bdsmion

Впрочем, добавлю-ка я написанное сегодня утром...

Спасибо за лестный отзыв, уважаемая Ириска. Это всё моя супруга меня вдохновляет. Как говорится, продолжение следует. Следите за обновлениями топика.

Название станет понятным... где-то со второй главы, наверное. Или с первой... Или даже с третьей. Я ещё не решил. Хочу предупредить - "Антэрос" это, вообще-то совсем не тематическая повесть. Она совсем о другом и гораздо сложнее. А Тема - просто удобная среда для романа. Во второй главе Вы это увидите. И сильно удивитесь, я думаю.

Спасибо, уважаемый Брянский!

Пролог

25 октября 2012 года

Вена, Австрия

Формально она летела в Вену – уныло-комфортным рейсом Austrian Airlines – в гости к своей тётушке, занимавшей какой-то высокий пост в ЮНИДО – пост столь же помпезный, сколь и никому не нужный. Обычное дело для гигантской ООНовской машине – бестолковой, практически бесполезной и донельзя коррумпированной.

На самом же деле, с тёткой она вдрызг разругалась ещё два года назад. Бальзаковского возраста ООНовская чиновница никак не могла простить своей 20-летней племяннице, что у той отбоя нет ни от кавалеров, ни от соискателей руки и сердца. Все возрастов – от 20 до 50. В то время как в жизни тётушки в этом департаменте лежала зияющая пустота.

И не то чтобы тетя Ира была нехороша собой… напротив, для своих ровно сорока лет выглядела она очень даже неплохо. Тем более, на фоне австриячек, мягко говоря, красотой не блиставших. Среди венских представителей сильного пола даже ходила шутка, что на улицах австрийской столицы проще найти купюру в сто евро, чем красивую женщину.

Дело было совсем в другом. Тётя Ира была не просто дурой, а дурой феерической. Причем чем дальше, те дурее. После электронных сообщений о тараканах в доме, прорубании двери в подвал и тому подобном племянница просто перестала отвечать своей тетушке.

На самом же деле она летела в Вену для того, чтобы прийти в себя. Прийти в себя после совершенно жуткой и донельзя загадочной истории, приключившейся с ней на квартире её случайного знакомого. Человека, которого она полюбила с первого взгляда. Так, как никогда никого не любила. И не факт, что полюбит в будущем.

Боль, стресс и обида… да-да, обида – на Всевышнего, судьбу, мироздание – были настолько сильны, что для неё был только один способ победить их.

Боль. Долгая, сильная, мучительная боль. Почти запредельная. И ещё унижение. Унижение, умаление, уничижение. Тоже сильное, мучительное и почти запредельное.

Поэтому, едва заселившись в гостиницу (шикарную Плазу на знаменитой Ringstrasse - в самом центре австрийской столицы), она позвонила Францу – завсегдатаю Dark Vision, одного из самых элитных венских БДСМ-клубов, с которым она познакомилась в Сети ещё в Москве.

Франц не был “садистом по найму” – он работал только с теми женщинами, которые ему нравились. И не только совершенно бесплатно, но даже был готов оплатить ужин с потенциальной мазой в одном из элитных венских ресторанов – на её выбор. Или на его – по отзывам на его странице в Facebook, вкус у него был безупречный. Как и его манеры. По тем же отзывам, он словно волшебным образом перенёсся в наши дни из дворца императора Франца-Иосифа. Или императрицы Марии-Терезии.

Она отклонила его предложение поужинать – боль в её душе была настолько нестерпимой, что физическая боль была нужна ей срочно. Сегодня. Сейчас. Вчера.

Франц понимающе хмыкнул и предложил встретиться в одном из “номеров на час”, специально оборудованном для БДСМ-сессий. Разумеется, за его счёт (по сетевым слухам, он недавно получил солидное наследство и мог сорить деньгами налево и направо). Она не возражала.

Переодевшись в “парадную форму” (встреча с джентльменом всё-таки, надо выглядеть на уровне), она захлопнула за собой дверь номера, быстро спустилась по лестнице (лифтов она категорически не признавала), пойм ала такси и на неплохом немецком (в детстве она два года жила в Вене у тётушки, пока её разведённая маменька крутила очередной роман) подробно объяснила водителю (как ни странно, аборигену), куда ехать. Благо австрийскую столицу знала если не как свои пять пальцев, то уж точно не хуже Москвы.

Франц встретил её в вестибюле отеля (никаких видеокамер; всё приватно) и сопроводил в номер. Номер оказался двухкомнатным; одна комната представляла собой очень недурственно оборудованный донжон; другая же – на первый взгляд самую обычную комнату в гостинице. Однако внимательный взгляд очень быстро обнаружил изобретательные модификации к кроватям, столу, стульям и т.д., которые по функциональным возможностям приближали вроде бы обычную комнату к донжону в комнате соседней.

Франц удобно расположился в кресле. В отличие от сеансов доминирования, на СМ-сеансах всем рулила маза. Она объясняла садисту, что (иногда – и как) он должен делать, а он покорно исполнял её просьбы. Лишь иногда позволяя себе импровизации – и то с согласия мазы.

Она повернулась к нему лицом и начала медленно раздеваться. Для неё очень важно было не только получить удовольствие самой и решить свои проблемы, но и доставить удовольствие партнёру. Тем более, что за свою работу он не получал от неё ни цента.

Медленно, пуговку за пуговкой, расстегнула белоснежную блузку. По-кошачьи мягким движением сняла блузку и столь же мягко отбросила на диван. Завела руки за спину, расстегнула белый кружевной лифчик, обнажив изумительной красоты упругую розовую грудь четвёртого размера с длинными сосками (удобно ставить зажимы) и огромными ареолами (опять же идеальными и для зажимов и для порки стеком). Отправила вслед за блузкой.

По-прежнему мягкими, скользящими движениями сняла изящные черные лаковые туфельки тридцать четвертого размера (пол-Москвы обошла, пока нашла). Аккуратно отодвинула в сторону. Медленно расстегнула молнию на юбке и позволила ей упасть к своим ногам. Переступила через юбку, наклонилась, подняла юбку и отбросила её в компанию к своему уже снятому гардеробу.

Спокойными, уверенными движениями сняла колготки и чёрные изящные трусики. Не стринги (она их не любила, особенно в холодное время года), просто элегантные кружевные трусики.

Оставшись нагой.

Она завела руки за голову, выпрямила спину. Плечи назад, спина прямая, грудь вперёд, ноги широко расставлены. Все для него. Чтобы он видел её всю. Включая безукоризненно выбритый лобок и нежно-розового цвета пухленькие половые губки.

Нагота давала ей удивительное ощущение свободы. Свободы и радости. Даже боль стала понемногу стихать.

Он любовался ею (а полюбоваться было чем) минут пять, наверное. Затем кивнул. Пора было начинать сеанс. Сессию. Экшен.

Она подошла к другому креслу, открыла предусмотрительно взятую с собой из номера Плазы сумку (не сумочку, а внушительных размеров сумку). Достала оттуда местную Neue Wochenschau и совсем не местный пакет с тоже совсем не местной гречкой. Привезённый из Москвы (в Вене найти гречку в магазине точно не проще, чем купюру в сто евро на улице).

Расстелила на гостиничном полу Neue Wochenschau и аккуратно, ровным слоем рассыпала гречку. Достаточно тонким, чтобы боль была максимальной. Завела руки за спину и кивнула Францу.

Австриец аккуратно, но крепко связал ей руки в запястьях самой настоящей верёвкой (ещё имперской выделки, не иначе) и помог ей аккуратно опуститься на колени на гречку. Острая боль мгновенно впилась ей в колени, тонким, затем все более широким ручьём растеклась по всему её прекрасному юному телу.

Ноги под 900 (никакой опоры на ягодицы). Спина прямая, плечи назад, грудь вперёд. Смотреть вперёд, стоять ровно и не шевелиться. Дышать ровно, позволяя боли наполнить всё её тело. Ибо именно за этим она сюда и шла.

За сильной, мучительной, запредельной болью. За алготерапией. Лечением болью.

Они договорились, что всё время на гречке он не будет к ней прикасаться. Будет стоять сзади, в отдалении. Чтобы она его не видела, оставаясь наедине с болью. И ещё они договорились, что за каждое шевеление будет получать сильный удар снейком по бедру. Тяжелым кусючим снейком.

Она стояла не на время, а сколько выдержит (благо абсолютно здоровые колени позволяли). Она приказала себе держаться, пока… пока не потеряет сознание от боли. До красных кругов перед глазами. Или до зелёных. Или… какие там ещё бывают круги перед обмороком и болевым шоком…

Она выдержала сорок три минуты. Получив одиннадцать ударов снейком. Очень сильных ударов. Расчерченные алыми полосами бёдра горели адским пламенем.

«То ли ещё будет» - подумала она. К концу сеанса оба её бедра превратятся в сплошные синяки. Как и её спина, ягодицы, плечи…

Франц помог ей подняться, развязал ей руки и, мягко и аккуратно поддерживая, помог опуститься в кресло. Последние пару минут её тело – от пяток до макушки – превратилось в один сплошной сгусток боли.

Она отдыхала минут пять. Физическая боль постепенно утихла. Затем пропала совсем, за исключением ноющих коленей. Боль в душе тоже стала постепенно стихать. Но до полного облегчения было ещё далеко. Очень далеко.

Франц кивнул ей. Пора.

Она поднялась и завела руки за спину. Стоять было трудно, ноги были готовы вот-вот подкоситься. Но она держалась.

Он размахнулся и влепил ей пощёчину. Одну. Другую. Третью. Не так чтобы очень сильные, но чувствительные.

Он хлестал её по щекам пока у неё не закружилась голова. Щеки приобрели пунцовый окрас, распухли и горели. Почти таким же адским пламенем, как и её бедра.

Боль в душе ослабела ещё на один градус. Но сколько их ещё оставалось? Этого не знали ни он, ни она. Ей оставалось только терпеть.

Она вдруг вспомнила статью по алготерапии, которую нашла в каком-то на удивление солидном журнале. В ней боль, стресс и прочие душевные недуги сравнивались со стопкой кирпичей, тяжелым грузом лежащей на человеческой душе. И с каждым квантом сеанса алготерапии уходил один кирпич. Два уже ушли. Ей действительно становилось лучше. Сколько ещё кирпичей с её стопке, Пять? Десять? Пятнадцать?

На этот раз Франц (кстати, действительно внешне очень похожий на императора, только не на Франца-Иосифа, а на Вильгельма II) не позволил ей опуститься в кресло. Да она и не пыталась. Она стояла, слегка расставив ноги и тяжело дыша. Постепенно приходя в себя.

Прошло минут пять. Впрочем, это могло быть и десять, и пятнадцать. И две. Время остановилось. Длительность сеанса не была фиксированной; они договорились, что сеанс будет длиться столько, сколько ей будет нужно, чтобы избавиться от острой гнетущей боли в душе. Оплата была почасовая, а у него денег было достаточно для того, чтобы купить весь этот отель.

Она тяжело вздохнула и посмотрела на него. Они договорились, что он будет определять, когда начать очередной квант. Квант милосердия. На одном из тематических форумов, где она обитала в Сети, БДСМ расшифровывалось как Бесконечное Добро, Сострадание и Милосердие. Не каждый сеанс соответствовал этой расшифровке, но этот её сеанс соответствовал точно. До самой последней буквы.

Она видела, что ему очень хочется погладить её, приласкать, хоть как-то облегчить её боль и страдания. Но она категорически запретила ему это делать. Она должна была быть все время наедине со своей болью. Выпить сию мучительную чашу до дна. Только так можно было надеяться на исцеление. На исцеление её израненной души.

Австриец кивнул. Пора.

Она согнула руки в локтях и вытянула их вперёд ладонями вверх. Франц взял со стола тяжёлую деревянную линейку.

Её никто никогда не бил линейкой по рукам. Впрочем, и ничем другим тоже. И по другим частям тела тоже. В семье с неё просто пылинки сдували и никто пальцем никогда не тронул. В школе, естественно, тоже. И в музыкальной школе, в которых за преподавателями водятся подобные грешки. Но ей с самого раннего детства просто безумно хотелось, чтобы её отлупили по ладоням линейкой. Именно тяжёлой деревянной линейкой. Мама, учительница, репетитор… кто угодно.

Странные девичьи фантазии. Которые сейчас реализовывались в тематическом номере австрийского отеля. С почасовой оплатой.

Первый удар. Боль вонзилась в её правую ладонь, электрическим разрядом пронеслась по рукам, плечам, шее. Раскалённой иглой прошила мозг…

Он лупил её по ладоням пока по ним не то, что бить – к ним прикасаться было больно. Нестерпимо больно. До красных кругов у неё перед глазами, головокружения и легкой тошноты.

Как она и просила. Как ей и было нужно.

Минус ещё один кирпич. Её израненной душе стало ещё немного легче.

На этот раз ей потребовался долгий отдых. Очень долгий. Прежде, чем она могла двигать онемевшими ладонями без взрыва острейшей боли.

Она подошла к кровати, легла на спину, вытянулась в струнку, закинув руки за голову. Франц надел на неё кожаные наручники, прикрепил их к верёвке, перекинутой через блок. Потянул.

Теперь её руки были надежно закреплены. Она начала постепенно расслабляться. Первый раз за десять дней. Словно внутри наконец-то лопнул стеклянный шарик с эликсиром расслабления, растекавшимся теперь по её артериям и венам солнечной радостью. Её постепенно наполняло почти забытое ощущение доверительной беспомощности.

Peace of mind. Процесс пошёл. Главное теперь, чтобы дошёл.

Прошло… она понятия не имела, сколько времени. Да что там время – она с рудом могла вспомнить, какая сегодня дата…

Воск. Теперь воск. Ещё один квант приятной расслабухи. Ещё один стеклянный шарик с волшебным эликсиром.

Франц был по-немецки тщателен. Аккуратно залил обжигающим (приятно обжигающим, что её не очень-то нравилось) воском (на самом деле, стеарином, конечно) всё её тело. От шеи до пяток. Включая чуть раздвинутые интимные складочки её половых губок. И то, что между складочками.

Она кончила. Кончила просто оглушительным оргазмом. Со стонами и криками похлеще тех, которые она издавала под плетьми.

Франц улыбнулся. Явно наслаждаясь по-немецки тщательно и эффективно выполненной работой. Впрочем, с её запредельным стрессом и неожиданной и глубокой расслабухой… Плюс точечное термовоздействие на самый подходящий орган… в общем, странно было бы, если бы она не кончила.

Такой оргазм тянул явно не на один кирпич. И не на два. На три как минимум. А то и на все пять. Стопка быстро уменьшалась… но всё ещё лежала на её душе тяжким грузом.

Поэтому нужно было продолжать сеанс. Воск был счищен быстро и аккуратно. Правда, не кинжалом Alles fur Deutchland (её совершенно не удивило бы наличие у Франца этого клинка). Как и какого-нибудь Walther P38… и полной униформы какого-нибудь СС-оберштурмбанфюрера. С Рыцарским крестом с дубовыми листьями, как минимум. Такой у него был типаж.

Зажимы. Точнее, прищепки. Жгучие пластиковые прищепки, которые в Вене днём с огнём не найдёшь. Пришлось привезти из Москвы.

В своей «прошлой жизни» герр Франц явно был врачом. Ну, или инженером. Немецким инженером (австрийцы – те же немцы, по сути). Как он умудрился уместить на каждом её соске аж целых четыре прищепки – одному Богу известно. Ну, и немецким инженерам, ессно.

Затем ровно – сверху вниз, покрыл прищепками обе её интимные складочки. Для полноты ощущений – все тело, от шеи до лобка. Это уже было больно и само по себе, особенно складочки.

А вот когда он начал эти прищепки теребить… она просто взвыла. Впрочем, это было всё равно, что взывать к милосердию Эрнста Кальтенбруннера. Тоже венца, кстати. То есть, совершенно бесполезно.

Австриец теребил прищепки, раз за разом посылая волны сильнейшей боли по всему её телу. И прямо в мозг. Пока она не впала в полузабытьё. А потом он их начал снимать. Она чуть не умерла от боли. Но это того стоило.

Минус ещё минимум два кирпича. Осталось… не так много уже, наверное.

Порка. Царица экшена. Именно что царица. Этого её экшена точно. И главный “молот кирпичей”.

Она перевернулась на живот. Франц надел ей на лодыжки поножи, прикрепил к решетчатой спинке кровати. Широким ремнём зафиксировал талию.

Теперь она не могла даже пошевельнуться. Для жесткой порки – именно то, что нужно. А порка будет жёсткой. Очень жесткой. Очень долгой и болезненной.

Сначала он её разогрел. По-немецки тщательно прошёлся флоггером по всему её телу – от шеи до пяток. На болевые ощущения от последующей порки это не повлияет ровно никак, а следов меньше будет. И то хлеб.

Порол он её снейком. Одним-единственным дивайсом. Как говорится, просто, эффективно и опять же по-немецки надёжно. Её совершенно не удивило бы, если бы на узнала, что плеть эта сохранилась со времён Бухенвальда и Дахау. Или там пороли витой плетью из телефонных проводов? Или стальным прутом, залитым в резину? Да нет, фольклор это, наверное. Кожаной плетью там пороли. Простой и надёжной крестьянской плетью. Кровь и почва, так сказать. В буквальном смысле.

