Изумлённый Шольц прочитал следующее:

Уважаемый профессор Пикеринг!

Выражаю Вам свою искреннюю благодарность за то, что Вы направили ко мне одного из самых блестящих и выдающихся Ваших учеников – Карла Юргена Шольца.

Я ознакомилась с выводами, которые он сделал в своей работе Доминирование, подчинение и алголагния в межполовых отношениях: анализ с позиции умеренного католического модернизма. Сообщаю Вам, что я полностью согласна с его выводами; более того, я планирую внести весьма значительные изменения в собственную жизнь на основе выводов и рекомендаций, сделанных Вашим студентом.

Искренне Ваша,

Госпожа Эллен («в миру» Сьюзан Эллен Мэнсфилд)

17 августа 1928 года



«Это Вы можете передать профессору Пикерингу» - спокойно и даже как-то царственно сказала она. «Надеюсь, этот текст Ваших выводов я могу оставить у себя?» - всё столь же царственно осведомилась она.

Шольц кивнул, потрясённый тем, как легко и просто она его сделала. Он взял записку госпожи Эллен, сложил её вдвое и поместил в карман куртки. А что ему ещё оставалось делать?

«А теперь, когда с формальностями покончено» - мягко, царственно и необычайно обольстительно произнесла доминатрисса, «давайте поговорим о том, что действительно важно. То есть, о нас»

Такой поворот Шольцу, мягко говоря, совеем не понравился. Но пока что он мало что мог с этим поделать. Ибо своим совершенно неожиданным и очень грамотным поступком надёжно взяла инициативу в свои великолепные холёные руки.

«Я хочу сделать Вам предложение» - сказала госпожа Эллен. «Но сначала я попрошу Вас ответить – только абсолютно честно - на три очень важных вопроса…»

«Я слушаю Вас»

«Если допустить – чисто гипотетически, конечно - что в ближайшие год-два вы захотите жениться, то станет ли непреодолимым препятствием для заключения брака тот факт, что женщина будет старше Вас, ну, скажем, на семь лет?»

«Нет» - честно ответил Шольц, который прекрасно понял, к чему клонит доминатрисса. «Как Вам наверняка известно, Мэри-Энн Уиндхэм-Льюис - жена одного из наиболее выдающихся премьер-министров Британской империи (и к тому же блестящего писателя) Бенджамена Дизраэли была на двенадцать лет старше своего мужа. Что совершенно не помешало их семейному счастью, которое длилось целых тридцать три года»

Госпожа Эллен довольно кивнула. Она, конечно, знала эту удивительную историю. Мэри-Энн была просто образцом верной, заботливой и любящей жены. Она жила только для своего мужа; вдохновляла его на новые достижения, всячески поддерживая и оберегая его. Однажды Дизраэли ехал в парламент, чтобы произнести весьма важную речь. Он очень волновался, и вследствие этого захлопнул дверь кареты прямо на руку своей жены, перебив ей кость. Ни один мускул не дрогнул на ее лице, она проводила мужа ободряющей улыбкой, а когда он скрылся за дверьми парламента, просто упала в обморок от боли. После смерти жены Дизраэли почувствовал себя совершенно одиноким и даже всерьёз подумывал об отставке.

«Но перейти в католичество ей придётся обязательно – если она ещё не католичка» - добавил он.

Доминатрисса кивнула. Иного она и не ожидала. Затем продолжила:

«Скажите, Карл, только честно…» - она сделала паузу, «Вы боитесь боли?»

«На самом деле,» - улыбнулся Шольц, «Вы хотели задать не один, а два вопроса: во-первых, боюсь ли я боли и во-вторых, боюсь ли я получить серьёзную травму во время Вашего сеанса…»

«Вы правы» - вздохнула госпожа Эллен. «Именно это я и хотела узнать»

«Ответ на оба Ваших вопроса один и тот же» - спокойно произнёс он. «Нет, не боюсь. Боль – постоянный спутник любого, кто занимается в достаточно серьёзной школе боевых искусств, а я несколько лет занимался в действительно очень серьёзной такой школе. К постоянной боли (иногда довольно сильной) – и во время, и после занятий – очень быстро привыкаешь и начинаешь относиться к ней спокойно и даже философски...»

«Что же касается получения травмы, то, во-первых, я Вам полностью доверяю, ибо в Вашей квалификации как госпожи у меня нет ни малейшего сомнения…»

Это доминатриссе понравилось. Как любая женщина, она обожала комплименты.

«Кроме того,» - добавил он, «тот, кто боится травм, за километр будет обходить любую школу боевых искусств. Ибо там травмы во время спарринга – вполне обычное явление. Меня – как, впрочем, и любого из нас - за эти несколько лет весьма основательно обстучали и руками, и ногами, и бамбуковыми палками по всему телу. Несколько раз – с весьма неприятными последствиями…»

«Бамбуковыми палками?» - удивилась госпожа Эллен. «Вас что, Ваш Учитель наказывал за провинности?»

«Нет, в нашей школе такое не практиковалось» - снова улыбнулся Шольц. «Хотя есть школы, в которых это в порядке вещей. Просто я занимался кендо…»

Доминатрисса непонимающе уставилась на него.

«Фехтованием на мечах» - объяснил он. «На бамбуковых мечах, естественно. Причём нередко, для максимально серьёзного отношения к поединку, Учитель заставлял нас снимать защитные доспехи, оставляя только шлем, который защищает голову и лицо…»

«Серьёзно» - с уважением прокомментировала она.