Сначала по спине. Каждый удар – словно кипятком плеснули. Или раскалённым прутом прижгли. Или колючей проволокой разрывали. Или римским флагрумом… С каждым ударом в голове словно вспыхивала молния. Или взрывался огненный шар.

Зато… минус… три кирпича, как минимум. А то и все четыре.

Франц порол её по спине пока она не отключилась. Совсем. Как она и просила. Он вернул её к реальности (то ли нашатырём, то ли ещё чем). Дал отдохнуть. Немного отдохнуть. Совсем немного. Опять же, как она и просила.

И приступил к ягодицам.

Они не считали ударов. Он порол её как и раньше – до потери сознания. Небольшой отдых и бастинадо. Стандартному наказанию на Ближнем Востоке. Иран, Афганистан, Турция… Боль от ударов по пяткам тоньше, острее намного чем боль во время порки по ягодицам или бёдрам. Ощущение - словно по леске ходишь над пропастью. Леска врезается в кожу, а остановиться нельзя - пропасть тут как тут.

Отдых. Теперь продолжительный (ходить всё-таки надо после экшена). Минус… пять кирпичей, как минимум. Совсем немного осталось.

Бёдра.

Он отвязал её от кровати, помог подняться. Она подошла к столу, наклонилась, легла животом на столешницу. Широко раздвинула ноги (изучай не хочу её самые интимные места). Просунула руки в мягкие подбитые приятным мехом кожаные наручники (ещё одна модификация стандартного гостиничного номера). Он затянул ремешки, зафиксировав её руки. Привязал её ноги к кольцам в полу.

И приступил к делу.

Он порол её спокойно, деловито и размеренно. И вместе с тем очень сильно и больно. И очень долго. Как хорошо отлаженная бундесмашина. По внешней и внутренней стороне бёдер. Переднюю сторону Франц оставил в покое. Чтобы она хотя бы на животе могла лежать…

Она снова потеряла сознание. А когда пришла в себя…

Боль ушла. То есть, физическая боль никуда не делась. Она стала только тише и более ноющей. А вот боли в душе больше не было. Mission accomplished. На её душу более не давил ни один кирпич. Все разрушил оберштурмбанфюрер Франц своей плетью. Totenkompf-style.

«Спасибо» - еле слышно прошептала она. Язык её едва слушался.

«Всегда пожалуйста» - улыбнулся оберштурмбанфюрер. Нет, фельдграу с розовым кантом и угрожающе-пустой черной петлицей гестапо ему подошёл бы. Очень.

Он отвязал её. Она с огромным трудом оторвалась от столешницы.

Он помог ей одеться. До отеля он довёз её в своём фургоне. Проводил до номера. Она рухнула на кровать и мгновенно провалилась в сон. Как была – в своей официальной униформе.

Она проспала восемнадцать часов подряд. Только однажды проснувшись – она так и не поняла, то ли днём, то ли ночью. Чтобы с трудом стащить с себя одежду и нагишом забраться под громадное гостиничное одеяло.

Проснувшись, она попыталась подняться. На удивление, получилось. Боль практически исчезла. Если, конечно, не пытаться садиться на истерзанную пятую точку или ложиться на не менее истерзанную спину.

Ей вдруг страшно захотелось двух вещей. Есть и гулять. Ибо и бархатно-теплая октябрьская погода, и великолепные рестораны австрийской столицы этому весьма способствовали.

Хотя в Плазе находились с полдюжины очень приличных ресторанов (а вокруг неё – ещё больше), она решила несколько подавить своё чувство голода. И сначала прогуляться. Прогуляться до городской ратуши. Точнее, до небольшого кафе на соседней улице под необычным названием «Сантиметр».

Кафе получило такое название потому, что её меню были похожи на раскладной измерительный прибор. Но знаменито кафе было вовсе не этим. А громадным размером своих порций. Половины порции их фирменного Wienerschnitzel с жареной картошкой вполне хватало на двоих.

Именно это енй сейчас и было нужно. После таких-то физических энергозатрат…

Покончив с Wienerschnitzel и расплатившись по счёту, она призадумалась над тем, куда направить свои всё ещё свежевыпоротые стопы.

Решение пришло практически мгновенно. Выйдя из кафе, она прошла метров сто к ближайшему отелю на Buchgasse (по отзывам, вполне приличному для трёх звёзд). Подошла к стоянке такси.

«XI округ» - решительным голосам приказала она таксисту-турку. «Simmeringer Hauptstrasse., 234. Zentraltriedhof»

Она направлялась на Центральное кладбище Вены.

Вообще-то с учетом её потрясения в Москве, прогулка по кладбищу была далеко не самой лучшей идеей. Совсем нехорошей идеей. Но с другой стороны… Ещё ребёнком она очень любила гулять по великолепном аллеям роскошного парка, в который уже давно превратилось Zentraltriedhof. Наслаждаясь красотой, спокойствием и умиротворённостью.

В отличие от православных кладбищ, атмосфера на которых была тяжёлой, душной и гнетущей, аура этого католического кладбища была тёплой, мягкой, светлой и комфортной. Как и в соответствующих храмах…

Она долго бродила по аллеям парка, тихо и безмятежно радуясь вновь обретённому покою и миру в своей душе..

Огляделась по сторонам. Она находилась в секторе М. На центральном военном кладбище Австрийской республики.

Её внимание привлекла небольшая, очень ухоженная могила. Обычное дело на Zentraltriedhof. Только цветов необычно много. Шикарных свежих роз. Алых, белых, розовых, коралловых…

Ей стало любопытно. Она подошла ближе.

На простом стандартно-военном камне времён Второй мировой готическим шрифтом было выбито:

Major Erwin Kohlschreiber

11.12.1919 – 10.11.1944

Himmelwachter

Майор Эрвин Кольшрайбер. Страж небес.

Фамилия показалась ей знакомой. Ах да… её пару раз упомянул её любимый человек в ту ночь…

Ей стало совсем любопытно. Она подошла ближе, стараясь как можно лучше рассмотреть лицо австрийского пилота люфтваффе, героически защищавшего небо рейха от ужасов англо-американских “огненных штормов”. Павшего смертью храбрых в воздушном бою. В 25 лет…

Она смотрелась в лицо на камне…

«О, Боже…»

Её словно молнией ударило. Её ноги подкосились и она бессильно опустилась на мягкую подушку из роскошных жёлтых опавших листьев.

По данным американских исследователей, браки делятся на четыре категории (в порядке убывания распространённости) - по инерции, по разуму, по расчёту и по любви (последних вообще около 5%). Любопытно, что по степени устойчивости имеет место ровно противоположный рейтинг - самыми устойчивыми являются браки по любви; наименее устойчивыми - браки по инерции.

Супругов не выбирают в супермаркетах, поэтому для счастья в любви, романтических отношениях и семейной жизни прежде всего нужно научиться любить свою "вторую половинку" такой, какая она есть - со всеми её достоинствами и недостатками, сложностями, заморочками, проблемами и всем прочим.

К сожалению, на такую безусловную любовь мало кто способен. Одни пытаются действительно "выбирать" как в супермаркете, безжалостно расставаясь при малейшем отклонении от "искомых параметров". Другие - с упорством, достойным много лучшего применения - начинают переделывать своих избранников - как правило, с катастрофическими результатами.

А потом удивляются, почему приходится стареть в одиночестве . Ну, или "в компании кошки"...

III. Himmelswächters

4 сентября 2010 года
Москва
15:10

Этот разговор произошёл вчера. В субботу. По сути, он уже заключил контракт. Пусть пока и устный, но для него и устный контракт был столь же обязывающим, как и письменный. Иначе можно легок потерять репутацию, а за ней – и кусок хлеба, ибо в его профессии репутация значила всё. Ну, или почти всё. Тем более, что он уже получил аванс.

Поэтому он приступил к работе ещё вчера. Поскольку была суббота, ездить в Германский институт в Москве (единственную известную ему организацию, способную помочь в его поисках), было бессмысленно. Ибо педантичные немцы работали строго с понедельника по пятницу с 10:00 до 19:00.

Оставался безбрежный, бесконечный и, увы, зачастую весьма бестолковый Интернет.

Он прекрасно понимал, что в такой узкой теме, как история JG 55 (и уж, тем более, как биография Кольшрайбера), вряд ли очень уж многое удастся найти в Сети. Скорее всего, придётся копаться в архивах. И много, долго и упорно. Причём в архивах и немецких, и британских, и американских (JG 55 успела повоевать в Африке), и, что самое грустное, в российских (на Восточном фронте она отметилась тоже). Хотя основное время эскадра провела в системе ПВО Рейха. Защищая небо Германии.

Как ни странно, в Интернете оказалось довольно много информации о Стражах небес, которую он тщательно структурировал и сохранил на своём необъятного размера жёстком диске. И, для надёжности, заархивировал. Уже на внешнем диске. Столь же необъятного размера.

Стражи Небес были сформированы в апреле 1943 года для обороны территории Рейха. Костяк полка составили пилоты из JG2 - знаменитой эскадры «Рихтхофен», названной по имени «красного барона» Манфреда фон Рихтхофена – одного из самых выдающихся асов Первой мировой войны.

В состав эскадры входили четыре истребительные авиагруппы плюс штабное звено. Всего полторы сотни самолётов. Сначала «Густавы» - Мессершмитты-109G и «фоккеры» - FW-190A. А в октябре 1944 года третью группу эскадры, базировавшуюся в Лехфельде, полностью перевооружили на новейшие реактивные истребители Ме-262 Schwalbe. «Ласточки».

Эскадра сражалась, в основном, в Германии и только на короткий период времени её первая авиагруппа была переброшена в Южную Норвегию, а вторая и четвёртая сражались во Франции Третья успела побывать на северном и центральном участках Восточного фронта, наводя ужас на «сталинских соколов».

Командовали группой последовательно майор Людвиг Шпехт, гауптман Карл фон Фассонг и подполковник Гюнтер Маттес. Из-за больших потерь в марте 1945 года первую авиагруппу пришлось расформировать. Остатки эскадры капитулировали в Северной Германии, Шлезвиг-Гольштейне, Дании и Норвегии.

Вроде ничего особенного. Кроме одной маленькой детали.

Когда он изучал список офицеров эскадры, фамилия её капеллана показалось ему странно знакомой. Отец Дитрих Феце. Где-то он уже видел эти имя и фамилию… Правда, совершенно в ином контексте.

Он поднапрягся, основательно порылся в Сети (на всех трёх языках, которыми владел)…

Есть! Отец Дитрих Феце. Родился 15 ноября 1913 года в Дортмунде. После окончания семинарии сразу поступил на военную службу в люфтваффе в качестве капеллана. В мае 1943 года назначен капелланом третьей авиагруппы Стражей Небес.

Пока вроде ничего необычного. И вдруг…

11 мая 1945 года, почти сразу же после капитуляции Германии, он прибывает в Ватикан, где поступает на службу в Конгрегацию по вопросам вероучения.

Преемницу Святой Инквизиции. Где довольно быстро поднимается по служебной лестнице до помощника префекта конгрегации по особым поручениям. Причём все попытки выяснить, что это были за «особые поручения», закончились ничем. Умер отец Дитрих в 2001 году; в весьма преклонном 87-летнем возрасте. В монастыре святого Франциска в итальянских горах.

Совпадение? В совпадения он уже давно не верил. Странный и неожиданный контракт «не по специальности», ночной кошмар (от которых, казалось, он избавился уже несколько лет тому назад)… И теперь вот этот странный и необычный капеллан вроде бы вполне обычного ягдгешвадера. Базировавшегося на вроде вполне обычной авиабазе люфтваффе во пролне обычном немецком городке Лехфельде.

Лехфельд… Лехфельд… Вроде does not ring any bells. Ничего на память не приходит, то есть. Ладно, потом покопаемся. А сейчас надо заняться главным героем его параллельной биографии. Майором люфтваффе Эрвином Кольшрайбером.

Об Эрвине Кольшрайбере он не нашёл практически ничего. Официального сайта у ассоциации ещё не было (видимо, она была создана совсем недавно); на множественных же сайтах фанов JG 55, которых было ожидаемо немало ему удалось найти лишь краткую биографическую справку. Причём, что удивительно, без фотографии. Что было, в общем-то, редкостью (как правило, справки всё-таки сопровождались фотографиями, пусть и не всегда высокого качества).

Родился 7 декабря 1916 года в австрийском Линце в семье железнодорожного служащего. Активно занимался спортом – плаванием и лёгкой атлетикой. В 1937-м вступил добровольцем в люфтваффе, где сначала хотел быть пилотом бомбардировщика, но его инструктор разглядел в нём талант аса – истребителя и уговорил курсанта лётной школы пересесть на новейший по тому времени Bf-109.

На котором (только разных модификаций – от «Бруно» до «Густава») Эрвин Кольшрайбер и провоевал до самого октября 1944 года, когда пересел на реактивную «ласточку» Ме-262. Одержал в общей сложности 187 побед (во Франции, на Восточном фронте и в небе Германии). Погиб в воздушном бою 10 ноября 1944 года. Успев сбить четырёхмоторный «Либерейтор» В-24 и сопровождавший его «Мустанг».

Тоже вроде бы ничего необычного. Побед, конечно, много, но не так уж чтобы уж из ряда вон. У другого пилота Ме-262 – Вальтера Новотны – побед было вообще 258. Двести пятьдесят восемь…

И всё же тут было что-то не так. Только вот он никак не мог понять, что именно…

В порыве неизвестно откуда взявшегося хулиганского настроения он последовательно набрал в двух окнах Интернет-поисковика «Лехфельд Анненербе» кириллицей и латиницей.

И остолбенел.

Как говорится «во первых строках» (точнее, в самой первой строке) поисковик выдал ссылку на внутренний документ Анненербе о некоем странном событии (аномальном атмосферном явлении, то есть), произошедшем 10 ноября 1944 года вблизи авиабазы Лехфельд.

В такое совпадение он решительно отказывался верить. Этим нужно было заняться всерьёз.

Сначала, конечно, нужно было прочитать сам отчёт. Но здесь его ждало жестокое разочарование. Полученная им ссылка указывала лишь на позицию в списке трофейных документов Анненербе, выложенных в Сеть по американскому Закону о свободе информации. Сам же отчёт значился как безвозвратно утерянный.

Он побарабанил пальцами по крышке стола. Всё чудесатее и чудесатее. Час от часу не легче. Чем дальше в лес, тем толще партизаны. И мистический туман всё гуще и гуще.

И более всего его беспокоил один фундаментальный вопрос. Чего, собственно, хочет его таинственный заказчик? Чтобы он не нашёл эту информацию или чтобы он её, наоборот нашёл? А если нашёл, то что с ней делать? Поместить в биографию? Но зачем? Или цель всего проекта вообще совсем иная, а биографии – только фасад? Дымовая завеса? Но в чём тогда состоит эта цель?

«Ладно» - решил он. «На сегодня хватит. Воскресенье всё-таки. Завтра займёмся этой оккультятинкой и чертовщинкой. Мистикой, в общем»

Он выглянул в окно. За окном с утра зарядил и упорно не собирался прекращаться мелкий, не сильно холодный, но весьма противный осенний дождь. Прогноз на день и вечер тоже не сулил ничего хорошего.

Придётся остаться дома. Что для него означало продолжение бесконечного Интернет-сёрфинга (к общению во всевозможных чатах, на форумах, на сайтах и в социальных сетях он так и не привык). Оно ему казалось каким-то… эмоционально кастрированным, что ли.

Только сёрфинг уже по совсем другим сайтам. Тематическим сайтам.

II. Проект

3 сентября 2010 года
Москва
14:30

И зачем он только взялся за этот проект? Он же не профессионал – историк… Хотя по нынешним временам право называть себя историками в России имеют как раз – таки исключительно историки – любители. Солонин, Бешанов, Верёвкин, Соколов, Захаревич...

Ибо историки официальные – с дипломами, степенями, должностями и всеми прочими «атрибутами научного успеха» либо продались за иудины сребренники теперь уже российского «патриотического» агитпропа, либо совсем слетели с катушек. Либо изначально никаких катушек не имели…

Он ещё раз прокрутил в памяти все странные события, в результате которых он получил этот проект. Просто мистические какие-то.

Он уже давно привык, что его усилия по продвижению и рекламе себя, как независимого тренера-консультанта по стратегическому управлению бизнеса никак не связаны с его финансовыми результатами. Проще говоря, он мог из кожи вон вылезать – делать почтовые и электронные рассылки, проводить презентации с нулевым результатом… и всё без толку.

А потом вдруг на него – без каких-либо усилий с его стороны – как гром среди ясного неба сваливался проект, который обеспечивал ему весьма комфортную жизнь на много месяцев после его окончания.

Но чтобы так…

Его отец вот уже тридцать (если не больше) лет был членом Московского дома учёных (что давало право входа в Дом и ему – как члену семьи). Ибо был доктором, профессором и обладателем бесчисленного множества прочих научных регалий. В своё время отец нешуточно давил и на него, чтобы он защитил кандидатскую и сразу вдогонку – докторскую диссертацию. И стал доктором экономических наук. Благо научных достижений у него было… не всякий академик может похвастаться.

Но он, в отличие от своего отца, ко всем этим регалиям был совершенно равнодушен. Ему было вполне достаточно его МВА Техасского университета. По критерию «цена/качество» устойчиво входившего в первую двадцатку в мире. А то и в первую десятку.