«В хороших школах восточных единоборств вообще всё поставлено весьма и весьма серьёзно» - подтвердил Шольц. «А я занимался в очень хорошей школе»

Его ответ на её второй вопрос госпожу Эллен, разумеется, полностью устраивал. Пора было переходить к третьему вопросу.

«Скажите, Карл,» - очень тихо спросила, почти прошептала доминатрисса, «если бы у Вас не было Вашей великой Миссии, которую Вы сами на себя возложили… то смогли бы Вы хотя бы на короткое время подчиниться женщине?»

«То есть, Вам, госпожа Эллен» - подумал Шольц. И честно ответил:

«И снова Вы задаёте не один вопрос, а два» - спокойно ответил он. «Вас интересует, во-первых, готов ли я подчиняться вообще, и, во-вторых, смогу лия подчиниться и женщине тоже, а не только мужчине. Так ведь?»

«Так» - согласилась доминатрисса.

«Ответ на оба Ваших вопроса утвердительный…» - произнёс Шольц. «Любая школа боевых искусств требует беспрекословного подчинения ученика Учителю. Ибо только в этом случае Учитель сможет чему-то научить своего ученика. Поэтому собственно против подчинения у меня нет никаких возражений. Если в этом есть здравый смысл, конечно»

Он сделал паузу, затем продолжил:

«А что касается подчинения женщине… то в этом плане для меня женщина не отличается от мужчины ничем. Мне совершенно безразлично, кому подчиняться. Или не подчиняться»

У госпожи Эллен заметно отлегло от сердца, ибо его ответ и на третий её вопрос оказался вполне удовлетворительным.

Можно было переходить к собственно предложению.

«Моё предложение Вам состоит в том, что я…» - она неожиданно запнулась, «Я прошу Вас взять меня в жёны…»

«О как!» - подумал Шольц. «Быстро Вы, однако, госпожа Эллен. Всего каких-то пара часов знакомства – и уже возьмите меня в жёны»

Ему уже делали такие предложения – и не раз. Но чтобы так быстро… И ни слова о любви. Хотя… Дизраэли тоже совсем даже не по любви женился (он вообще не верил в любовь), а очень даже по расчёту (Мэри-Энн была очень богатой женщиной, а у него в то время была куча долгов). Причём она прекрасно об этом знала. А вот поди ж ты, прожили тридцать три года в одним из самых счастливых браков, которые когда-либо существовали… Так что…

«Я очень рада,» - медленно, тщательно подбирая слова, продолжила она. «что Вы упомянули Бенджамена Дизраэли и его жену Мэри-Энн. Потому что я совершенно уверена, что я смогу стать для Вас такой же верной, любящей и заботливой женой, какой Мэри-Энн была для Дизраэли…»

Самое любопытное заключалось в том, что Шольц нисколько в этом не сомневался. Более того, он был совершенно уверен, что госпожа Эллен будет для него даже гораздо лучшей женой, чем Мэри-Энн была для Дизраэли. Если, конечно, он согласится на ней жениться.

«Насколько я поняла,» - уже гораздо более уверенно продолжила она, ободрённая, как ей показалось его весьма положительной реакцией на её слова, «вы отнюдь не в восторге от положения дел в Вашей родной стране. А также не испытываете ни малейших надежд на улучшение ситуации в обозримом будущем…»

В этом госпожа Эллен была совершенно права. С точки зрения Шольца, редкостный бардак, который творился в его стране и по чьему-то явному недосмотру назывался Веймарской республикой, очень быстро превращался в форменный дурдом и мог закончиться только одним – приходом к власти нацистских штурмовиков во главе с их «фюрером» Адольфом Гитлером, вне всякого сомнения, одержимым не одним десятком демонов, несмотря на своё крещение в Святой Римско-католической Церкви.

«Вы много лет прожили за пределами своей страны, которая, к тому же, за последнее время очень сильно изменилась. Вы жили в Японии, учились в Великобритании… Согласитесь, что с Вашей родной страной Вас мало что связывает…»

«Соглашаюсь» - кивнул Шольц. Ибо это было чистой правдой. Он действительно ощущал себя скорее космополитом, гражданином мира, чем немцем.

«Взяв меня в жёны, Вы очень быстро получите британское подданство. Я… у меня, как Вы, наверное, догадываетесь, есть весьма обширные связи в самых высоких кругах Британской империи. В сочетании с Вашим образованием, способностями, силой воли, целеустремлённостью и другими замечательными и достойными уважениями Вы, вне всякого сомнения, сделаете блестящую карьеру и очень многого достигнете. А я буду Вам во всём помогать и стану для Вас надёжной поддержкой и опорой. Как Мэри-Энн для Дизраэли. И очень хорошей матерью для Ваших детей»

В этом Шольц, как ни странно, тоже не сомневался. Ибо госпожа Эллен, несомненно, была и чрезвычайно целеустремлённой и, вместе с тем, весьма разумной и уравновешенной женщиной. А именно из таких и получаются идеальные матери. Правда, он был вовсе не уверен в том, что он хотел, чтобы у него появились дети.

«Разумеется, я перейду в католичество и, поверьте, стану не менее ревностной католичкой, чем Вы сами. И детей воспитаю в католической вере…»

И в этом он тоже был совершенно уверен. По той же самой причине.

«Я в этом нисколько не сомневаюсь, госпожа Эллен» - спокойно произнёс он.

Ободрённая такой совершенно неожиданной поддержкой с его стороны, она продолжила в том же духе:

«Я весьма обеспеченная женщина, да и Вы, насколько я понимаю, человек не бедный. Поэтому и с чисто материальной стороны наша совместная жизнь будет весьма комфортной…»

И это являлось, как говорится, медицинским фактом. Пусть и не медицинским, но всё равно фактом.

«Что же касается постельных дел…» - она сделала паузу, «то… я понимаю, что Вам, как человеку сугубо ванильному, будет очень трудно понять…» - она снова запнулась, «что… я смогу доставить Вам гораздо большее эмоциональное, чувственное и сексуальное наслаждение, если буду причинять вам боль, сильную боль, чем если бы я только ласкала Вас. Впрочем,» - добавила она, «ласкать Вас я тоже буду – и весьма умело. А когда утончённые ласки чередуются с очень сильной болью… это позволяет получить ни с чем не сравнимое наслаждение…»

«Почему же трудно поверить?» - спокойно возразил Шольц, «Я не просто в это верю, я в этом уверен. Более того, я это совершенно точно знаю».

Ибо то, что ему было известно о человеческой психологии и человеческих реакциях, полностью это подтверждало.

Доминатриссу его совершенно неожиданная покладистость не только удивила, но и не на шутку насторожила.

«Не к добру это, ох не к добру» - подумала она. Тем не менее, у неё не оставалось никакого иного выхода, кроме как задать ему прямой, чёткий и ясный вопрос:

«С учётом всего вышеизложенного,» - госпожа Эллен неожиданно запнулась, «согласны ли Вы взять меня в жёны?»

Наступил момент истины. Он должен был принять решение. Решение, которое практически полностью определит его дальнейшую судьбу. Это он знал точно. К сожалению (или к счастью), он совершенно точно знал, вернее, чувствовал, и другое - что это его решение во многом определит и судьбу человечества в целом. Что, увы, не оставляло ему иного выбора, кроме как…

«Мой ответ - нет» - спокойно, твёрдо, и уверенно произнёс он. «Прощайте, госпожа Эллен»

Он встал, вежливо поклонился ей, повернулся и бесшумно вышел из библиотеки, прежде чем она успела хоть как-то отреагировать на его решение. Через минуту тихо хлопнула входная (теперь уже, впрочем, выходная) дверь и Карл Юрген Шольц исчез из её жизни навсегда.

Госпожа Эллен тяжело вздохнула, признав своё поражение. Она вытерла с щёк две предательские слезинки, подошла к зеркалу, взглянула на своё отражение и прошептала:

«По крайней мере, мне не в чем себя упрекнуть. Я сделала всё, что могла»

Они больше никогда не увиделись. Закончив год спустя Кембридж, Карл Юрген Шольц принял предложение МИ-6[18] и стал секретным агентом Его Величества. По заданию МИ-6 он поступил на службу в абвер – военную разведку Германии – и сделал блистательную карьеру сначала в абвере, а затем – в РСХА[19], Его заслуги были отмечены высшими военными наградами – Рыцарским крестом с дубовыми листьями, мечами и бриллиантами и Крестом Виктории.

Третьего марта тысяча девятьсот сорок пятого года бригаденфюрер СС и генерал-майор полиции германского рейха Карл Юрген Шольц из кабины реактивного бомбардировщика «Арадо-234Нs» навёл управляемую бомбу Хеншель на Хейнкель-177, выруливавший на взлётную площадку полигона Ордруф в Тюрингии с подвешенной к нему первой в истории человечества атомной бомбой. Нацистской атомной бомбой. Взрыв трёхсоткилограммового заряда «Хеншеля» вызвал детонацию тротилового заряда атомной бомбы...

Первый в истории ядерный взрыв уничтожил не только Хейнкель, но и три другие атомные бомбы вместе с их носителями – новейшими стратегическими бомбардировщиками люфтваффе. Бомбы, предназначенные для Лондона, Вашингтона и Москвы. Бомбы, взрыв которых в этих городах неизбежно погрузил бы мир в такой кровавый хаос, по сравнению с которым вторая мировая война показалась бы мелкими неприятностями. А вполне возможно, что и вызвал бы самый настоящий апокалипсис…

По окончании войны Шольц уже вполне открыто поступил на официальную службу в МИ-6 в чине полковника британской армии на должность начальника отдела по борьбе с особо опасными террористами.

Его личная жизнь – за исключением единственного небольшого эпизода в Берне в 1944 году – оставалась полностью «ванильной». В том же году он наконец женился, причём обряд венчания осуществил лично верховный понтифик Папа Римский Пий XII.

Госпожа Эллен так и не вышла замуж – ни де-юре, ни де-факто. Она погибла в октябре сорокового года во время одной из ночных бомбёжек Лондона самолётами люфтваффе (так называемого «Лондонского Блица»). Бомба, сброшенная с немецкого «Хейнкеля-111», попала прямо в её дом, в котором она проводила очередной «сеанс», не сочтя нужным прервать его, чтобы укрыться в бомбоубежище. Вместе с ней погиб и один из неё «рабов».

Пилотом «Хейнкеля» был майор люфтваффе Ганс Иоахим Фридель.





[1] «влечение к боли» (греч). Получение сексуального удовольствия либо от причинения боли партнёру (активная алголагния), либо от получения боли (пассивная алголагния)

[2] Период с примерно 1450 по примерно 1650 годы, названный так потому, что именно в эти годы было вынесено подавляющее большинство смертных приговоров ведьмам – истинным и мнимым (общепринятым методом казни для таких преступников было сожжение на костре – отсюда и название).