Он любил работать в маленьком уютном кафе на первом этаже Дома учёных – небольшом особняке, укрывшемся за элегантными воротами на Пречистенке. Каким образом Российской Академии Наук его удалось отстоять во время хищнической прихватизации всего и вся, ему было решительно непонятно. Видимо, крыша у РАН оказалось что надо…

В духе времени кафе оборудовали розетками, провели Wi-Fi… в общем, создали все условия для комфортной и плодотворной работы учёных. Он не любил это слово, предпочитая гораздо менее пафосное исследователь… но с точки зрения академического официоза он был именно учёным. Причём имевшим на это почётное звание гораздо больше прав, чем подавляющее большинство членов этого престижного клуба.

Столиков в кафе было мало; желающих пообедать или позавтракать по смешным для Москвы ценам – много, поэтому по старой советской традиции (Дом Учёных был в хорошем смысле слова «заповедником советской эпохи») за столики было принято подсаживаться.

Поэтому он совершенно не удивился, когда к его столику подошёл неопределённого возраста и совершенно неприметной внешности человек с маленькой чашкой крепчайшего кофе (о, кофе здесь варить действительно умели и на зёрнах не экономили!) и осведомился:

«Вы позволите?»

Он доброжелательно махнул рукой в сторону фирменно мягкого, чисто «академического» стула.

Незнакомец опустился на стул. Устроился поудобнее, отхлебнул кофе из чашки. Всё это глядя ему прямо в глаза.

Его это несколько напрягло. У него сразу появилось ощущение, что незнакомец подошёл к нему и уселся за его столик не случайно. Совсем не случайно.

Он внимательно – даже оценивающе – окинул взглядом незнакомца. Ничего угрожающего и вроде ничего необычного. Кроме…

Он был готов поклясться, что незнакомец – иностранец. Причём кто-то из Западной Европы. Не американец, это точно. Он в своё время прожил достаточно в Американских Соединённых Штатов, чтобы узнавать американца за километр. И не британец – у тех аура другая. И точно не француз. Слишком «застёгнутый». На все пуговицы.

Голландец? Бельгиец? Скандинав? Или всё-таки немец?

«Вас ведь зовут…»

Незнакомец назвал его полное имя.

Он похолодел. Откуда он…

«Не пугайтесь» - успокаивающе улыбнулся незнакомец. Впрочем, полностью успокоить его ему не удалось.

Он вдруг понял, что незнакомец был для него не просто иностранцем. Он напоминал ему… Воланда. Хотя внешне был, казалось, бесконечно далёк от булгаковского описания.

«Мистика какая-то» - обеспокоенно подумал он. «Только этого мне не хватало»

Он мысленно перекрестился.

«Я читал некоторые Ваши работы, опубликованные в Сети»

«По управлению бизнесом?»

Неужели это просто новый клиент? Хорошо бы…

Несмотря на героические усилия по продвижению себя и своих услуг у него уже давно не было проекта. В результате его финансовый корабль пусть и медленно, но неумолимо приближался к очередной мели…

«Нет» - обворожительно улыбнулся незнакомец. Его визави это начало раздражать. Причём раздражать безумно.

«По истории ХХ века. Конкретно – по истории Второй мировой войны»

«Любопытно» - подумал он. «Неужели нашёлся иностранный поклонник моих ревизионистских взглядов?»

Это было приятно. Хотя совершенно непонятно, как на этом можно было заработать уже весьма нужные ему деньги.

«Моя фамилия Лоренц» - отрекомендовался иностранец. Что любопытно, говоривший по-руски без малейшего акцента. Как истинный русак…

«Густав Лоренц» - добавил теперь уже не совсем незнакомец. «Я представляю ассоциацию увековечения памяти ягдгешвадера 55. Стражей небес. Вы, наверняка, читали о них»

Его визави кивнул. Конечно же, он слышал о них. Это были достойнейшие из достойных пилотов люфтваффе (а в истребительных эскадрах – ягдгешвадерах – недостойных не было вовсе). По сути, смертники, бесстрашно шедшие на тысячи пулемётных стволов «летающих крепостей» и их эскорта – вёртких и быстрых «Мустангов».

Чтобы защитить, спасти своих родителей, детей, братьев и сестёр от огненного шторма, который уготовили им союзники. Кошмара, по сравнению с которым бледнел Холокост и который был сравним лишь с самыми жуткими злодеяниями эйнзацгрупп СД на Восточном фронте и оккупированных Германией территориях СССР.

Но при чём тут он?

«Мы бы хотели» - мягко, спокойно и очень уверенно продолжал иностранец, «чтобы Вы написали книгу о боевом пути JG 55. Что-то вроде биографии этого соединения»

Он на мгновение лишился дара речи. Такого предложения он не ожидал. Совсем.

«Но я…» - растерянно пробормотал он.

«Вы великолепный аналитик» - ободрил его Густав. «В этом искусстве подавляющему большинству профессиональных историков как до Луны пешком»

Что, в общем, было чистой правдой. Чистейшей.

«… кроме того, Вы – русский. И гражданин России. А нам очень важно увидеть пилотов – их мысли, убеждения, поступки, с точки зрения именно русского и гражданина России…»

«С другой стороны линии фронта?»

Лоренц кивнул.

«Но не англо-американцев»

Его визави снова кивнул.

«Вы свободно владеете и английским, и немецким…»

Последнее было некоторым преувеличением. Но не столь уж большим.

«… поэтому со сбором и анализом информации у Вас проблем не будет…»

Сделал небольшую паузу, затем продолжил:

«Думаю, полугода Вам хватит»

Его визави кивнул. Разумный срок.

«Мы обеспечим Вам всю необходимую визовую и административную поддержку, организуем все необходимые встречи…»

Снова небольшая пауза

«Ваш гонорар составит…»

Густав назвал сумму. В евро. Ничего сногсшибательного, но вполне комфортно.

«…плюс оплата всех расходов по проекту…»

Тоже ничего необычного. И всё же… что-то тут было… не то, чтобы не так…

«Аванс здесь» - Лоренц достал из внутреннего кармана конверт и протянул ему.

Он открыл конверт, заглянул внутрь.

В конверте лежали пять тысяч евро наличными – в сто- и пятисотевровых купюрах. И пластиковая карта австрийского Райффайщенбанка.

«Остальное – на карте» - уточнил Густав. «Формальный договор подпишете, как только прилетите в Берлин»

«Когда вылетать?»

«Как только получите визу»

Шенгенской визы у него действительно не было.

«В конверте визитная карточка сотрудника германского посольства» - объяснил Лоренц. «Позвоните ему в понедельник…»

Сегодня была суббота.

«… он поможет Вам оформить все необходимые документы для получения визы»

Тоже ничего особо из ряда вон выходящего. И всё же…

Лоренц уже было поднялся из-за стола и собрался уходить. Затем вдруг остановился и вернулся обратно за стол.

«Да, совсем забыл…»,

Его визави насторожился.

«Нам бы очень хотелось, чтобы Вы – в дополнение к биографии JG 55 – включили в книгу биографию одного из его офицеров. Довольно типичного офицера и довольно типичного пилота люфтваффе»

Это несколько успокаивало. Тоже ничего необычного. Хотя… типичные пилоты в JG 55 не служили. Не такое это было подразделение. В нём воевала элита…

«Его имя Эрвин Кольшрайбер. Последнее звание - майор»

С этими словами Густав Лоренц поднялся из за стола. Церемонно поклонился.

«Не смею больше Вас отвлекать. До встречи в Берлине. Моя визитка – в конверте. Если что - звоните»

И спокойным, уверенным, решительным шагом покинул кафе.

Оставив своего визави в несколько смешанных чувствах. С одной стороны ничего так уж совсем необычного не случилось. К нему опять – в который уже раз «прилетел» весьма вкусный проект. То, что из другой предметной области – не его основной специальности – тоже, в общем-то, нормально. Ибо по отзывам его работы были вполне конкурентоспособны. Даже по сравнению с работами официальных историков. Особенно по сравнению с работами официальных историков…

С другой стороны… его не покидало ощущение, что Густав Лоренц – не совсем тот, за кого себя выдаёт. Или даже совсем не тот. И сам проект…

Хотя внешне всё было вроде вполне «кошерно», он чуть ли не физически ощущал в этом проекте какое-то «двойное дно». Ибо был почти стопроцентно уверен, что проект этот скрывает некую тайну. Причём заключённую именно в последней просьбе его заказчика.

В личности майора люфтваффе Эрвина Кольшрайбера. Тайну, которую он был полон решимости раскрыть.

Чего бы ему это ни стоило.

Отвечая на многочисленные просьбы читателей, сообщаю, что у "Волшебства" будет... не то, чтобы продолжение... скорее, ещё один рассказ из той же категории психологической мистики.

Впрочем это будет не столько психологическая мистика (как "Волшебство"), сколько самый что ни на есть ужастик. В стиле Стивена Кинга или Дина Кунца (надеюсь). Только тематический ужастик.

---------------------------------------------------------

Сон разума рождает чудовищ. Но ещё худших чудовищ рождает сон души…
Автор неизвестен

Пролог

12 января 2012 года
Вена, Австрия

Она поднялась с колен. Она никогда так искренне и самозабвенно не молилась. Ни в родной Москве, ни в обожаемом ею Лондоне, ни даже в соборе Святого Петра – главном храме Святой Римско-католической Церкви, к которой она уже год как с гордостью принадлежала.

Причём молилась не за себя. А за… она даже не знала его настоящего имени. Он так и не представился, скрываясь за своим литературным и тематическим псевдонимом. Все её попытки выйти с ним на связь не увенчались успехом. Он словно сквозь землю провалился. Или в иное измерение. Никто из их общих знакомых ничего не знал о его местопребывании. Да и было их раз, два и обчёлся – этих общих знакомых…

Вот уже два дня она вообще ничего не понимала. Зачем-то сорвалась – посреди рабочей недели, купила билеты на первый же рейс Austrian Airlines и сломя голову понеслась… почему-то в Вену. Не в Лондон, не в Париж, не в Ватикан и даже не в Берлин. А в Вену, of all things. В самую большую деревню Европы.

И не просто в Вену. А в её XI округ. В небольшой католический храм Карла Люгера – далеко не самый крупный… Причём расположенный не где-нибудь, а на Simmeringer Hauptstrasse., 234.

На знаменитом Zentraltriedhof – Центральном и самом крупном кладбище Вены. Что она здесь забыла? И почему молилась так сильно и исступлённо? И почему за него?

Она тяжело вздохнула, не находя ответов ни на один из этих колючих вопросов…

«Обидно, досадно, но ладно» - грустно подумала она.

Не без труда распахнув тяжёлую дверь, вышла из храма. И замерла от восхищения.

Было пасмурно и тепло. Обычный венский январь. Температура чуть ниже нуля, тихо и безветренно. Она просто обожала такую погоду. Особенно когда шёл снег.

Крупный, мягкий, ласковый и удивительно прекрасный.

Она снова вздохнула – теперь уже радостно. И, никуда не торопясь, каждую секунду наслаждаясь погодой (такая в Москве – большая редкость), по великолепном аллеям роскошного парка, в который уже давно превратилось Zentraltriedhof, побрела… куда ноги сами выведут.

Её ноги решительно и целеустремлённо направились в сектор М.

На центральное военное кладбище Австрийской республики…

I. Явь

14 сентября 2010 года
Москва
06:25

Это был и не сон, и не явь. Точнее, уже не сон, но или ещё не явь. Или всё-таки явь? Тогда уж совсем другая явь. Жуткая, кошмарная явь…

Он лежал в постели. В своей постели? Или не в своей? В своей холостяцкой «двушке» на окраине Москвы. Или не в своей? Ибо то место, где он сейчас находился, было и знакомым, и незнакомым одновременно. Своим и чужим. Безопасным и страшным. Безумно, чудовищно страшным…

Он словно был и во сне и наяву одновременно. И буквально в лапах странной, страшной, невидимой, неслышимой, чёрной, холодной и страшной силы, уже почти с головой обволокшей его…

К счастью, почти. Потому что, почувствовав это, он – то ли во сне, то ли наяву, то ли вообще непонятно где – судорожно, торопливо и, вместе с тем, чётко, громко и решительно – насколько это было вообще возможно в том состоянии начал читать знакомые ещё с раннего детства католические молитвы.

Причём почему-то по латыни. На языке, которого наяву он не знал. Хотя давно уже хотел выучить. Молитвы, латинский текст которых он вообще никогда в глаза не видел – в этом он мог поклясться чем и кем угодно.

И всё же… и всё же он был абсолютно, непоколебимо уверен, что он читает эти молитвы правильно. Букву за буквой, слово за словом…

Сначала обратившись к Создателю. Отцу Небесному. Всемогущему, всеблагому и вселюбящему Всевышнему:

Pater noster, qui es in caelis, sanctificetur nomen tuum, adveniat regnum tuum, fiat voluntas tua, sicut in caelo, et in terra. Panem nostrum quotidianum da nobis hodie, et dimitte nobis debita nostra, sicut et nos dimittimus debitoribus nostris. Et ne nos inducas in tentationem, sed libera nos a malo. Amen

Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; да придет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам прегрешения наши, как и мы прощаем тем, кто согрешил против нас; и не введи нас в искушение, но избавь нас ото всякого зла. Аминь.

То есть, Да будет так!

Потом, сразу же, не останавливаясь ни на секунду, обращаясь к Богоматери:

Ave, Maria, gratia plena; Dominus tecum: benedicta tu in mulieribus, et benedictus fructus ventris tui, Jesus. Sancta Maria, Mater Dei, ora pro nobis peccatoribus, nunc et in hora mortis nostrae. Amen .

Радуйся, Мария, благодати полная! Господь с Тобою; благословенна Ты между женами, и благословен плод чрева Твоего Иисус. Святая Мария, Матерь Божия, молись о нас, грешных, ныне и в час смерти нашей. Аминь.

Затем – снова не останавливаясь ни на секунду – настолько страшной была эта Сила - Фатимскую молитву, обращённую ко Христу и продиктованную Самой Богоматерью, явившейся в июле семнадцатого года трём маленьким детям – десятилетней Лусии дос Сантос, ее кузену Франсиско и кузине Хасинте Марто в португальской деревушке Фатима:

O mi Jesu, dimitte nobis debita nostra, libera nos ab igne inferni, conduc in caelum omnes animas, praesertim illas quae maxime indigent misericordia tua. Amen .

Царь наш Иисус, прости нас, грешных. Спаси нас от адского пламени и приведи души наши в рай, особенно тех, которые больше всех нуждаются в твоей милости. Аминь.

Один раз, два, три… Сила отступила. Он проснулся в холодном поту. Теперь это уже была точно явь. Его полуразвалившийся диван (давно пора было заменить). Его холостяцкая «двушка»…

И никакой Силы.

Он тяжело вздохнул.

«Бережёного Бог бережёт» - неожиданно громко сказал он, обращаясь непонятно к кому. К своему ангелу-хранителю, наверное.

«В данном случае – в буквальном смысле» - добавил он с усмешкой.

Ещё раз вздохнул и потянулся за молитвенными чётками Святого Розария (подарок его теперь уже бывшей гражданской жены). Привезённый из Иерусалима – самой что ни на есть Святой Земли. И освящённый по всем правилам в одном из тамошних бесчисленных католических храмов.

Для большей надёжности встал на колени. Осенил себя крестным знамениям и приступил к почти беззвучной молитве. Сначала крепко сжал в руке простенькое деревянное распятие и прочитал Апостольский символ веры. Разумеется, по-русски:

Верую в Бога, Отца всемогущего, Творца неба и земли; и в Иисуса Христа, Единого Его Сына, Господа нашего, Который был зачат от Духа Святого, родился от Марии Девы, страдал при Понтии Пилате, был распят, умер и погребён, сошёл во Ад, в третий день воскрес из мертвых, взошёл на небеса, сидит одесную Бога Отца Всемогущего, и оттуда придёт судить живых и мертвых. Верую в Духа Святого, Святую Вселенскую Церковь, общение святых, отпущение грехов, воскресение плоти и жизнь вечную. Аминь.

Да будет так!

Затем, взявшись за первую бусинку – Отче наш. Затем три раза (три бусинки) – Радуйся, Мария! Следующая бусинка – ещё одна молитва. Глория:

Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.

Затем – Отче наш, десять раз - Радуйся, Мария! И один раз – Глория. И так пять раз.

Шестьдесят молитв.

На то, чтобы их прочитать, у него ушло чуть более двадцати минут. Для надёжности добавил ещё три, обращённые к его безымянному ангелу-хранителю.

Ангел-хранитель мой, ты всегда за мною стой.

Этой молитве его научил его теперь уже бывший духовник – отец Фернандо из московского офиса Опуса Деи. Причём он так и не понял (ибо молитву эту духовник сообщил ему устно) – «за» мной или «со мной». Впрочем, большого значения это не имело. Главное, чтобы его ангел-хранитель был рядом с ним. Всегда.

Особенно в такие минуты, как это его… состояние. Какое-то страшно-иномирное состояние. Кошмарно-иномирное…

Огромное облегчение. Именно это он почувствовал, как только произнёс последнее слово последней молитвы и истово перекрестился. Сила исчезла.

Он посмотрел на часы. Почти семь часов утра. Хотя рано вставать ему было без надобности (одно из немалых преимуществ фрилансера), было совершенно ясно, что после такого заснуть не удастся.