[3] двуручный слегка изогнутый японский меч длиной около метра

[4] Военно-монашеский (рыцарский) католический орден, основанный в 1120 году. Существует и поныне под именем Мальтийского ордена.

[5] Искусство чтения христианской проповеди (от греческого слова гомилия - проповедь)

[6] От английского слова dominatrix, обозначающего профессиональную госпожу

[7] От английского слова submissive – подчиняющийся. Обозначает раба в садомазохистских отношениях.

[8] Японское боевое искусство, основной особенностью которого является использования силы, энергии и действий противника против него самого

[9] Японское боевое искусство, основанное на системе подготовки ниндзя – диверсантов и наёмных убийц в средневековой Японии.

[10] Официальное название тамплиеров

[11] Официальное название ордена иезуитов

[12] Католический монашеский орден, основанный в середине XII века и отличающийся особо строгим уставом. Монахи-кармелиты должны жить в отдельных кельях, постоянно молиться, соблюдать строгие посты, в том числе полностью отказаться от мяса, а также значительное время проводить в полном молчании

[13] «достойно это и праведно» - одна из ключевых фраз, произносимых во время католической мессы

[14] Евангелие от Луки, глава 12, стих 48

[15] Согласно этой доктрине, судьба человека от рождения до смерти известна и предписана Богом и человек никак на неё не может повлиять. То же самое относится и к судьбе человечества в целом.

[16] официальное название англиканской церкви

[17] В промежутке между первой и второй мировыми войнами так называли Первую мировую войну

[18] Внешняя разведка Великобритании

[19] Главное управление имперской безопасности германского рейха

Так вот о том-то и речь, что физической близости не было. Ибо Ницше смертельно боялся интимных отношений с женщиной. И, есть подозрение, что именно потому, что опасался оказаться во власти женщины. Потому и ограничивался платоническими чувствами. Виртуалил, говоря современным языком...

От автора. Этот маленький рассказ - в чистом виде плод авторского воображения. Никакого отношения к реальности не имеющий.

Меня зовут Алексей Платов. Я профессиональный флагеллятор. В том смысле, что я предоставляю соответствующие услуги за деньги (собственно, именно этим и отличается профессионал от непрофессионала). Причём должен отметить, что эти мои услуги пользуются весьма неплохим спросом на московском рынке. Как и другие услуги, поскольку флагелляция, строго говоря, является моей второй профессией. По своей первой профессии я психотерапевт (и даже вполне себе доктор психологических наук). Впрочем, если быть совсем честным, то я иногда (я бы даже сказал, нередко), совмещаю эти две профессии. Но об этом я расскажу несколько позже. Замечу только, что есть и другие мои коллеги-психологи, которые совсем не чужды флагелляции (то есть я не один такой).

Итак, как всё это началось. Началось всё это в начале «бурных девяностых» (ох, как же давно это было!), когда я закончил кафедру клинической психиатрии психологического факультета Московского государственного университета (с красным дипломом, разумеется) и поступил в кафедральную аспирантуру. В поисках интересной темы для своей кандидатской диссертации я просматривал различные примеры экстремального человеческого поведения (как известно, именно изучение различных зкстримов и «отклонений от нормы» является наилучшим методом исследования человеческой природы). И набрёл на газету, которую издавал основатель первого в России «клуба флагеллянтов».

Меня это заинтересовало; я позвонил по контактному телефону, указанному в газете, и довольно быстро договорился о встрече с издателем газеты и, по совместительству, пожалуй, наиболее заслуженным флагеллятором России (а, возможно, и всего бывшего СССР).

Он оказался весьма приятным человеком среднего роста и средних лет (правда, говорливым вне всякой меры, но меня это вполне устраивало). Ибо говорил он почти исключительно по делу, которое, собственно, меня и интересовало. Он весьма подробно и обстоятельно ответил на мои вопросы, после чего предложил мне попробовать себя в роли флагеллятора (а вдруг понравится, да и качество диссертации повысится).

Я вообще по натуре тот ещё авантюрист (просто обожаю влезать во всякого рода истории, особенно, если дело касается чего-нибудь нового и интересного), поэтому я немедленно согласился. Невзирая на весьма кругленькую сумму, в которую мне должна была обойтись эта авантюра (уже в те годы я весьма активно практиковал, а российские нувориши были готовы платить просто-таки сумасшедшие деньги за хотя бы временное и относительное облегчение – не говоря уже о снятии – тех чудовищных эмоциональных и психологических проблем, которые они приобрели вместе с колоссальным богатством, властью и положением в обществе). Не отставали от них и госчиновники, обогатившиеся никак не меньше (а то и намного больше) новоявленных коммерсантов.

Надо отметить, что оно того стоило. Обстоятельный подход к делу моего наставника меня впечатлил. Сначала он провёл со мной весьма фундаментальное теоретическое занятие (как, чем и сколько пороть при наказательной и при эротической флагелляции, чем снимать боль и убирать синяки, как правильно общаться с получателем флагелляции, как выбирать дивайсы – инструменты по флагелляции и т.д.). Потом я довольно долго практиковался на подушке. И только после того, как мой учитель посчитал мою технику удовлетворительной, в его «флагелляционную» была приглашена «модель» - симпатичная девчушка лет двадцати или около того, которая покорно (и даже, как мне показалось, не без удовольствия) предоставила свою кругленькую аппетитную «пятую точку» для моей практики уже «вживую».