Он отбросил тонкое – всё ещё летнее – одеяло, встал, потянулся…

Сделал короткую, но эффективную утреннюю гимнастику.

Выпил ещё с прошлого вечера подготовленный стакан воды (очень полезно для пищеварения). Теперь нужно было подождать двадцать минут прежде чем отправиться на маленькую кухню готовить обязательную кашу из четырёх злаков. И эти двадцать минут нужно было чем-то занять.

Он включил компьютер.

Эпилог

Сиэттл, штат Вашингтон, США
Год спустя

Святая его не обманула. Буквально в считанные дни после его возвращения в родной (хотя не очень любимый) город, у него нашлись инвесторы, которые профинансировали его проект в полном объёме, предусмотренном инвестиционным меморандумом.

Через месяц его girlfriend (теперь уже и его нижняя) переехала к нему жить, а уже через три месяца они переехали в Сиэттл, ибо его программный продукт в российской «экономике РОЗ» (распил/откат/занос) был, мягко говоря, не сильно востребован. В отличие от супервысокотехнологичных США.

Заказы посыпались на него как из рога изобилия и уже через полгода он смог купить себе очень неплохой дом в Редмонде – элитном пригороде Сиэттла. По соседству с штаб-квартирой Микрософта, no less.

Они, естественно, жили вместе, но пока ещё не были женаты официально. Она наотрез отказалась выходить за него, пока не перейдёт в католичество, а священник храма святого Франциска Ассизского – необычно суровый для францисканца – заставил её пройти весь девятимесячный курс катехизации. До окончания которого оставалось совсем немного времени.

Она не работала – её владение английским пока ещё не позволял ей претендовать на хорошую должность, а на абы что она была не согласна. Поэтому пока не без удовольствия выполняла обязанности нежной, любящей и заботливой housewife. Домохозяйки, то есть.

В частности, расписывалась за получение почты, которую в изобилии в их дом доставляли разнообразные почтовые службы. Federal Express, DHL, UPS… Почти исключительно на его имя, разумеется.

Он припарковал на площадке перед гаражом свой скромный Ford Explorer, хотя мог позволить себе и куда более престижное авто (ибо терпеть не мог даже намёка на пафосность). Вошёл в дом, обозначил своё присутствие громким «Привет!» (дом был немаленьким, даже по стандартам Редмонда). Окинул взглядом гостиную…

Коробка. Очень большая картонная коробка. С громадной (по другому и не скажешь) наклейкой UPS на крышке.

Она спустилась по лестницы со второго этажа. Нежно обняла его, ласково поцеловала в щёку. Он ответил ей столь же нежным и ласковым поцелуем в губы.

«Это что?» - кивнул он в сторону коробки. «Мне или тебе?»

В последнее время она всё активнее и активнее осваивала Интернет-шоппинг.

«Тебе»

Он подошёл к коробке. Адрес ему ничего не говорил. Где-то в Калифорнии.

Он достал из кармана связку ключей, открыл маленький швейцарский нож, разрезал упаковочный скотч, снял крышку…

И остолбенел.

В коробке лежал полевой голубой мундир офицера люфтваффе. С витыми майорскими погонами, фуражкой и дюжиной самых разнообразных боевых наград.

Рыцарский крест с дубовыми листьями. Железный крест первого и второго классов. Знак «пилот». Нашивки за ранения. Пряжки фронтового пилота в бронзе, серебре и золоте. И многие другие.

Он провёл рукой по ткани мундира. Затем по боевым наградам. И ощутил дыхание прошлого. Это был никакой не новодел. Это было настоящее. Причём не с «пылу, с жару», а явно уже «бывшее в употреблении».

На фуражке лежала лётная книжка пилота люфтваффе. Тоже явно самая что ни на есть настоящая.

Он взял книжку в руки. Раскрыл. Прочитал имя пилота.

Пауль Вильгельм Кёртнер. Майор. 1916 года рождения. Приписан к ягдгешвадеру JG 55. Стражам небес.

С выцветшей (всё же почти семь десятилетий прошло) изрядно пожелтевшей фотографии на него смотрело до боли знакомое лицо…

Его лицо.

VII. Принцип пропорциональности

Спал он, как обычно на новом месте, плохо. Даже очень плохо. И проснулся рано – на пару часов раньше обычного. Хотя, как ни странно, чувствовал себя очень даже выспавшимся. Видимо, обратка от его подруги была достаточно сильной.

Осторожно, чтобы не разбудить её (она спала, как говорит в таких случаях его мама, без задних ног) поднялся, натянул домашние штаны, вырой и правдой служившие ему уже полтора десятка лет (ну что поделать, не любил он расставаться с удобной одеждой) и отправился на кухню. Осторожно прикрыв за собой дверь в спальню, чтобы её не разбудил гул микроволновой печки, в которой он будет готовить себе вот уже много лет неизменную овсяную кашу.

Овсянка, сэр…

Он приготовил овсянку – на неизменном обезжиренном до полупроцента молоке (четыре минуты в СВЧ-печке на максимальной мощности), подсушил неизменный Бородинский хлеб в тостере (одном из его подарков своей новой girlfriend – русские эквиваленты этого слова его решительно не устраивали), добавил в кашу неизменное же варенье (на этот раз – из чёрной смородины)… Заварил неизменный зелёный чай с жасмином…

Как обычно, позавтракал очень быстро. Его часто ругали за привычку быстро есть, но он ничего не мог с этим поделать. Привычка. Ещё с Бог только знает каких времён. Чуть ли не с подросткового возраста.

Как и привычка к самодостаточности и самообслуживанию. Поэтому посуду за собой он мыл исключительно сам. Несмотря на ворчание по этому поводу его girlfriend.

Что за чудеса???

Он отлично помнил, что ещё вчера вечером вода категорически отказывалась сходить по водосточным трубам. Купленная ею квартира была очень сильно перепланированной бывшей коммуналкой в «хрущёвке» и с сантехникой там был полный швах. В смысле, с соответствующими трубами, которые то и дело засорялись и требовали нешуточных усилий по прочистке.

Которых, естественно, ни вчера вечером, ни ночью никто не предпринимал. Да и никаких дивайсов для этого в квартире не было – он вчера лично проверял. Даже включил в план действий на сегодняшний день покупку всего необходимого для этой, увы, неизбежной «бытовухи». И, разумеется, саму бытовуху (ибо дело сие по квази-Домострою, который постепенно формировался в его новых романтических отношениях, было исключительно мужское).

Поэтому то, что вода вдруг сама собой начала сходить… иначе как чудом назвать было нельзя.

Он похолодел. Перед тем, как заснуть в его объятиях, она сообщила ему уже весьма сонным голосом, что после его болевых воздействий у неё достаточно энергии, чтобы прокачать целый город. Миллионник, между прочим… Причём именно прокачать. Именно так она и сказала.

Ну, город не город, а трубы водосточные она прокачала очень даже. Магия, однако. Что-то будет дальше. Особенно, после сессии…

Кстати, о сессии. Ознакомительной сессии, если быть более точным.

Что самое любопытное, ознакомительной и для него тоже. Ибо все его предыдущие тематические отношения – от разовых сессий до некоего отдалённого подобия ДС – были строго асексуальны. Он порол, ставил зажимы, ставил или просто на колени, или на горох, или на гречку либо чтобы наказать нерадивую ученицу (подобное он практиковал исключительно со своими тематическими Галатеями), либо в психотерапевтических целях (снятие стресса, навязчивого влечения, эмоциональной зависимости и т.д.), либо чтобы доставить женщине эмоциональное удовольствие…

Он с улыбкой вспомнил один свой «бартер». Ему ну просто ооочень хотелось увидеть одну дамочку лет двадцати пяти обнажённой. А ей почему-то хотелось, чтобы её выпорол именно он. В результате он получил невыразимое эстетическое удовольствие от созерцания её обнажённого тела (она красиво и изящно разделась перед ним, да и после порки оставалась с ним обнажённой до самого ухода из его холостяцкой «двушки») .

А ей, судя по её довольным стонам, не менее понравились две сотни ударов, которые он ей отвесил по ягодицам, спине и бёдрам ременным спанком, кошкой-пятихвосткой и весьма болезненным снейком (подарком его знакомой верхней на день его рождения).

Поставить зажимы на соски она ему не позволила, на гречку тоже не встала, но на коленях перед ним постояла. Причём не без заметного удовольствия, хотя, по её словам, была чистой мазой и к ДС была совершенно равнодушна.

«Значит, ты всё-таки чего-то когда-то хотел…»

Святая появилась, как обычно, совершенно неожиданно. И в полном соответствии с его условием. Ведь завтра уже наступило…

«… причём не так уж давно»

Действительно. Всего-то прошлым летом…

«… значит, не всё так уж безнадёжно…»

«С каких пор святые одобряют тематические желания?»

«Как минимум, с тех пор, как принцип пропорциональности стал де-факто частью официального католического вероучения…»

О как! Принцип пропорциональности. Вообще-то чисто модернистская фишка, которая де-юра в катехизис католической Церкви так и не попала. По крайней мере, пока.

Хотя при подготовке к его первой исповеди (обязательное условие перехода в католичество) его катехизатор Лукас Поллас настойчиво и вполне официально объяснял ему, что если грех совершён для того, чтобы избежать ещё большего греха, то с точки зрения Церкви этот меньший грех грехом не считается и исповедовать его не нужно.

Зажимы на женские соски и Рейнгард Гейдрих. Голая женщина на коленях на гречке и Ава Ковнер. Действительно… Выбор не наибольшего добра (как очень хотелось бы), а наименьшего зла. Хотя, с другой стороны, так можно очень далеко зайти…

«Не зайдёшь»

Только этого ещё не хватало… Впрочем, то, что святые умеют читать мысли, ему было известно давно. Но чтобы вот так откровенно…

Впрочем, ей виднее.

«Не забывай, что Он всемогущ. И просто не позволит тебе зайти»

«Хотелось бы верить»

«У тебя нет никаких оснований этому не верить»

«Хорошо. Верю»

«Не буду тебя отвлекать. Готовься к своей сессии».

Она исчезла.

VI. Ночь

Она наотрез отвергла его вялое предложение принять душ вместе. Наверное, и правильно сделала. Ибо он уже давно знал, что душ для женщины гораздо более интимен, чем секс. С другой стороны… жаль, конечно. Сексом заниматься в ванной ему никогда особо не нравилось, а вот купать женщину ему нравилось. Очень. Судя по отзывам, женщинам это тоже нравилось. И тоже очень.

Она вернулась из душа не обнажённой (впрочем, на это он и не рассчитывал). И даже не завернувшейся в полотенце (что, пожалуй, было наиболее вероятно). А облачённой в длинную – до середины голеней симпатичную шёлковую ночную рубашку. Довольно плотную – почти непрозрачную. И почему-то ярко-красного цвета…

Небрежно махнула рукой, давая понять, что ванная комната свободна и спокойным и уверенным шагом направилась в спальню. Он аж залюбовался. Ибо двигалась она, несмотря на свои далеко не субтильные формы, просто идеально. Мягко, красиво, изящно, пластично… Спасибо многолетним занятиям самыми разнообразными танцами – от бальных до восточных.

Он быстро принял душ. Натянул свою обычную ночную одежду – трусы и футболку (никаких пижам он в принципе не признавал), прошёл в спальню… Сушить волосы феном не стал, да и после совсем недавней стрижки и сушить-то было особо нечего. Ибо его многолетний парикмахер Ашот в последнее время настолько уверовал в то, что ножницы есть Зло, а машинка – Царь и Бог парикмахера, что… в общем стриг он так, что позавидовал бы любой сержант. Хоть российской, хоть американской армии.

Откинув простыню, он лёг рядом с ней. Она повернулась к нему и нежно обняла его, доверчиво прижавшись к нему...

Она, конечно, была тем ещё магом… но и он был человеком не из простых. Иногда он вообще сомневался, человек ли он… В смысле, принадлежит ли к виду Homo Sapiens или к какому-либо другому… Тех же люденов Стругацких или чего-то в этом роде.

Когда в восемьдесят восьмом экстрасенсы его вытащили из той ещё ямы, они вдруг неожиданно стали проявлять к нему нешуточные знаки внимания. Приглашать к себе в офис на чай, брать на пикники и всё такое. Когда он удивлённо осведомился, за что ему, простому смертному, такая честь, то услышал совершенно неожиданный ответ:

«Ты не простой смертный, Юрген»

Его псевдоним к нему намертво «приклеился» уже тогда.

«Ты один из нас»

Потом он узнал, что у него волшебные руки. Что он умеет ими диагностировать. И лечить. Снимать головные боли, боли в спине, даже сердечный приступ однажды у мамы снял. Вытащив её с того света. Когда не сработало ни одно лекарство.

А уж как «улетали» от его рук его женщины… Причём просто от обычной ласки, даже не сексуальной…

Она обещала его отогреть… но он очень быстро понял, что сначала ему придётся отогреть её. Благо было совершенно очевидно, что от всей её решимости что-то для него делать не осталось и следа.

Как только на ней сомкнулись его объятия. И он начал медленно, осторожно, но настойчиво гладить ей спину. Главный «приёмник энергий» человеческого тела.

Ему часто приходилось слышать, что самое ужасное для женщины – это нехватка секса. Так сказать, «недотраханность», говоря совсем уж уличным языком. На самом деле это, конечно, собачья чушь. На самом деле, самое страшное для женщины (что, кстати, подтверждали многочисленные социологические опросы) – это нехватка ласки. Недоласканность.

И у неё, разумеется, была ровно та же проблема. Самая распространённая женская проблема Которую он и начал устранять. Как умел. А умел он очень даже неплохо.

Меньше, чем через час она уснула, расслабленная, согретая и убаюканная его ласками и до краёв наполненная его светлыми, добрыми, чистыми, нежными и любящими энергиями. Точнее, не его, а теми энергиями, которые он перекачивал через себя (своих бы ему не хватило и на малую часть того, чтоб было нужно для того, чтобы, говоря языком энерготерапии, заполнить её энергетические резервуары).

Ему же не спалось. Ничего удивительного – он всегда долго привыкал к новому месту. Осторожно поднялся с постели; тихо как мышка, чтобы не разбудить её, прошёл в гостиную. Открыл холодильник достал яблочный сок – свой любимый. Налил в высокий узкий стакан, с наслаждением сделал глоток…

«Браво, Юрген. Чеширский Лев в своём репертуаре…»

Оказывается, и святым не чужды ирония и сарказм. И сколько раз ей можно говорить, что его зовут совсем не Юрген…

Святая между тем продолжала:

«Опять отдаёшь… Ты вообще когда-нибудь принимать будешь?»

Он молчал. Ибо сказать ему было нечего.

«Я тебя с ней не для этого знакомила, вообще-то»

«Я знаю»

«Тогда…»

Надо же. И святые не безгрешны. В смысле бесконечно старого, но не очень доброго гнева.

«Ты же знаешь, я давно уже освоил автоматический перехват управления»

«Знаю. Тебе нравится доминировать?»

«Нет»

«Ты лукавишь»

«Не лукавлю. Ты же знаешь, что я предпочитаю плыть по течению. Здорово экономит силы. В моём возрасте…»

Она смеётся весёлым, задорным, искрящимся девичьим смехом…

«Не говори глупостей. Ты же отлично знаешь, что хронологический возраст значения не имеет. Тебе будет сорок пять так долго, как ты захочешь. И в этом мире ты будешь жить ровно столько, сколько захочешь»

Он, конечно, не сильно в это верил. Но допускал. Ибо приходилось ему сталкиваться с фактами, упрямо свидетельствовавшими о том, что любой процесс в человеческом теле можно не только остановить, но и обратить. В том числе, и процесс старения.

«Тогда почему…»

Он вздыхает.

«Ты же знаешь, что мне безразлично, чьё решение будет оптимальным. Главное, чтобы оно было оптимальным…»

Она снова смеётся.

«Ты перфекционист…»

«А ты – нет? Я думал, все святые – перфекционисты…»

«Это не так»

«А как?»

«Я просто люблю. Люблю ближних своих. Я далеко не столь талантлива, как ты…»

Это была, конечно, чепуха. Её автобиография – «История одной души» - уже через год (!) после её смерти имела такой оглушительный успех, что тиражи следовали один за другим, епископы и ведущие богословы Франции выражали своё восхищение наряду с простыми читателями.

А уже в начале XX века – всего через пять лет после выхода в свет - «История одной души» была переведена на все ведущие европейские языки. Да и пьесы и стихи её были очень даже талантливы. В 1907 году – всего через десять лет после её смерти - Папа Пий Х впервые выразил желание, чтобы Тереза была прославлена. На одной частной аудиенции он, предвосхищая будущее, назвал её «величайшей святой нашего времени».

Он о таком и мечтать не мог. По крайней мере, пока.

«… поэтому я не могу выражать свою любовь какими-то особо значимыми поступками. Я не могу совершить великих деяний. Единственный способ доказать мою любовь к ближнему — это разбрасывать цветы, и эти цветы будут маленькими пожертвованиями, как и каждый мой взгляд, слово и все мои внешне непримечательные поступки, которые я буду совершать ради любви. Это и есть мой Малый путь…»

«Я делаю ровно то же самое…»

«Ты ошибаешься»

«В чём?»