Сначала я ещё тщательно привязал (как говорил мой наставник – привязывать тоже уметь надо), после чего наставник аккуратно оголил её ягодицы, приспустив брюки, колготки и трусики и я приступил к собственно порке. В общей сложности я нанёс девушке (звали её, кажется, то ли Надя, то ли Настя) наверное, под сотню ударов самыми разнообразными дивайсами – плётками, спанками, бамбуковыми палками, розгами и т.д. Бил не сильно, скорее «на технику». Девушке, по-моему, нравилось. Во всяком случае, реагировала она на мои удары примерно так же, как реагировали на массаж мои довольно многочисленные клиентки (сразу после школы я окончил курсы массажистов и неплохо подрабатывал соответствующими услугами все пять лет учёбы в университете).

Наставник внимательно наблюдал за моими «практическими действиями», периодически делая своевременные и ценные замечания, изредка одобрительно качая головой. После того, как я перепробовал все имевшиеся в наличии дивайсы (за исключением пары-тройки самых «злобных»), он задумчиво покивал головой и негромко, но решительно произнёс «Хватит».

А потом произошло нечто совершенно неожиданное.

«Нет, не хватит» - громко и решительно заявила «девушка для порки». «Я ещё хочу».

Наставник удивился (возможно, сильно), но виду не подал. Только заботливо и обеспокоено спросил её:

«Ты уверена?»

«Уверена» - столь же громко и столь же решительно ответила модель. «Я ему доверяю»

И, сделав паузу, добавила:

«Оставь нас. И дверь закрой. А то сквозит».

На моё удивление, наставник спорить с ней не стал. Только много позже я узнал, что её репутация и влияние в московском сообществе флагеллянтов не сильно уступали репутации и влиянию моего учителя. Если вообще уступали. Только он был чистым флагеллятором – то есть только порол; а она была свитчером – то есть, с удовольствием действовала и «сверху» (с плёткой в руке) и «снизу» (на лавке). Как выяснилось позже, порола она тоже очень и очень умело и профессионально. Но это совсем отдельная история.

Наставник удалился, тщательно закрыв дверь в «флагелляционную». Девушка повернула ко мне своё прелестное (и весьма довольное) личико и как-то даже покровительственно изрекла:

«Ты любишь плёткой»

И, глубоко вздохнув, добавила:

«Это довольно редкое качество. И очень приятное». Она довольно улыбнулась. Как кошка, которой по воле Всевышнего попалась особо вкусная мышка. Или птичка.

Она была права. В одной из статей в вышеупомянутой газете я прочитал, наверное, довольно очевидную мысль. Каждый флагеллятор сам выбирает, что вкладывать в удар. Я выбрал любовь. Было очевидно, что лежавшей передо мной на лавке молодой женщине нравится получать удары по «пятой точке» и я старался бить её так, чтобы доставить ей максимум удовольствия. Впрочем, я всегда старался доставить женщине максимум удовольствия. И в платонических отношениях, и в постели. И вот теперь – во время флагелляции. Судя по её реакции, у меня получилось неплохо.

«Возьми пятихвостку» - приказала она. Позже я узнал, что это называется «управлением снизу».

«Бей пока не очень сильно» - спокойно и уверенно продолжила она. «Я скажу, когда нужно будет сильнее. А пока пятьдесят ударов».

Порка продолжалась долго. Даже очень долго. По её приказу я менял силу и частоту ударов (чем дальше, тем сильнее и чаще); дивайсы (чем дальше, тем злее). Я считал себя человеком довольно выносливым (и не без оснований – к моменту своей первой флагелляции я уже лет пять довольно активно занимался боевыми искусствами), но должен отметить, что рука у меня устала довольно капитально. А ей хоть бы что.

Счёт ударов (она добросовестно считала все удары) приблизился к тысяче, когда модель удовлетворённо вздохнула и не менее удовлетворённо произнесла:

«Вот теперь действительно хватит. Отвязывай».

Я в очередной раз повиновался. Девушка довольно потянулась, растёрла затёкшие запястья. Встала, вернула на законное место брюки, колготки и трусики, затем подошла ко мне, пристально посмотрела в глаза. Подняла руку, ласково погладила меня по голове. А потом неожиданно и властно поцеловала в губы.

Не могу сказать, что мне очень уж понравился её поцелуй. Было в нём что-то… хищное. Пожалуй, даже слишком хищное.

Оторвавшись от моих губ, модель снова пристально посмотрела мне в глаза. Её взгляд мне понравился ещё меньше, чем её поцелуй. Колдовской, завораживающий, притягательный, подчиняющий… Я бы даже сказал, демонический. Точнее, пожалуй, ведьминский. Да и внешность вполне себе ведьминская. Рыжие волосы, болотно-зелёные глаза. Наряд весь в красно-чёрных тонах… В общем, самая натуральная жрица Астарты.

«Дальше учить тебя буду я» - безапелляционно заявила колдунья. «Следующий сеанс – через неделю».

Сделав многозначительную паузу, плотоядно улыбнулась и объяснила:

«Раньше следы от этой порки не сойдут».

И не менее многозначительно добавила:

«К сожалению»

Многим тематикам, конечно же, известна классическая фраза Фридриха Ницше из его, пожалуй, наиболее известной философской работы Так говорил Заратустра (не имевшей, правда, к Заратустре никакого отношения):

Идешь к женщине? Не забудь плеть!

Гораздо менее известно, что у Ницше никогда не было никаких отношений с женщинами (он их просто смертельно боялся). В свойственной ему иронической манере этот факт прокомментировал другой великий философ - Бертран Рассел:

Ницше прекрасно знает, что девять из десяти женщин немедленно отберут у него эту плеть. Поэтому и держится от них подальше...

Есть такая... констатация факта, наверное. Из даосизма (или буддизма?) но уж точно не из христианства. "Когда ученик будет готов, учитель появится". Ангелы на самом деле абы кого не порют. Это, вообще-то, единичные случаи. Ну, как явление Христа святому Апостолу Павлу. В Апокалипсисе сказано: "Се, стою у двери и стучу и кто мне откроет, буду с ним вечерять". Всевышний стучится в душу каждого из нас. Интенсивность стука только разная. История со святым Иеронимом - экстрим, конечно. Но поучительный.

Любовь не бывает жаркой. Жаркой бывает страсть. Сомнения... вообще-то есть очень хороший "тест на любовь". Любить человека - значит чувствовать непреодолимую потребность делать всё, что нужно (не путать с тем, что человек хочет), чтобы любимый человек был счастлив. То есть, делать всё, что нужно любимому человеку для счастья. Если это желание есть - значит - есть и любовь. Если же есть только желание "быть рядом", "обладать" и так далее - значит, это не любовь...

«А самому тебе не хотелось побывать в роли нижнего? Были фантазии на эту тему?» - спросила госпожа Маргарет

«Были» - коротко и честно ответил Флёров.

Это было уже очень интересно. За это было нужно, просто совершенно необходимо, зацепиться. Потому, что если грамотно разыграть эту ситуацию, то… Маргарет чуть не взвизгнула от радости, мысленно представив себе голого Павла, распростёртого на её скамье и вопящего под её розгами. «Лучше, впрочем, плетьми» - подумала она. «Розги вряд ли его проберут». Впрочем, рано делить шкуру неубитого медведя. Его ещё нужно (а) раздеть, (б) уложить на эту скамью и (в) привязать, а пока что у неё не было ни малейшего представления, как добиться ни первого, ни второго, ни третьего.

«А можно поподробнее?» - с робкой надеждой осведомилась госпожа Маргарет.

«Можно» - согласился Павел. «Сразу хочу сказать, что эти фантазии основаны на самой что ни на есть реальности…»

«Далась ему эта реальность» - с раздражением подумала Маргарет. Она уже привыкла ожидать от своего визави какого-нибудь подвоха, как только он произносил слово реальность.

Подвоха не было.

«… точнее, на одном медицинском диагнозе…»

«Каком же?»

«Есть такая поганая штука – называется застойное возбуждение в коре головного мозга. Возникает, как правило, в результате стресса – острого либо хронического. Очень распространённая проблема у людей напряжённого умственного труда, постоянно оказывающихся в высокострессовых ситуациях…»

«Под это описание попадает не меньше половины населения так называемых цивилизованных стран. Причём обоего пола. Что же, их всех теперь пороть, что ли?» - подумала Ольга Сергеевна. Хотя идея ей понравилась. Как и совершенно безбрежные перспективы, которые она открывала.

«Если это состояние, как говорится, предоставить самому себе» - продолжал тем временем Павел, «оно рано или поздно человека или убьёт, или на всю жизнь искалечит…»

«Каким образом?» - удивилась Маргарет, весьма далёкая от современных медицинских проблем

«Инфаркт, инсульт, паралич дыхания, синдром внезапной смерти – как говорится, выбирайте на вкус…»

«Нормально.» - Ольга Сергеевна была, скажем так, несколько шокирована перспективами, открывавшимися перед половиной «цивилизованного человечества». Впрочем, это её не особо удивило, ибо слепотой она не страдала. И прекрасно видела, как, вроде бы, ещё совсем молодые, интересные и успешные мужчины мрут как мухи в самом расцвете сил. Причём как раз от тех причин, которые совершенно бесстрастно перечислил Флёров.

«Я так понимаю» - медленно начала она – «у тебя тоже было это состояние…»

«Было» - не стал отрицать очевидное Павел.

«И ты, естественно, с ним справился?»

«Как ты догадлива» очень хотелось съязвить Павлу, но он сдержался. «Справился».

«И как же? С помощью тематических средств?» - с надеждой спросила госпожа.

Надеждам не суждено было сбыться.

«Нет. Как-то без них обошёлся»

«А тогда как? Таблетки?»

«Фу, какая гадость» - поморщился Флёров. «Нет, конечно. Они только калечат, но не лечат. Всё гораздо проще… и сложнее. Есть такая штука, которая называется технологиями перепрограммирования собственного подсознания…».

С тем же успехом он мог сказать последнюю фразу по-китайски. Маргарет ничего не поняла.

«Это… скажем так, не относится к нашему разговору. Да и вряд ли Вам когда-либо понадобится. Вас гораздо больше интересует, какое отношение эти медицинские проблемы имеют к моим тематическим фантазиям…»

«Как ты догадлив» - съязвила госпожа.

«У меня есть основания считать…» - медленно и бесстрастно начал Флёров, «по крайней мере, на уровне фантазий, что определённые тематические средства, как то порка и… скажем так, другие методы болевого воздействия на человеческое тело, вполне способны перевести человека в состояние расслабления, которое, в свою очередь, позволит рассосаться этому застойному возбуждению, тем самым устранив серьёзную угрозу здоровью, а то и жизни»

«Как всё сложно и выспренно» - усмехнулась Маргарет. «Сказал бы просто, что порка – это классная расслабуха, особенно в сочетании с полным подчинением госпоже. Я очень рада, что ты это понимаешь»

«Жаль только, что не практикуешь» - грустно подумала она. «И, похоже, в обозримом будущем не собираешься. Как же тебе помочь?»