«Вспомни, о чём ты говорил, когда объяснял, что значит по образу и подобию Божьему…»

«Что человек унаследовал от своего Творца три важнейшие потребности – творить, любить и быть любимым…»

«Вот»

«Что – вот?»

«Ты удовлетворяешь её – и не только её, всех своих в конечном итоге Галатей – потребности в том, чтобы творить и в том, чтобы быть любимой. В получении ласки, нежности, заботы, тепла…»

«И что в этом плохого?»

«Ничего»

Она с ним очень терпелива. Впрочем, это обычное дело для святой…

«Только ты совсем забыл про третью потребность – потребность в том, чтобы любить…»

«Но она же готовит мне крылышки…»

Она уже не просто смеётся. А вовсю хохочет. По-детски весело, задорно и заливисто.

«Ты сам-то хоть понял, что только что сказал? Крылышки… Она же хочет подарить тебе ровно то, что ты даришь ей - ласку, нежность, заботу, тепло. А ты ей этого не позволяешь. Ты лишаешь её счастья дарения любви. Бескорыстного дарения – дарения просто так… А это величайшая радость и счастье в этом мире…»

«Потому, что любить важнее, чем быть любимым?»

«Ты опять пытаешься оправдать своё нежелание принимать любовь…»

«Неумение»

«Не лукавь. Именно нежелание. Ты же сам знаешь – и учишь других на своих семинарах – что все проблемы внутри человека. А не вне. Захочешь – научишься…»

«А если я не хочу?»

Тяжёлый вздох. Видимо, ей с ним действительно трудно. Даже очень трудно…

«Я знаю, чего ты хочешь. Но это невозможно. Никто, даже Он, не в состоянии отправить тебя в Берлин сорок четвёртого в обличье майора люфтваффе Пауля Кёртнера»

«Жаль»

«Нет»

«Почему?»

«Потому, что в Царствии Небесном лучше, чем в Валгалле»

«Валгалла – один из кругов Ада?»

«Нет»

«А что это?»

«Просто Валгалла. Вечная обитель павших воинов. Павших в бою с достоинством и честью. Смертью храбрых»

«Скандинавы правы?»

«Почти»

«Почти?»

«Свет и Любовь Господа проникают в Валгаллу. Скандинавам это было неведомо»

«Как в чистилище?»

«Примерно»

«Гейдрих обитает там?»

«Гейдрих – вообще отдельная история»

«Это как?»

«Это очень сложно объяснить земным языком. Придёт время – узнаешь. И вообще, не увиливай...»

О! Это уже речь не святой Терезы, но Терезы Мартен.

«…ибо речь о твоих желаниях, а не о Рейнгарде Гейдрихе…»

«Но я действительно не хочу. Я просто ничего не хочу. Слишком долго вы…»

«Я не имела и не имею к этому никакого отношения. И ты это прекрасно знаешь»

«Хорошо. Слишком долго небесная канцелярия убивала во мне все и всяческие желания, кроме желания мученически отдать свою жизнь за Христа. Загоняя меня то в жуткую болезнь, то в одиночество, то в нищету, то в… Продолжать?»

«Нет. Я всегда была категорически против. И таких целей, и таких методов. Никого нельзя загонять в святость насильно»

«Вот и я о том же. И теперь вы хотите…»

«Хотим»

«…чтобы я восстановил в себе нормальные человеческие желания за несколько дней?»
«Не дней. Мы реалисты»

«Хорошо. Недель, месяцев… какая разница. Вы же понимаете, что это нереально»

Она улыбается.

«Невозможное человеку возможно Всевышнему. А Любовь – как ты же сам и проповедуешь – действительно самая могущественная сила во Вселенной. Ей под силу и не такие перемены…»

«Без комментариев»

«Мне уйти?»

«На время. Мне нужно подумать»

«Тебе нужно почувствовать, а не подумать. ДКНЖ была права в одном – тебе нужно отключить свой визжащий мозг…»

«Возможно. Только вот методы у неё были…»

«А другими к тебе земной женщине и не пробиться было. Даже домине»

«Было?»

«Ты изменился. Теперь с тобой гораздо легче»

«Неужели?»

«Да. Мне это хорошо видно. Отсюда виднее»

«Я рад»

«Честно?»

«Честно. Тем более, что врать тебе бессмысленно. Святую не обманешь»

«Верно. Не обманешь»

«Когда мне вернуться?»

«Уже завтра»

«Хорошо»

Она исчезла.

Он вернулся в постель. Самое странное, что ему действительно ничего не хотелось. А может, и не странное. То ли он действительно слишком много занимался психотерапией, целительством и прочими МЧЧ-проектами (этим прозвищем его наградила мама). То ли ещё что…

В общем, он очень быстро научился выявлять и удовлетворять желания (и, что немаловажно, потребности) своих женщин, после чего… они либо просто забывали о его существовании (что его вполне устраивало), либо… он успешно (сказывался многолетний опыт игры в любительских театрах) делал вид, что ему тоже хорошо и он тоже удовлетворяет свои желания. В силу почти повальной эгоистичности женщин глубоко они не копали.

А потом он вообще перестал встречаться с женщинами. Нет, ориентацию он не поменял (хотя он абсолютно спокойно и с пониманием относился к лесбийской любви, к голубым мужчинам от относился лишь чуть получше Томаса Торквемады или Генриха Гиммлера). Просто принял для себя стиль жизни нумерариев – «мирских монахов» - Опуса Деи, не считая целесообразным нарушать соответствую Заповедь Господню. Не прелюбодействуй, то есть.

Она проснулась, потянулась и обняла его. У него уже был достаточный опыт постельного общения с женщинами, чтобы понять, что будет дальше. Точнее, чего ей сейчас захочется. Точнее, уже хочется.

Секса. Ибо она уже достаточно расслабилась и возбудилась (как ни крути, а ласки мужчины женщину возбуждают неизбежно, даже спустя краткий период сна). Который, как ни странно, возбуждение только усиливает.

Проблема состояла в том, что ему-то как раз секса категорически не хотелось. Не потому, что он считал её сексуально непривлекательной (ровно наоборот); не потому, что боялся, что она «залетит» (предохранение они уже обсуждали, и его её подход вполне устроил) и уж точно не потому, что опасался пресловутых ЗППП (они оба совсем недавно проверялись) …

Ему просто категорически не хотелось. Не хотелось – и всё.

Он рассмеялся про себя. Ибо, конечно же, он знал, почему ему не хотелось секса. Ни с ней, ни с кем бы то ни было ещё. Он всё ещё был в небе Берлина. Пикирую на «летающую крепость» в кабине своего надёжного «Густава». С Рейнгардом Гейдрихом в качестве ведомого…

Но женщину нужно было как-то удовлетворить. Но как? Впрочем, он знал как… Это было долго, нудно… но, в общем, эффективно. Если между ним и женщиной была хотя бы минимальная эмоциональная и энергетическая совместимость. К счастью, с этой женщиной совместимость была почти идеальной.

И всё же… что-то подсказывало ему, что есть какой-то совсем иной – и радикально более эффективный способ «решения проблемы»…

«Чувствуй» - приказал он себе. «Отключи свой визжащий мозг. Чувствуй. Чувствуй. Чувствуй…»

Перед глазами мгновенно возникла Марина. 25 лет, нижняя по полной программе, редкостная оторва (до кучи любительница группового секса, что немедленно сделало невозможным какие-либо интимные отношения с ней). И обладательница совершенно роскошных волос, за которые она очень любила, чтобы её таскали…

Повинуясь обрушившемуся на него словно из ниоткуда чувственному импульсу промышленной интенсивности, он запустил руку в шевелюру своей подруги (жаль, недавно коротко постриглась), ухватил волосы у корней в районе затылка. Резко рванул на себя.

Она кончила. Мгновенно, сильно и громко. Так кончала далеко не каждая из его прежних. С такими судорогами по всему телу и таким «звуковым оформлением», что ни о какой симуляции оргазма не могло быть и речи. Да и не было у неё времени ни на какую симуляцию. Слишком неожиданным был его рывок.

Он дал ей отдохнуть минут пять, потом столь же резко и неожиданно повторил. Второй её оргазм оказался ещё сильнее и дольше первого.

«Так» - подумал он. «Занятно. Похоже, меня наградили супер-мазой. Ультра-мазой»

Что радовало. По крайней мере, с её удовлетворением проблем не будет. Впрочем, это ещё надо было ещё проверить.

Вспомнив, что он по тематическому позиционированию хоть и Пигмалион, но всё же доминант, он резким движением сдёрнул с неё простыню, оголив её изумительной красоты груди аж пятого размера с великолепными сосками и ареолами, на которых поместились бы и четыре прищепки (ну любил он это дело)…

Но сейчас у него прищепок не было. Да и не нужны они были ему. А то и противопоказаны – если его догадка была правильной.

Он аккуратно, но решительно повернул её на спину (она покорно подчинилась), взял её за соски большим и указательным пальцами рук. На мгновение сильно и резко сдавил (не прищепка, конечно, но вполне сравнимо) и столь же резко отпустил.

Он снова кончила. И даже сильнее, чем раньше.

Дав её отдохнуть ещё несколько минут, он не менее решительно повернул её на живот, поднялся и без предупреждения отвесил ей два десятка очень сильных шлепков ладонью по обнажённой «пятой точке».

Она кончила минимум дважды.

Всё было понятно. И, в общем, очень и очень даже приятно. Ему и самому понравилось.

Он дал ей отдышаться, лёг рядом с ней, обнял, крепко прижал к себе и нежно зашептал на ухо.

«Всё с тобой ясно, моя дорогая. Ты просто супер-маза. Поэтому завтра вечером у нас с тобой будет сессия. Самая настоящая тематическая сессия»

Она согласно кивнула, погружаясь в очередной транс.

К его немалому удивлению, она кончила ещё дважды – от его объятий (энергий) и яркого и красочного описания того, что её ждёт на завтрашней сессии.

Затем она снова заснула. Теперь уже в его объятьях. Он вставать не стал, просто долго лежал в темноте, пытаясь понять, что бы это значило в более общей картине вещей. Пока на ум не приходило решительно ничего.

«Я же говорил – идеальная жена…»

«Брысь» - рявкнул он на Рейнгарда Гейдриха. Тот усмехнулся и исчез.

«Это всё, конечно, замечательно. Но это не решает твоих проблем…»

«Кто-то мне обещал…»

«Извини…» - святая исчезла.

Он глубоко вздохнул – и провалился в тяжёлый, липкий, тревожный сон без сновидений…

V. Магия

Они поднялись на третий этаж самой обычной «хрущёвки». И вошли в не самую обычную квартиру. Точнее, в совсем необычную. По крайней мере, для него. Мода сейчас такая, что ли?

Маленькая узкая прихожая. Совмещённый санузел. Огромная – квадратов 25, гостиная. Она же столовая. Она же кухня. Студия, в общем. Неожиданно для квартиры женщины маленькая спальня. В спальне – не менее неожиданно просторная кладовка. В общем, чисто американский дизайн. Или европейский. Но уж никак не российский.

Везде, понятное дело, евроокна и евроремонт. Мебели абсолютный минимум – диван и стойка под телевизор (которого нет), стол, два стула. Кухонный «уголок». Газовая плита. Пароварка (вот уж неожиданность). Микроволновка. Холодильник – Electrolux, не что-нибудь. Стиральная машина – Bosch. В общем, неплохая обстановка для только что приобретённой – «с пылу с жару» - квартиры.

Она сразу сказала ему, что ни в какие предприятия общепита они не пойдут. Она будет его кормить сама. Ибо, по её словам, готовила очень хорошо.

Вот и проверим. Первым номером значились куриные крылышки (к которым он пристрастился ещё в своём городе в кафе со звучным названием «Пельмешка»). Только у неё они предполагались не жареные, как в его любимом кафе. А маринованные – с майонезом и аджикой – и затем тушёные на медленном огне…

«Идеальная жена…»

Он похолодел. Ибо уже слышал этот голос. В своём сне наяву.

Голос призрака. Голос Рейнгарда Тристана Ойгена Гейдриха. Спокойный, уверенный и даже доброжелательный. Неожиданно доброжелательный. Голос, который мог слышать только он – его… да, наверное, пока просто подруга, не имела ни малейшего представления о том, что на самом деле происходит в её студии…

Он не только слышал, но и видел его. Не наяву (до галлюцинаций, слава Богу, он ещё не дошёл), а каким-то необычным внутренним зрением. Вопреки ожиданиям, Гейдрих был не в фельдграу генерал-полковника ваффен-СС, а в голубой форме подполковника люфтваффе. На шее – Рыцарский крест. Которого в «той реальности» у него не было. Да и в люфтваффе он был майором…

«Это не за окончательное решение» - Гейдрих ловит его взгляд, направленный на Рыцарский крест. «За бои в небе Берлина…»

«А жена действительно идеальная» - как ни в чём не бывало продолжает Гейдрих. «Церковь, кухня… дети вот только выросли…»

Её уже вполне взрослая дочь полгода назад вышла замуж и теперь жила отдельно. С мужем. Немцем, что любопытно.

«Береги её» - уже наставительным тоном. «Таких в вашем… несовершенном мире по пальцам пересчитать можно…»

Как будто его Третий рейх был образцом совершенства…

«Я бы на твоём месте не тянул с предложением ей…»

Этого он меньше всего ожидал услышать. Во всяком случае, от него. Хотя… в СС же каждый офицер максимум к 30 годам должен быть женат…

«Зачем Вы пришли…»

«Скорее почему… Поддержать тебя…»

Он хотел было возмутиться… но быстро прикусил язык. Ибо его alter ego был прав…

Когда ему было 22 года, ему сказали, что он не доживёт до 30, поставив убийственный диагноз. Неизлечимое психическое заболевание со смертностью выше, чем у рака. У него вариант терминальный, ибо спохватились слишком поздно.

Он отказался умирать и бросил вызов болезни. Поставив себе цель – не просто выздороветь и победить, а решить задачу, которую никто в мире не мог решить уже два десятилетия. И, кроме того, помогать всем, кого он встретит на своём пути. Просто так – из любви к ближнему своему.

Он победил болезнь, совершив невозможное; решил поставленную задачу (совершив ещё одно невозможное) и очень много кому помог (спас не одну жизнь, вытащил не одного человека из депрессии, помог многим сделать карьеру, найти счастье в личной жизни и т.д.). К сожалению, на его добро и любовь ему отвечали злом или безразличием. И никто – любовью. Да, и в борьбе со своей болезнью он был абсолютно один. Ему не помог НИКТО. Даже самые близкие люди…

В результате он обозлился на весь мир, душа его полностью выгорела и он подсел на энергии войны и смерти. Ибо вся его жизнь была войной, а смерть он видел каждый день. Одна ошибка, и…

Поэтому ему до зарезу был нужен пример сильного, смелого и бесстрашного воина. Причём воина максимально похожего на него внутренне. Недолюбленного…

А кто у нас там самые стойкие, мужественные и эффективные воины ХХ столетия (а то и вообще за всю историю человечества), да и ещё со смертью на «ты»? Правильно, ваффен-СС с их черепом с костями на фуражке. А кто у них там самый выдающийся генерал? Правильно – Рейнгард Тристан Ойген Гейдрих.

Обергруппенфюрер СС и генерал-полковник полиции; создатель и начальник самой мощной и эффективной спецслужбы мира – Главного управления имперской безопасности (РСХА), рейхспротектор Чехии и Моравии (едва ли не самый эффективный администратор в Рейхе); заслуженный лётчик-истребитель с боевыми победами и наградами, великолепный скрипач (на его концертах плакал искушённый Берлин); чемпион Европы по фехтованию; президент Интерпола… и вообще гений. Гений на службе Зла…

Так что…

«Вы не верите…»

Гейдрих пожимает плечами.

«Ты же знаешь, у меня нет никаких отношений с так называемой небесной канцелярией. Просто никаких. Поэтому твои отношения – это твои отношения. Я в них влезать не собираюсь. Если они тебе помогут – хорошо. Если же нет…»

«Мне поможете Вы…»

Гейдрих кивает.

«Но почему? Я же…»

«Я знаю твоё отношение к Ванзейской конференции, окончательному решению, эйнзацгруппам и всему прочему…»

Голос спокойный и уверенный… Что любопытно, говорит по-английски. Которым Гейдрих действительно владел свободно.

«… но это не имеет значения. Ты – как и мы – воевал честно, достойно, упорно и успешно. С каким противником – значения не имеет. Поэтому ты и достоин братства воинов. И нашей помощи…»

Только этого ещё не хватало. Их, значит, много… Всю жизнь мечтал…

«Если бы ты…»

«Не подружился с вами?»

«Что-то вроде того»

«Я бы не выжил»

Гейдрих снова кивает.

«Поэтому мы всегда тебе поможем. И нет, никто на твою душу не покушается. Ты сделал выбор – в конечном итоге твоя душа всё равно отправится к Господу»

В это он, разумеется, не поверил. Уж больно инфернальным персонажем был Рейнгард Тристан Ойген Гейдрих…

Который просто исчез. Не оставив после себя ничего. Даже весьма ожидаемого запаха серы…

Ему срочно надо было выпить. Он открыл бутылку вина, купленного по дороге с вокзала (Херес Массандра 6-летней выдержки, между прочим). Разлил в смешные рюмки в форме сапожков…

«Хочешь, я градус поменяю?»

О Господи, только магии ему и не хватало… Но она смотрела на него такими умоляющим глазами, что ему проще было согласиться.

«Хочу»

Хотя на самом деле ему этого решительно не хотелось. Впрочем, если она превратит херес в что-нибудь покрепче. Например, в виски…

Ибо после разговора с призраком крепости хереса ему было явно недостаточно…

«Сначала будет компот…»

Это было совсем не то, что ему хотелось. Но приходилось терпеть. Меньше всего на свете ему сейчас хотелось конфронтации с магом…

Он отхлебнул херес. Действительно компот. Или виноградный сок. Но уж никак не 17-градусное креплёное вино…

«А теперь виски…»

Он снова отхлебнул из «сапожка». И чуть не поперхнулся. Ибо это был даже не 43-градусный скотч. А где-то 60-градусная еврейская настойка, которую он пробовал в Адлере. Да так напробовался, что напился в стельку (что с ним практически не случалось). Ему словно обожгло все внутренности – от нёба и языка до кишок.

«Надо же» - подумал он. «Действительно может…»

«Не бойся этой магии» - снова всё тот же бесконечно мягкий, безмерно заботливый и беспредельно любящий голос. Голос святой. Голос невероятно, невозможно, неизмеримо мудрой женщины. Его небесной покровительницы.

Святой Терезы из Лизьё.

«И её не бойся. Она не причинит тебе зла. Наоборот, она принесёт тебе только добро. Добро и любовь»

«Значит, мне стоит последовать совету…»

Она улыбается.

«И Рейнгард Гейдрих может иногда давать дельные советы. Он вообще-то весьма неглуп…»

Любопытно. В настоящем времени. Значит…

«И его мне тоже можно не бояться?»

«Ты всегда можешь уйти от него. Точнее, не приходить к нему…»

«Уйти к тебе?»

«Например. Если я тебя устраиваю»

«Вполне»

Он всегда знал, что когда придёт его час, именно она возьмёт его за руку и поведёт в Царствие Небесное. Если он, конечно, этого заслужит…

Она снова исчезла. Ушла по-французски.

Крылышки были просто бесподобны. Она готовила не просто как его мама. Она готовила лучше.

Только одна женщина в его жизни готовила лучше, чем его мама. Она и стала его женой. Теперь, правда, уже бывшей. Так что… может, последовать совету оберстгруппенфюрера? По крайней мере, на эту тему стоит поразмышлять…

Она не позволила ему ни убрать со стола, ни вымыть посуду. Всё сделала сама. Ему, убеждённому стороннику равноправия и равноответственности в отношениях, это не сильно понравилось. Но пришлось смириться. По крайней мере, пока.

Пора было перебираться в постель. Что было для него… не то, чтобы испытанием, просто определённой сложностью.

Проблема состояла в том, что его психотип, мягко говоря, не соответствовал Zeitgeist. Духу времени, то есть. Проще говоря, заниматься сексом сразу же на первом свидании ему было несколько некомфортно. И это ещё очень мягко сказано. Он довольно долго привыкал к женщине, прежде чем начинал чувствовать себя достаточно комфортно для того, чтобы начать заниматься «постельной эквилибристикой», как он называл занятия физической любовью.

Современным женщинам, привыкшим к тому, что первое же свидание заканчивается… именно этим, это, как правило, не нравилось. А уж эту его очень странную для современного мужчины способность спокойно спать в одной постели с весьма привлекательной женщиной и при этом не заниматься с ней сексом не понимала даже его родная мама. В общем и целом довольно консервативная особа.

Оставалось только надеяться на то, что её психотип окажется совместимым. И что Всевышний и Его полномочная представительница – святая Тереза Малая – знают, что они делают.

И куда и во что они его, собственно, втравили.

IV. Святая Месса

Она встретила его на перроне. Вживую она мало отличалась от образа на фотографии. Такая же симпатичная полненькая женщина примерно сорокалетнего возраста. Конечно, сбросить килограмм десять – пятнадцать ей было бы небесполезно, но исключительно по медицинским показаниям. Оптимальный индекс массы тела и всё такое. Ему она нравилась «как есть».

Для него женщины делились на две категории: те, кого он хотел раздеть и те, кого ему раздевать не хотелось. Причём и в первую, и во вторую категорию у него попадали самые разнообразные особы – без привязки к конкретному возрасту и телосложению. И анорексичные «модели»; и «классические» 90-60-90; и «женщины в теле». И совсем молоденькие (но, разумеется, совершеннолетние); и те, кому «за пятьдесят». Её ему раздеть хотелось. Даже очень хотелось. О чём он ей абсолютно открыто и сообщил ещё во время их переписки на сайте БДСМ-знакомств. Судя по всему, ей это понравилось.

Но более всего ему нравилась её аура. Он не очень любил этот термин (как и всю прочую «оккультятинку»), но термин был уже вполне устоявшимся, так что приходилось терпеть. С ней было удивительно легко, тепло и спокойно.

Вся эта оккультная и околооккультная чепуха – про взломы эгрегоров, информационные планы, тонкие тела, ДЭИР и всё такое прочее, которая периодически проскальзывала и в их электронной переписке, и в телефонных разговоров, его беспокоила мало. Точнее, совсем не беспокоила. Мало ли чего можно начитаться на бескрайнем и безграничном заборе по имени Интернет…

Но когда она безукоризненно точно сообщила ему, какой именно зуб у него воспалён и какой именно нерв на правой ноге он только что вылечил… он напрягся. Это уже было из области самой настоящей экстрасенсорики. Точнее, магии, с которой он воочию познакомился в теперь уже бесконечно далёком восемьдесят восьмом, когда экстрасенсы с медицинскими дипломами вытаскивали его из безнадёжной депрессии. И только Бог знает чего ещё. И вытащили. С того времени к экстрасенсам и целителям от относился серьёзно. Хотя «оккультятинку» по-прежнему не жаловал.

Сие откровение поставило перед ним очень даже насущную задачу. Выяснить, какая это магия – белая или чёрная и от кого у неё эти, судя по всему, действительно существующие способности. От Всевышнего, или… от противоположной инстанции. Тем более, что она декларировала и куда более необычные таланты – если не превращать воду в вино и наоборот, то, по крайней мере, существенно менять градус алкогольного напитка.

Метод был простым и многократно опробованным. Посещение Святой Мессы. Собственно, он уже давно пользовался этим безотказным методом для предварительной фильтрации потенциальных пассий. Благо в его городе имелся очень даже приличный католический храм, в котором служили очень даже недурственные священники. И с точки зрения интеллекта (что бывает, увы, нечасто), и с точки зрения благодатности (что бывает ещё реже).

Она согласилась, ибо, по её словам, уже давно устала от посконно-казённого православия и всерьёз задумывалась о переходе в католичество. Благо в её бесконечного размера системе родственных связей католики имелись – и в немалом количестве (у её матери были и польские корни).

Они забросили его вещи в её только что купленную и отремонтированную квартиру очень современного и комфортного дизайна, и отправились на Святую Мессу. По дороге к ней домой ему неслыханно повезло. Ему удалось купить ей букет шикарных ярко-алых роз. В его городе найти розы такой расцветки – его и её любимой – было практически невозможно; в её же месте обитания он нашёл их в первом же цветочном магазине, над входом в который почему-то красовалась надпись «Дамское счастье: дом, сад и огород».

Католического храма в её городе не было. То есть, изначально-то он был, и весьма красивый; постройки конца XIX века. Храм был построен в неоготическом стиле из красного кирпича, над входом его высилась колокольня с остроконечным шпилем. Почти точная, хотя и уменьшенная, копия московского кафедрального собора Непорочного зачатия Пресвятой Девы Марии.

С началом Большого террора в середине тридцатых годов храм был закрыт; его настоятель арестован и отправлен в бескрайние глубины ГУЛАГа, где вскоре был расстрелян. Храм сначала передали в аренду общине евангельских христиан-баптистов, а затем просто снесли. На месте храма был построен жилой дом, и сейчас мало кто уже помнил о существовании в центре города красивого здания католической церкви. Обычное дело для откровенно богоборческого СССР…

На строительство нового храма у местной католической общины денег не было; Ватикан помогать не спешил, поэтому было просто приобретено здание для местной курии, в котором была открыта и освящена часовня имени… правильно, Пресвятой Девы Марии.

Его всегда поражала убогость фантазии католического духовенства. Как будто не было в католичестве ни одного святого, кроме Пресвятой Девы Марии. В Москве, в этом городе; в его городе тоже был храм Непорочного зачатия Пресвятой Девы Марии… Нет, им явно не помешал бы хороший бренд-менеджер… Предложить, что ли, свои услуги (он зарабатывал на жизнь управленческим консалтингом, в том числе, и по управлению брендами)…

Они приехали в часовню за четверть часа до начала Святой Мессы. В часовне шло чтение Святого Розария. Что сразу напомнило ему, как прошлой осенью он нёс икону Богоматери…

Он предпочитал посещать Святую Мессу не по воскресеньям (ИМХО, слишком уж она помпезная), а гораздо более скромную мессу по понедельникам. Но в силу своей природной львиной лени привычку заходить перед этим на сайт католического храма, дабы узнать, нет ли каких изменений в расписании богослужений) он как-то не приобрёл. Что периодически приводило к определённым неожиданностям.

Как, например, в тот раз. Святая Месса по понедельникам (да и вообще в любой день недели, кроме среды и воскресенья), начиналась в 19:00. Он обычно приходил минут на 10-15 пораньше (как, собственно, и рекомендует официальное руководство по посещению Святой Мессы), чтобы помолиться и «морально подготовиться» к принятию Святого Причастия.

Но с недавнего времени расписание богослужений несколько изменилось и на молитвы и «моральную подготовку» остаётся совсем немного времени, ибо почти до самого начала мессы в храме происходило публичное чтение Святого Розария.

Которое впечатляет (как и вообще почти все публичные католические религиозные действа). В храме царит полумрак (работает лишь одна треть освещения); священник в белом литургическом облачении стоит на коленях перед алтарём и зачитывает первую половину каждой молитвы. Прихожане тоже стоят на коленях (в католических храмах вообще принято молиться, стоя на коленях – за исключением публичных молитв, читаемых во время Святой Мессы) и хором произносят вторую половину молитвы.

И так семьдесят четыре раза. Это действо, да ещё в огромном и очень просторном – по сравнению с типичным православным храмом – католическом храме, оказывает колоссальное эмоциональное и духовное воздействие на каждого прихожанина. Надо отметить, что католичество - вообще очень мистическая и красивая религия.

Чтение Святого Розария – это очень мощный инструмент высококачественной «духовной подпитки» и борьбы с демонами. Он не раз и не два убеждался на собственном опыте, что если полностью прочитать Святой Розарий (обычно на это уходит около 20 минут), то удаётся справиться даже с самыми серьёзными «эмоциональными неприятностями» и восстановить мир и покой и в душе и в сердце.

Чтение Святого Розария завершилось; и он уже приготовился к Святой Мессе. И тут его поджидала неожиданность. Вместо того, чтобы удалиться для подготовки к богослужению, священник вдруг обратился к мужчинам в аудитории с просьбой принять участие в несении довольно внушительного размера иконы Богоматери, располагавшейся на отдельном постаменте слева от алтаря. Требовалось четыре добровольца, первым из которых оказался он (ну что поделаешь, любил он «вызываться добровольцем» - тем более, в таких богоугодных делах).

Ему раньше не приходилось участвовать в такого рода процессиях (он как-то ни разу не оказывался с ними в одной точке времени и пространства), поэтому всё происходившее было для него в новинку.

Через специальные отверстия в постаменте иконы продели длинные металлические стержни, которые мы водрузили себе на плечи. Всем присутствующих раздали зажжённые свечи, после чего в храме погас свет (за исключением одной люстры за алтарём) и торжественная процессия двинулась в путь.

Это была так называемая «малая процессия», ограниченная внутренним пространством храма. Она прошла по центральному проходу, повернула направо и обошла по часовой стрелке всё внутреннее пространство храма, повторив крестный путь Христа (на стенах каждого католического храма изображены 14 этапов крестного пути Спасителя).

Процессию возглавляли два священника, за ними четверо прихожан несли икону, а за нами следовали все остальные с зажженными свечами в руках. Он нёс икону и чувствовал не только незримое присутствие Богоматери и Христа, но и грандиозное величие католичества - и географическое, и историческое.

Католичество – единственная христианская деноминация, которая является действительно вселенской и универсальной, поэтому он чувствовал, даже, наверное, видел, как в тот же самый день такие же процессии проходили в США и Бразилии, Австрии и Литве, Индии и Австралии, Швеции и Конго… И все эти процессии, преодолев разницу во времени и пространстве, соединились в одну.

Вместе с ними в этой процессии незримо шли Фома Аквинский и Людовик Французский, Тереза Авильская и мать Тереза Калькуттская, Максимилиан Кольбе и Эдит Штайн, его небесная покровительница Тереза из Лизьё и Диего де Ланда, Франциск Ассизский и Доминик де Гусман, Иоанн Павел II и Пий XII, кармелиты и францисканцы, доминиканцы и салезианцы, члены Общества Иисуса и Опуса Деи… И миллионы других монахов и монахинь, священников и мирян…

Это было совершенно непередаваемое впечатление. Только из-за этого стоило переходить в католичество…

Часовня Пресвятой Девы Марии оказалась довольно уютным помещением, с высоченными потолками (обычное дело в католических храмах и часовнях, в которых прихожан почти мгновенно уносит ввысь), очень светлым и более всего походившим не на часовню Святой Римско-католической Церкви начала XXI века, а на помещение в каком-нибудь патрицианском особняке, в котором тайно собирались первые христиане.

Но более всего его поразила огромная – во всю стену – икона, которая занимала место традиционного гигантского распятия. Мадонна с младенцем в чисто православном стиле. Экуменизм, однако…

Вёл Святую Мессу (точнее, председательствовал на ней) отец Манфред Хёттль (для разнообразия немец среди почти сплошь польского католического духовенства в России). Ему помогали ещё два священника – отец Станислав (естественно, поляк) и ещё один немец – гость прихода (ни много, ни мало, из римского Pontificium Collegium Russicum – католического колледжа, готовящего специалистов по России).

У всех трёх священников и с интеллектом, и с благодатностью, и с энергетикой было всё в порядке, поэтому он получил колоссальное удовольствие и пользу и от проповеди (как обычно, исключительно злободневной и полезной), и от купания в чистых, светлых и очень сильных божественных энергиях, до краёв заполнивших камерное пространство часовни Пресвятой Девы Марии. Такого состояния чистоты, лёгкости, покоя и комфорта он не испытывал давно.

Его небесная покровительница явно знала, что делала, отправляя его в этот город. В эту часовню. К этим священникам. И – он очень надеялся – к той женщине, которая стояла рядом с ним на коленях перед Господом.

Без самодеятельности, конечно, не обошлось (куда ж без неё после Второго Ватиканского собора – то…). Отец Манфред проигнорировал, вообще говоря, обязательное Mea Culpa и продержал конгрегацию на коленях раза в два дольше, чем это полагалось по Novus Ordo. Но это были мелочи, которые нисколько не портили общего впечатления от этой действительно неординарной Святой Мессы. Просто потрясающего, феерического впечатления.

Когда они вышли их часовни, он взглянул на неё. И сразу же понял, что о её впечатлениях можно было и не спрашивать. Она просто сияла. Словно светилась изнутри мягким, тёплым, волшебным, добрым, ласковым и любящим светом. Божественным светом.

Она шла словно в трансе, который совершенно не мешал ей спокойно и уверенно вести её новенький серебристый Kia Sorento по скользким и заснеженным (февраль всё-таки) улицам её города.

«Это было просто потрясающе» - вымолвила она, когда они уже подъезжали к её дому. «Феерическое впечатление. У меня никогда такого не было. Даже близко. У меня просто нет слов.»

Последнее, похоже, было истинной правдой.

Помолчала немного, затем добавила.

«Я обязательно перейду в католичество. А пока буду ходить на Святую Мессу каждую неделю. А то и чаще. И на чтение Святого Розария. Обязательно. И ещё я хочу, чтобы отец Манфред стал моим духовником. Которого мне всегда очень хотелось иметь и которого у меня никогда не было. К сожалению. К очень большому сожалению. Многих глупостей смогла бы избежать. И очень многих неприятностей».

Это было всё, что ему нужно было услышать. Теперь никакой магии можно было не бояться. Ни белой, ни даже чёрной. Теперь можно было вообще ничего не бояться.

III. Знакомство
Этот диалог со святой состоялся примерно неделю назад. И ровно в тот же день (точнее, буквально через полчаса после окончания диалога со святой Терезой) он получил на одном из бесчисленных сайтов БДСМ-знакомств, на которых он зачем-то зарегистрировался (хотя почти не общался), очень короткое сообщение:

Здравствуйте. Меня возьмёте?

Честно говоря, он не понял ничего. Он искал соавтора книги по БДСМ, которую начал было писать… но довольно быстро бросил. После того, как она пугающими темпами стала превращаться в пособие для практикующих психотерапевтов. Ибо, в отличие от Темы американской (где он, собственно, и познакомился с БДСМ), Тема российская была глубоко и безнадёжно больна. Как глубоко и безнадёжно больно было и всё российское общество. По сравнению с тем же американским.