«Поэтому» - продолжил Павел, «у меня в голове нарисовалась следующая фантазия.

Допустим, существует медицинский центр, который оказывает своим пациентам услуги по устранению этого застойного возбуждения; причём этот центр, так сказать – последняя инстанция. При этом он использует различные средства, не обязательно тематические»

Маргарет не перебивала его. Ему нужно было дать выговориться. Тем более, что ей самой становилось интересно. Это было уже кое-что.

«Итак, я представляю себе, что мене вконец достало моё застойное возбуждение, но я сам не могу с ним никакими силами справиться. И у меня не остаётся иного выхода, кроме, как обратиться в этот центр…»

«Дальше» - очень хотелось сказать госпоже. Но она взяла себя в руки и промолчала.

«Я записываюсь на приём к врачу-женщине. Она сидит за столом и внимательно слушает меня. Рекомендует пройти предварительное обследование. Я прохожу обследование и возвращаюсь к ней. Она ещё очень долго беседует со мной и, в конце концов рекомендует мне регулярную периодическую порку… в течение какого-то времени. Она выписывает мне направление на порку к специалисту, которую почему-то зовут Надежда…»

«Хорошее имя» - подумала Маргарет. «Правильное. Соответствует, так сказать, контексту»

«Я поднимаюсь по лестнице на второй этаж, иду по коридору и вхожу, по-моему, в четвёртую дверь слева…»

«А у него отменно развито воображение» - с завистью подумала госпожа. «Надо придумать, как это получше использовать»

«Стучусь и вхожу в белую, как в поликлинике, дверь. Вижу просторный кабинет, оформленный почему-то в бело-голубых тонах. Прямо передо мной за письменным столом сидит невысокая красивая женщина лет тридцати или около того, со смуглой кожей, короткой мальчишеской стрижкой. Тёмные, но не чёрные волосы, одета в короткое чёрное платье без рукавов. Сильные, но изящные руки, стройные ноги, упругая грудь…»

«А без последней подробности обойтись было нельзя?» - зло подумала Маргарет. «Нет, всё-таки кобелизм вездесущ, вечен и, похоже, неизлечим».

«Слева от неё» - бесстрастно и даже несколько монотонно продолжал Флёров, «расположено белоснежное ложе для порки, наклонённое под углом… двадцать или даже тридцать градусов к плоскости пола… Или даже больше»

«Почему под углом?» - не удержалась Маргарет

«Потому что» - улыбнулся Павел – «именно так устроено реальное ложе для порки, на которое укладывают наказуемого в Малайзии. Где, как известно, порка является узаконенной формой наказания преступников. Правда,» - саркастически добавил он – «угол возвышения там обычно несколько больший»

Если бы у неё в руках сейчас была плеть или розга, госпожа точно стегнула бы Флёрова. «Опять эта его долбаная эрудиция… Достал уже». Но промолчала.

Флёров продолжал.

«В кабинете есть и другие снаряды и инструменты, но я вижу только ложе и длинную толстую чёрную плёть, которая свешивается с белоснежной вешалки на не менее белоснежной стене…

Глаза Павла были полузакрыты. Он словно медитировал.

«Я подхожу к столу и отдаю Надежде направление на порку и свою медицинскую карту. Она улыбается мне, берёт направление и карту. Рассматривает направление, открывает карту и начинает тщательно её изучать. Я стою и терпеливо жду. Надежда тем временем начинает что-то записывать в мою карту. Всё это длится несколько минут.

Потом она поднимается и предлагает мне раздеться догола. Я не без удовольствия подчиняюсь. Становлюсь перед ней голым. Она с интересом рассматривает меня, потом удовлетворённо подходит ко мне поближе и начинает объяснять последующую процедуру.

Она предупреждает меня, что будет стегать меня по ягодицам той самой плетью. Очень долго и очень больно…»

«Насколько больно?» - неожиданно даже для самой себя спросила госпожа

«Очень больно … пока я практически не потеряю сознания. Я соглашаюсь, опускаюсь на колени, целую ей ноги…»

«Надо же,» - удивлённо подумала Маргарет. «этого я от него не ожидала. Значит, шансы есть…»

«поднимаюсь, целую ей руки, подхожу к ложу для порки, вытягиваю руки перед собой. Надежда аккуратно связывает из мне в запястьях белоснежной верёвкой, я ложусь, вытягиваю руки перед собой.

Она связывает мне ноги, привязывает меня за талию к ложу. Затем привязывает к ложу мои руки и ноги. Подходит к вешалке, снимает с неё чёрную плётку, взмахивает ей…»

Ольге Сергеевне фантазия нравилась. В меру стандартная, в меру оригинальная. Не нравился ей только голос Флёрова – тихий, размеренный и практически лишённый не только возбуждения, которое она привыкла слышать в голосе своих рабов, делившихся с ней своими тематическими фантазиями, но и вообще каких-либо эмоций. Что-то во всём этом было не так… вот только она никак не могла понять, что именно.