Поэтому все (ну, или почти все) его тематические отношения (кроме «галатейных») очень быстро сводились к отношениям «психотерапевт-пациент». В «клинике доктора Юргена», как метко окрестила его экзерсисы одна из его шапочных тематических знакомых.

Очень быстро выяснилось, что его новая знакомая хотела (даже очень хотела), чтобы он взял её ни в какие не в соавторы (хотя литературный талант у неё был, и немалый), а в самые что ни н есть натуральные нижние.

Что его несколько удивило, ибо в Теме он ограничивался исключительно сессионными отношениями. Да и с самой Темой отношения у него были… тоже сессионные. Он бесчисленное число раз уходил, но снова и снова возвращался.

Не потому, что он «подсел» на Тему эмоционально – у него никогда не было «тематического голода» (он вообще не знал, что это такое), а просто потому, что в ванильном мире ему было просто нестерпимо скучно. Так что «голод», наверное, у него всё-таки был, но чисто интеллектуальный. С тематиками ему было интересно, а с ванилью – просто элементарно скучно. Причём просто общаться – без какой-либо тематической или сексуальной эквилибристики.

Как таковых нижних у него никогда не было; у него были Галатеи. И позиционировал он себя в Теме не просто верхним (точнее, не столько верхним), сколько Пигмалионом. Само по себе зрелище обнажённой женщины, стоящей перед ним на коленях с руками за головой или связанными за спиной руками не производило на него ровно никакого впечатления. Ибо он к своим сорока с небольшим годам уже добился достаточно, чтобы не самоутверждаться таким вот способом.

В 22 года ему сказали – причём очень компетентные врачи – что до 30 он не доживёт. Ему было уже сорок пять, так что он уже в полтора раза пережил отпущенное ему медицинскими светилами. Так что эффективность его жизни составляла аж 150 процентов. Поэтому он имел все основания чувствовать себя очень даже счастливым человеком. И чувствовал бы… если бы не эти проклятущие разборки со Всевышним.

Ибо знал он (или ему это казалось?) что мог быть гораздо более успешным и счастливым, если бы эта… далее обычно следовало нечто нецензурное… небесная канцелярия ему хотя бы не вставляла палки в колёса. А ещё лучше – активно помогала бы.

Ни порка (хотя пороть он умел – и неплохо), ни зажимы, ни воск, ни всякого рода ДС-ные действа сами по себе ему интересны не были. Ему было гораздо интереснее взять девушку (или женщину) в некоей «точке А», а затем с помощью психотехник и коучинга – профессионального и личного – помочь ей сделать радикальный скачок в профессиональном и личностном развитии.

Одна из его Галатей сказала ему как-то, заглянув в его хамелеонистые серо-зелёно-голубые глаза:

Какой же кайф ты испытываешь, поднимая людей…

И она была абсолютно права. Он испытывал кайф, именно поднимая людей. Кому-то нравилось на колени ставить; ему же нравилось с колен поднимать. Хотя, по иронии Судьбы (или Всевышнего, это уж кому как больше нравится), чтобы поднять с колен внутренне, нужно иногда поставить на колени физически. Так уж устроен наш грешный мир…

Её он отучил опускать глаза. Избавив от привычки, которую в неё, как ей казалось, намертво вбил в неё предыдущий верхний. Причём в разы быстрее, чем тому потребовалось, чтобы её приучить. И безо всяких болевых воздействий. На чистой психологии. И в чисто ванильных отношениях (ни Темы, ни секса у них не было).

Он вдруг вспомнил свою первую Галатею. Шёл 1989 год – со всеми прелестями поздней перестройки. Галатея была женщиной симпатичной, но донельзя затюканной совковой действительностью. Работала в какой-то дыре заштатным программистом не шибко высокого полёта.

Что он в ней увидел – он и сам до сих пор не понял. Наверное, что-то всё-таки в ней было было. Хотя внешне она была совершенно не в его вкусе. Выше и старше него (ему было 23, ей 24), не сказать чтобы уж очень образованная и эрудированная… да и женственности в ней было не очень. Но что-то всё-таки было, иначе бы он за неё не взялся.

Как женщина она его особо не интересовала (он с ней так ни разу и не переспал), а вот как Галатея…. В общем, взялся он за неё. Он тогда работал в одном из первых компьютерных совместных предприятий с совсем иными возможностями, чем в её «скобяной лавке». Гонял он её по полной программе, но, в конце концов, за несколько месяцев «вылепил» довольно неплохого преподавателя (я тогда руководил учебным компьютерным центром). Не темачил (хотя пару раз чуть не выпорол). Может, и зря не выпорол. А может, не зря.

И вот как-то в преддверии очередной компьютерной выставки (незабвенного Софтула) потребовалось нам, чтобы кто-то представлял один из программных продуктов, которым они тогда торговали. Он предложил её кандидатуру; гендиректор не возражал (у них была серьёзная нехватка кадров).

Сначала решили провести тестовую презентацию – внутри компании. И вот вышла моя Галатея к огромному ТВ, на котором крутился рекламный ролик, взяла микрофон… И преобразилась. Она просто сияла. Сияла от счастья. Каким-то удивительно мягким, тёплым и прекрасным внутренним светом. Серая мышка превратилась в Королеву. В самую настоящую Королеву. Конечно, в первую очередь это была её собственная заслуга, ибо пахала она как проклятая, переламывая себя, снимая комплексы и осваивая совершенно новое и жутко страшное для неё искусство публичных выступлений. Но и он… скажем так, руку к этому приложил.

Он сидел на самом последнем ряду в демонстрационном зале, восхищаясь её преображением и думал: «Юрген, если ты больше ничего в жизни не добьёшься, ты свою жизнь уже прожил не зря». Он многое в жизни повидал и многого добился, но до сих пор та презентация оставалась одним из ярчайших и прекраснейших впечатлений его жизни…

А потом… а потом она понеслась вперёд и вверх просто с космической скоростью. Стала одним из лучших преподавателей России по компьютерным сетевым технологиям, объехала полмира; сертификатов набрала как звёзд на небе. Получила престижнейшую награду из рук президента Микрософта… в общем, стала очень успешной женщиной. Вышла замуж, родила дочь, и, насколько ему было известно, была очень даже счастлива в браке. С его коллегой по совместному предприятию, of all things.

Она ни разу не стояла перед ним на коленях, но она стояла передо мной на той презентации, сияющая от счастья с микрофоном в руке. И второе для меня бесконечно дороже первого…

С его ванильными Галатеями была всего одна проблема. Но зато очень серьёзная. У него не было, по сути, никаких рычагов воздействия на них, кроме убеждения (психотехники а-ля НЛП он старался не применять в силу их, скажем так, не очень высокой юридической чистоты). Или угрозы прекращения отношений. Поэтому эффективность его «серийного производства Галатей» была, мягко говоря, не ахти.

Потому-то он и обратил своё внимание на Тему, где рычагов воздействия было несравнимо больше. И эффективность его Галатеестроения сразу резко выросла. Время от времени он проводил разовые сессии (чаще всего, в целях той же психотерапии), но долгосрочных отношений а-ля ДС у него ни с кем не было. Ибо отношения Пигмалион/Галатея всё-таки отличались от классического доминирования/подчинения как небо от земли.

А тут… ему явно предлагали именно ДС. Причём по полной программе. Впрочем, он до конца не был уверен, что его визави хочет именно тематических отношений (там даже и ЛС просматривался). А не просто выйти замуж (абсолютно здоровое и нормальное женское желание, надо отметить), используя Тему в качестве «наживки». Тем более, что он не считал себя каким-то уж крутым тематиком (он и собственно-то тематиком себя не считал).

Если бы не этот диалог со святой Терезой… отправил бы он эту дамочку в глубокий игнор. Тем более, что у неё, судя по всему, тематический опыт (исключительно в качестве верхней, надо отметить), был густо замешан с такой крутой мистикой и эзотерикой, что ему иногда даже становилось не по себе. Этой «чертовщинкой» и «оккультятинкой» он побаловался в конце восьмидесятых (как, наверное, почти все в его поколении)… а потом предпочёл спокойствие и традиции Святой Римско-католической Церкви. Которая всю эту магию и мистику, мягко говоря, не жаловала.

Но ссориться со святой Терезой ему не хотелось категорически, поэтому это своё новое знакомство он и холил, и лелеял, и всячески развивал. И вот уже собирал сумку, чтобы ехать к ней в гости на очередные российские праздники. Та сказать, для знакомства в реале. Ибо жили они хоть и в близких, но всё же в разных городах. Хотя… четыре часа на поезде… разве для России это расстояние? Вот если бы четыре дня… Впрочем, для этого теперь существовала гражданская авиация…

Более всего выигрывали от его бесконечных уходов/приходов производители тематических ударных дивайсов. Плёток, спанков и всего прочего. Ибо всякий раз после своего ухода он их раздаривал, а потом – после очередного возвращения – снова покупал. Тратя на это немалые деньги (как все Львы, он выбирал только самое лучшее и качественное).

Будучи не до конца уверенным в том, будет ли у них сессия или всё ограничится лишь ванилью (он была даже не уверен, понравятся ли они друг другу физически), он решил дивайсы с собой не брать. Справедливо рассудив, что для первой порки (а её до этого не пороли ни разу) хватит и его поясного ремня. Воск он не любил, бондаж был ему не интересен, гречку можно купить в любом магазине, а зажимы даже на соски (не говоря уже о половых губах) она не потянет точно. По крайней мере, в обозримом будущем. А возможно, и вообще никогда.

Он не сильно любил поезда, но самолёты в её город просто не летали. Автобусом же… было ещё хуже, чем поездом. Пробки, теснота и всё такое. Да и в скорости поезд автобусу как минимум не уступал. А то и превосходил.

«Я не помешаю?»

Она появилась, как всегда, неожиданно. Только он удобно устроился в бизнес-классе (эконом-классом он не ездил и не летал уже давно, благо финансы позволяли)…

«Ты же знаешь, что нет»

«Спросить всегда невредно. Мало ли…»

Надо же, какие вежливые пошли святые. Впрочем, наверное, положение обязывает…

«Я рада, что ты решился на эту поездку»

«Я всегда был лёгким на подъём. И неисправимым романтиком. Что мне нравится гораздо больше, чем быть святым…»

«Тебе нужно сменить обстановку. И новое знакомство тебе не помешает…»

«Надеюсь. Хотя вся эта мистика…»

«Не бойся. Ты же знаешь, что Он всемогущ. Поэтому произойд1т лишь то, что Он позволит. Магия бессильна, если Он против…»

«Я жду руководящих указаний»

Она от души рассмеялась. Весёлым, задорным, заливистым смехом. Который в полупустом сидячем вагоне бизнес-класса мог слышать только он.

«У меня только одно указание. Позволь ей любить тебя. Ведь она тебя любит…»

«Ты уверена?»

«Уверена. Там, в нашем мире, мы видим то, что невидимо для вас в мире земном…»

«Как можно полюбить человека, не видя его? Голос по телефону? Текст на клавиатуре?»

«Можно. Такое случается редко, но случается»

«Ладно, поверю»

«Без «ладно». Просто поверь»

«Верю. Но ты же знаешь, как мне трудно позволить себя любить. Любить гораздо проще»

«Знаю. Но тебе же нужно почувствовать себя любимым»

«Нужно»

«Тебе нужно убить в себе Рейнгарда Гейдриха. И Аву Ковнера. И все эти ягдгешвадеры, Эмилей, Густавов и всё прочее. А это может сделать только самая могущественная сила во Вселенной…»

«?»

«Любовь»

«Но я же любил…»

«Этого недостаточно. Нужно, чтобы любили тебя…»

Она исчезла. Как обычно, по-английски, не попрощавшись. Впрочем, в Англии такой уход называют «уйти по-французски». А святая Тереза Малая была самой, что ни на есть, настоящей француженкой… Терезой Мартен.

II. Диалог

«Избавишься. Если захочешь. Но ты ведь не хочешь…»

Голос уже женский. Бесконечно мягкий, безмерно заботливый и беспредельно любящий. Голос святой. Голос невероятно, невозможно, неизмеримо мудрой женщины. Его небесной покровительницы.

«Не могу»

«Можешь. Просто не хочешь»

«Не могу. И ты это прекрасно знаешь»

Он с ней на «ты». Во-первых, так принято в общении с католическими святыми. Да и с самим Всевышним. Там, «наверху», нет обращения «вы». Тем более, «Вы». Там все на «ты»…

Во-вторых, ему уже сорок пять. А ей всегда, всю оставшуюся вечность будет двадцать четыре. Если бы его жизнь сложилась по-другому, у него могла бы быть дочь лишь на пару лет её моложе. А то и вообще её ровесница…

Но это совершенно не мешает ей быть бесконечно мудрой. Ибо там, где она обитает уже больше столетия, мудреют очень быстро. Практически мгновенно…

«Не хочешь. Ты просто не хочешь доверять Всевышнему»

«Ты прекрасно знаешь, почему я Ему не доверяю».

Полтора десятилетия ежедневной, ежечасной, ежеминутной борьбы… нет, войны со смертью и безумием. При полном безразличии окружающих. И это в лучшем случае. В худшем же – при их активном противодействии. Включая самых близких ему людей. Матери, отца, бывшей жены….

И Его Церкви. Во всех и всяческих деноминациях. Баптистов, православных, англикан, методистов… И даже Святой Римско-католической Церкви, к которой он сейчас принадлежал. Впрочем, скорее формально, ибо считать себя воцерковленным у него не было ни малейшего основания.

За эти пятнадцать лет он прошёл через три тяжелейших кризиса. Первый раз его спасли танцовщицы-стриптизёрши в Далласе, штат Техас. Во второй – эротические массажистки в Москве. В третий – сообщество российских садомазохистов. А Церкви было на него просто наплевать.

Вот и гадай после этого, где грех, а где праведность. И что есть праведность, а что есть грех…

А Всевышний… Его отношения ко всему этому безобразию (иначе это назвать было нельзя) он никак не мог понять. Может, и хорошо, что не мог. Ибо ему не раз и не два казалось, что если бы не его бешеное сопротивление, ор (с молитвами он «завязал» уже давно) на «небесную канцелярию», а то и прямой шантаж последней, «бесконечно любящий и милосердный» Всевышний уже давно отправил бы его на очередную Голгофу. Святых мучеников, видите ли, Ему не хватает…

Впрочем, возможно, он и ошибался. Точнее, очень хотел бы ошибиться.

Deus Caritas Est или Deus Malum Est? Бог есть милосердная Любовь или Бог есть Зло? Или и то, и другое? И что есть выбор между Богом и… противоположной инстанцией? Выбор между Добром и Злом или выбор лишь наименьшего из двух Зол, пусть и неравно, но всё же враждебных человеку, человечеству и человечности?

И что есть история человечества? Борьба между двумя силами - Всевышним и Дьяволом - как учит Святая Церковь? Или сил не две, а три? Бог, Дьявол и Человечность, не тождественная ни с первым, ни со вторым?

Вопросы, вопросы… С ответами только вот туго… Обычное дело для Всевышнего и Его камарильи.

Впрочем, во всемогуществе Всевышнего пока что никто не сомневается. А это значит… а это значит, что весь тот ужас который с ним происходил, весь тот Ад, через который он прошёл, был одобрен Всевышним.

А этого Всевышнему он простить не мог. Он всю свою жизнь не делал окружающим ничего, кроме добра. А в ответ получал в лучшем случае безразличие. В худшем же – откровенное Зло. А Всевышний с каким-то запредельным садизмом словно говорил ему: «Ты не заслуживаешь ничего – ни добра, ни любви. Ты должен терпеть зло, унижения и оскорбления и отвечать на это любовью. В полном соответствии с Нагорной проповедью. И принять мучительную и унизительную смерть на Голгофе. Подражая Христу»

Ага. Сейчас. А больше Он ничего не хочет? К Нагорной проповеди его отношение было однозначным. Как к самому бесчеловечному и жестокому документу в истории Вселенной.

«Если меня ударят по щеке, я не подставлю другую. Но и не обнажу меч. Я занесу молнию. И испепелю». Эта цитата из «Утра магов» стала его личным девизом. Он прямо, чётко и ясно сказал Всевышнему, что святым не станет никогда. И в евангельской бедности по евангельским заповедям жить не будет. Но и не покончит с собой.

Он уйдёт – и неважно куда (скорее всего, в обитель воинов – Вальгаллу), но хлопнет дверью так, что Всевышний и вся его «небесная канцелярия» сто тысяч раз пожалеет, что заставляла его стать святым… Что нарушала – причём систематически, в течение многих лет – его Свободу Воли. Которая тем же Всевышним была объявлена священной и неприкосновенной…

Именно поэтому он с Всевышним и не разговаривал. Хотя был одним из тех немногих, кто мог. Причём почти в «дуплексном режиме». Как по телефону. О разговоре с Его Сыном вообще не могло быть и речи. Ну как можно было разговаривать с автором Нагорной проповеди? И о чём?

Вот и отправляли ему «сверху» переговорщиков. С Богоматерью у него общение не сложилось. С вторым небесным покровителем святым Франциском Ассизским аналогично. Святой Хосемария Эскрива, святой Игнатий Лойола, святой Франциск Сальский, святой Иоанн Боско – всё мимо.

Осталась она. Святая Тереза Малая. Драматург и поэтесса, монахиня-кармелитка, автор одного из величайших творений человеческого гения. «Истории одной души».