«… рекомендует мне максимально расслабиться и дышать как можно более ровно. Мне становится вдруг удивительно тепло, хорошо, уютно и даже свободно. Мне очень нравится быть голым перед Надеждой, лежать перед ней полностью связанным и беспомощным и ждать удара её плети. Это меня так расслабляет…, как, наверное, ничто на свете. Я чувствую, как моё застойное возбуждение медленно, но верно спадает и я постепенно погружаюсь в приятное и сладостное расслабление…

Надежда наносит первый удар. Ощущение такое, что мне на ягодицы плеснули крутого кипятка. Я начинаю кричать в голос. Надежда наносит ещё один удар, потом – ещё и ещё… Мне становится всё больнее и больнее (Надежда своё дело знает), но одновременно с этим расслабление становится всё более заметным, а избавление от застойного возбуждения – всё более полным. Поэтому, несмотря на дикую, почти невыносимую боль, я благодарен моей экзекуторше.

Надежда оказывается права – я почти теряю сознание под её плетьми. Поэтому ей приходится воспользоваться нашатырём. Я постепенно прихожу в себя. Ягодицы, конечно, болят – и сильно – но застойное возбуждение исчезло. Осталось только приятное расслабление. Моя медицинская проблема со здоровьем успешно решена. Хвала Всевышнему, медицинскому центру и Надежде Кольцовой.

Надежда освобождает мою талию, потом развязывает мне руки и ноги. Даёт немного полежать и прийти в себя, потом достаёт из медицинского шкафчика стакан и таблетки. Наливает в стакан воду из пластиковой бутылки, кидает в стакан таблетку. Слышится шипение.

Когда шипение прекращается, Надежда берёт в руку стакан, подходит ко мне и даёт выпить жидкость до дна. По вкусу лекарство чем-то напоминает солпадеин, который я регулярно принимаю от головной боли, только гораздо приятнее.

Проходит несколько минут. Боль полностью исчезает; остаётся только небольшая слабость. Надежда удовлетворённо констатирует, что лекарство подействовало. Снова подходит к медицинскому шкафчику, достаёт оттуда пластиковую бутылочку с мазью, возвращается ко мне и начинает втирать мазь в мои измученные ягодицы. Лекарство убило всю чувствительность в моей пятой точке, поэтому я просто ничего не чувствую. Но мне всё равно приятно.

Надежда заканчивает свою последнюю процедуру. После этого встаёт, убирает лекарство в шкафчик, подходит к умывальнику, тщательно моет руки жидким мылом Palmolive Milk & Honey…»

«Ни фига себе» - подумала Ольга Сергеевна – «Ну и воображение. Какое внимание к деталям…»

«после этого даёт мне знак, что я могу подниматься. Я встаю и, всё ещё голый, в порыве благодарности, опускаюсь перед моей экзекуторшей на колени, долго целую ей ноги и туфли, потом поднимаюсь, с наслаждением целую плеть, которой она меня только что выпорола. Потом целую её руки, которыми она меня только что засекла меня почти до потери сознания.

Потом я долго благодарю её за то, что она меня выпорола и решила мою проблему»

«Это мне нравится» - подумала Маргарет «Чувствуется потенциал. Вот только как его реализовать?»

Павел продолжил:

«Я одеваюсь, ещё раз благодарю Надежду за порку, подхожу к столу и расписываюсь против своей фамилии в журнале учёта порки…»

«Интересно, какая у него фамилия. Совсем простая или, наоборот, экзотическая?» - с любопытством подумала госпожа. И тут же тихо вздохнула, понимая, что узнает её не скоро… если вообще когда-нибудь узнает.

Павел между тем продолжал:

«Я покидаю медицинский центр, сажусь в свою машину на свою совершенно бесчувственную – как десна после инъекции лидокаина – пятую точку, трогаюсь с места. Возвращаюсь домой, отдохнувший, расслабленный, довольный и счастливый. Ни от боли, ни от застойного возбуждения не осталось и следа»

Флёров закончил, поднял глаза и взглянул на Маргарет. Он словно вышел из транса. Выглядел он, несмотря на поздний час, свежим и отдохнувшим.

Не о любви к Богу гутарили ангелы. А о том, чтобы из жизни Иеронима получилось нечто зело полезное людям и Богу. Вот и мотивировали.. как могли. Получилось неплохо.

Надо же, какая дискуссия получилась... Вот уж не ожидал.

90%. Как минимум. Ибо, по статистике, лишь около 10% отношений между людьми основаны на любви. Все остальные - на чём угодно, кроме. В ванили можно (хотя и с трудом) остаться "духовно нейтральным". Т.е., ни любви, ни демонов. А в Теме не получится. Слишком уж эмоционально, чувственно и сексуально интенсивное это действо...

Ну, "пистолет" - это фигурально. Бог есть Любовь, поэтому Он хочет, чтобы мы попали после смерти не в Ад, а хотя бы в чистилище. Такая цель более чем оправдывает и такое малоприятное средство, как страх...

Если Вы внимательно перечитаете Евангелия, уважаемый Джек_из_Тени, то увидите, что Христос очень эффективно использовал страх. Ну, например, Евангелие от Матфея, глава 25, стихи 31-46...

Бог хочет спасения человеческих душ. И использует наиболее подходящие для конкретной ситуации и конкретного грешника средства. К сожалению, страх в нашем грешном мире является гораздор более действенным мотиватором, чем любовь. "С помощью пистолета и доброго слова всегда можно добиться большего, чем с помощью только лишь доброго слова". Справедливости ради надо отметить, что Всевышний пугает людей нечасто. Но уж если пугает...