Может, у неё получится? Пока получалось не очень…

«Знаю». Всё тот же бесконечно мягкий, безмерно заботливый и беспредельно любящий. «Но ты ведь тоже знаешь, что Он просто хотел подарить тебе свою Благодать. И привести тебя в Царствие Небесное»

«Для этого вовсе не обязательно лишать человека успеха, любви, уважения, заботы в этом мире. Той же TLC. Ты же ведь знаешь английский…»

«Я могу говорить на любом человеческом языке. Я же говорю с тобой по-русски… Tender Loving Care. Нежная любящая забота»

«Вот именно. Тем более, делать из человека святого. Тем более, отправлять его на Голгофу. Только не надо говорить мне, что он хотел подарить мне максимум благодати. Который модно получить только через мученичество. Мне не нужен максимум. Мне нужен необходимый минимум»

«Как скажешь». Голос спокойный, без тени упрёка.

«Я не хочу становиться вторым Гейдрихом. Но и святым я тоже не стану. Я хочу быть просто неисправимым романтиком. В любви, бизнесе, литературном творчестве…»

«Ты не сможешь стать вторым Гейдрихом. Даже если захочешь. Четвёртого рейха не будет. Никогда. Этот ужас остался в прошлом. Навсегда. Человечество никогда не вернётся в это прошлое. Ты можешь стать только вторым Авой Ковнером. Только успешным. Ты можешь видеть себя Рейнгардом Гейдрихом, но вести себя ты можешь только как Ава Ковнер…»

Это имя носил еврейский партизан, поэт и прозаик. И до кучи террорист, задумавший самый масштабный теракт всех времён и народов. Отравить шесть миллионов немцев – по одному за каждого еврея, погибшего в кошмаре Холокоста. Сбросив яд в системы водоснабжения Берлина, Мюнхена, Гамбурга, Нюрнберга… К счастью, его вовремя арестовали. И конфисковали яд. Говорят, что по «наводке» лично Бен-Гуриона, прекрасно понимавшего, что после такого евреи будут истреблены по всему земному шару. До последнего человека.

Месть не может быть святой. Святым может быть только прощение.

«И вторым Авой Ковнером я быть тоже не хочу. Поэтому не надо загонять меня в угол…»

«Тебя никто не загоняет»

«Не верю»

«Что Он должен сделать, чтобы ты поверил?»

«Ты прекрасно это знаешь»

«Деньги? Топ-10 списка Форбса? Успех в твоём мегапроекте? Зал славы информационных технологий? Твоё имя в одном ряду с Биллом Гейтсом и Стивеном Джобсом? Твоя система в каждой организации?»

«Что-то вроде того. Только не надо мне петь песню о том, что не будет пользы если приобретет весь мир, а душе своей повредит…»

«Это не песня. Это истина. Так оно и есть… хочешь ты того или нет. Так уж устроен мир. И человек так устроен»

«Что ты предлагаешь?»

«Христос омыл ноги своим апостолам. Позволь Ему омыть твои ноги…»

«Не верю»

«Чему не веришь? Что Он будет омывать твои ноги?»

«Да»

«Ты веришь, что Он пришёл только для того, чтобы отправить тебя на мучительную смерть на Голгофу?»

«А ты бы во что верила, если бы тебя заставили пройти через тот Ад, через который прошёл я? Но у тебя же была совсем другая биография…»

Долгое молчание. И святые, оказывается, могут оказаться в затруднении…

«И Линзу Люцифера в реале мне устроить даже и не пытайтесь. Такую жертву я не приму. Ни от кого. Нечего пихать в мои разборки с Ним других людей. Это моя война. И мои разборки. И ничьи больше. Я, конечно, понимаю, что для Него люди – пешки в Его бесконечной шахматной игре… но всему же есть границы»

Линзой Люцифера он назвал свой очередной рассказ. Настолько жуткий, что он так и не решился его даже дописать. Не то, что публиковать…

«А что бы ты хотел? Кроме денег, славы и успеха. Которые ты всё равно получишь. Или ты и в это тоже не веришь?»

«В это верю. Точнее, допускаю, что это возможно»

Облегчённый вздох.

«Хоть что-то ты допускаешь… А ещё?»

«Разрулить известную тебе ситуацию»

«Наказать виновных? Получить от них компенсацию?»

«Нет. Ты же знаешь, что я не признаю наказаний как таковых. И компенсация мне никакая от них не нужна»

«Тогда что же?»

«Пусть осознают the errors of their ways»

«Свои ошибки? Грехи? Прегрешения?»

«Неважно, как это назвать по-русски. Всё равно адекватного перевода не будет»

«К сожалению. Но я поняла»

«Для меня главное, чтобы они это осознали. Все вместе и каждый в отдельности. Что будет потом – это между ними и Богом. Мне не обязательно об этом даже знать»

«Но я надеюсь, что ты не будешь закрываться, если…»

«Не обещаю»

«И не видеть больше Иоланты…»

«Что-то в этом роде»

«Это жестоко»

«Я уже сказал – я всего лишь человек. А не святой. И Нагорная проповедь…»

«Я поняла»

И святые, оказывается, могут перебивать. Надо же…

«А ещё?»

«Не знаю. Честно. Ты же знаешь – я уже давно ничего не чувствую. И не хочу. Кроме…»

«Продолжай»

«А то ты не знаешь…»

«Всё знает только Он. Я – всего лишь человек…»

«Ты святая»

«Это не делает меня ни всемогущей, ни всезнающей»

«Поэтому ты не можешь…»

«Не могу. И никто не может»

«Даже Он?»

«Он не может изменить прошлое. Поэтому отправить тебя в Берлин апреля сорок четвёртого в обличье майора Кёртнера он не может никак»

«Жаль…»

«Без комментариев»

О как! Вот такие вот святые пошли…

«Ты должен…»

«Я никому ничего не должен…»

Нехорошо, конечно, святых перебивать. Но и нарываться и провоцировать тоже не есть гут.

«Даже себе?»

«Тем более»

«Тяжело с тобой»

«Сами виноваты. Нечего было меня в святые загонять. С упорством, достойным много лучшего применения»

«Ты же знаешь, что я к этому не имею никакого отношения. А Богоматерь – тем более. Наоборот, Она была резко против»

«А ты?»

«И я»

«Хоть это радует»

«Я могу уйти, если ты хочешь. И не беспокоить тебя»

«Нет. Не уходи»

«Хорошо. Я буду с тобой столько, сколько ты захочешь…»

«Спасибо»

«Не за что. Это мой долг»

«Только долг?»

Она улыбается.

«Теперь ты меня провоцируешь»

«Ты первая начала»

«Я люблю тебя. Хоть в это ты веришь?»

«Да»

Ещё один облегчённый вздох.

«Ты отгородился от всех, Юрген»

«Я не Юрген»

«И Юрген тоже»

«Ладно, пусть будет Юрген. Если тебе так удобнее»

Она снова улыбается.

«В Форт-Нокс попасть легче, чем в твою душу… Ты закрыл дверь, чтобы к тебе не вошли боль и страдание. Но как же теперь войти любви и теплу? И той же TLC?»

«Не отгородился бы, лежал бы сейчас в могиле. Или гнил бы в психушке. По Его милости. Или я неправ?»

«Ты же знаешь, я не могу это комментировать. Да ты мне и не поверишь…»

«Не поверю»

«А кому поверишь? И чему?»

«Не знаю. Тут другие по категории всезнающих проходят…»

«Он не может нарушить твою Свободу Воли. Если ты сам не раскроешься, Он не будет пробивать твою стену»

«Опыта с ДКНЖ хватило?»

Эту аббревиатуру придумала одна его знакомая. Домина-которую-не-жалко. Год назад она попыталась силой «проломить» его стену. Он испугался (было с чего) – и раздавил её. Как тяжёлый танк «Королевский тигр» зазевавшуюся курицу. Просто сломал.

«Вполне»

«Это радует»

«Тебе нужен катарсис…»

«Самый лучший катарсис…»

«Я знаю»

Опять перебила. Но настолько мягко… что даже обижаться не хотелось. И продолжила.

«Из МК-108 по В-17… Из MG-151/20 по русским Мигам… Из Bordkanone по тридцатьчетвёркам… Что ещё?»

Надо же, какая техническая грамотность… Неужели у них там Ханс-Ульрих Рудель консультантом? Да нет, вряд ли… Впрочем, неисповедимы пути Господни….

«Из МG-34 по УПА…»

«Во время Волынской резни? Защищая польских некомбатантов?»

«Именно»

«А в этой реальности?»

«Не знаю»

«Может, ты всё-таки…»

«Даже и не думай. В реале жертвоприношения из Линзы Люцифера не будет. Никогда и не при каких обстоятельствах»

«А как по-другому? Как пробить твою стену? Ты же понимаешь, что это можно сделать только экстремально…»

«Давай отложим этот разговор. Возьмём небольшой тайм-аут. Где-то на неделю. Всё равно сейчас толку от этого никакого»

«Хорошо. Но мне бы хотелось…»

«Познакомить меня с кем-то?»

Она улыбается.

«Ты словно читаешь мои мысли»

Неслабый комплимент от святой.

«Зачем?»

«Скорее почему»

«Почему?»

«Тебе нельзя оставаться одному. Тебе нужен кто-то рядом…»

«Ты же знаешь – у меня огромный негативный опыт с кто-то рядом»

«На этот раз всё будет по-другому»

«Обещаешь?»

«Обещаю»

«Хорошо. Верю»

«Я всегда буду рядом с тобой. И помни, милый мой Чеширский Лев, я люблю тебя. Как может любить только святая…»

Она исчезла. Словно положила трубку или нажала кнопку прекращения разговора на сотовом. И всё равно оставалась рядом. Настолько рядом, что он чувствовал её мягкое, тёплое, любящее и заботливое присутствие. Присутствие святой.

Начинаю выкладывать главы своей тематической повести "Волшебство". В процессе написания выяснилось, что исходная реальная история (происшедшая, надо отметить, не со мной) обросла такой беллетристикой, что стала по сути, чисто художественным произведением.

Тем, кого интересует исключительно описание тематических экшенов, лучше дождаться четвёртой главы. Первая глава - скорее военные приключения (хотя и не без мистики); вторая - психология и философия. Тема начнётся в третьей, а экшен (очень подробный и эротический) - в четвёртой.

----------------------------------------------------------

I. Бой

Ярко-жёлтые трассеры пулемётных очередей тянулись к нему со всех сторон. Крупнокалиберных пулемётов Браунинг М2 – стандартного вооружения американских «летающих крепостей». Которые вот уже полгода методично превращали в руины и пепел города Германии. Его Германии.

Каждая такая очередь как ножом могла перерезать фюзеляж его «Густава» Bf-109G6. Или хвостовое оперение. Или в клочья разнести его кабину. Вместе с ним самим. Или поджечь пары 96-октанового бензина в топливных баках, питавшего мощный и надёжный Даймлер-Бенц 605AS – сердце его «Густава».

Но Бог (или противоположная инстанция?) его миловал. Пока миловал. Хотя очередей таких было буквально тысячи. Тринадцать «Браунингов» на каждой «крепости»; на четыре сотни «крепостей». Вот и посчитайте. Хорошо хоть бомберы летели без эскорта сотен скоростных и вёртких «Мустангов» P51D, каждый из которых нёс полдюжины таких же «Браунингов»…

Впрочем, и его «Густав» был не из скобяной лавки. И не лыком шит. Это был один из первых истребителей серии U4, который нёс грозную 30-миилиметровую центральную пушку МК-108. Одного 330-граммого снаряда Minengeschoß хватало, чтобы превратить изящного красавца «Мустанга» в пылающую груду металлолома. «Крепость» заваливалась в необратимое пике после полудюжины таких снарядов.

Боекомплект МК-108 составлял шестьдесят Minengeschoß.

Он набрал высоту, чтобы как следует разогнаться. Ибо по опыту знал, что у него будет всего один шанс поразить «крепость». И спасти не один десяток стариков, женщин, детей внизу от 900-килограммовых фугасок, которыми каждая «крепость» была набита, как бочка селёдками.

Он и только он был последним барьером между американскими фугасками и его сёстрами, родителями, детьми там, внизу. Ибо каждый из них был для него отцом, матерью, сестрой, сыном или дочерью. Его – майора люфтваффе, кавалера Рыцарского креста с дубовыми листьями Пауля Вильгельма Кёртнера.

Каждый из молившихся в бомбоубежищах Берлина, Гамбурга, Киля, Дрездена…. Бомбоубежищах, которые не могли защитить от дьявольского изобретения янки – бетонобойных бомб с взрывателями замедленного действия. Бомбы пробивали даже самые толстые потолки бомбоубежищ и взрывались внутри, в клочья разрывая беззащитную человеческую плоть. Плоть его родителей, детей, сестёр, младших братьев…

Только он стоял между ними и Смертью. И поэтому он не мог, не имел права промахнуться. Он был должен, просто обязан остановить хотя бы одну «крепость», не позволить ей сбросить её смертоносный груз на тех, внизу. Тех, кто был ему бесконечно дорог…

Именно поэтому он и его соратники по ягдгешвадеру называли себя Стражами Небес.

Он выбрал цель – одну из «крепостей», которая ему особенно «понравилась». Как обычно, интуитивно (интуиция его пока не подводила). Перевёл «Густава» в крутое пике, включил систему MW-50 – водно-метанольную систему форсирования DB605.

Коршуном обрушился на американца, целясь в кабину бомбера. Американские пилоты проявляли чудеса настойчивости и изобретательности, спасая свои самолёты в, казалось бы, совершенно безнадёжных ситуациях… А вот мёртвому пилоту это было уже не под силу. Особенно, когда пушечная очередь из его грозной МК-108 в клочья разнесёт всю систему управления «крепостью».

Короткая очередь… Есть! На месте кабины бомбера разверзлась зияющая дыра. И немедленно вспыхнула ярко-жёлтым пламенем (в боекомплекте его пушки фугасные снаряды чередовались с зажигательными).

Теперь свечкой вверх, снова в пике…

Есть ещё одна победа! Несмотря на паутину трассеров, которые непостижимым образом обходили его «Густав»…

Но что это? Трассы сверху? Он же намного выше боевого строя «крепостей»… Над ним же никого нет… Или…

«Мустанги»! Господи, откуда они тут взялись?

Краем глаза он успел заметить серебристый американский истребитель, пикирующий на него слева-сверху. Отвернуть он уже не успевал. Да и уйти от пикирующего «Мустанга« практически нереально. Слишком уж это быстрая «птичка»…

Он уже приготовился с честью и достоинством встретить неизбежную смерть…

«Мустанг» даже не развалился, а просто-таки взорвался в воздухе. А над ним, торжествующе покачивая крыльями, пятнистой хищной птицей пронёсся «Эмиль».

Messerschmitt Bf.109E7. «Эмиль»? Но откуда он взялся здесь? В апреле-то сорок четвёртого? Их и в сорок третьем-то уже не осталось…

Руна «зиг» на фюзеляже. Руна победы… Но это… это вообще невозможно. Этого просто не может быть…

Ибо он очень хорошо знал, кому принадлежал самолёт с этим опознавательным знаком.

«Эмден вызывает Легата» - пробился сквозь неизбежный шум спокойный и уверенный голос.

«Легат отвечает Эмдену» - нехотя отвечает он. Ибо как можно быть уверенным, разговаривая с призраком?

«Возвращайтесь домой, Легат» - всё тот же спокойный и уверенный голос. «Ваше задание выполнено. И даже перевыполнено. Не искушайте Судьбу»

Ему очень хочется, что он верит исключительно в Бога, но не в Судьбу. Но этому голосу он просто не в силах возражать…

Он выходит из боя. И берёт курс на берлинский аэродром, на котором базируется его ягдгешвадер. «Эмиль» неотступно, как тень, движется следом.

«Легат вызывает Эмдена»

«Эмден отвечает Легату»

«Это невозможно. Вы же погибли в сорок втором. В Праге. А летать Вам запретили ещё летом сорок первого. Личным приказом фюрера»

«В той реальности» - в голосе пилота «Эмиля» появились весёлые нотки. «А в этой реальности я очень даже жив. И очень даже летаю. И очень даже воюю. И очень даже успешно.»

«Но почему Вы… Вы же обергруппенфюрер СС и генерал полиции…»

«Уже оберстгруппенфюрер. И генерал-полковник войск СС».

«Но зачем…»

«Вы же уже ответили на этот вопрос. Вы же знаете о жуткой нехватке пилотов в люфтваффе. А я умею и летать и воевать. Вы бы на моём месте остались в тёплом кабинете, когда Ваших родителей, сестёр, детей, рвут на части и живьём сжигают англо-американцы?»

«Нет»

«Вот и я не могу»

«Но почему я? Почему не кто-то другой?»

«Потому что я – твоё alter ego. Ты – это я. Только почти столетие спустя…»

Он оторвался от экрана компьютера. Нет, это была не компьютерная игра. В игры он не играл никогда. Считая это пустым и абсолютно бессмысленным времяпровождением. А то и похуже – разновидностью лудомании, нездорового пристрастия к играм…

На экране его новенького Sony не было ничего, кроме таблиц очередной финансовой модели. Весь этот фильм, весь этот бой он видел исключительно внутренним зрением. И не только видел, но и слышал.

Слышал голос. Голос призрака. Голос Рейнгарда Тристана Ойгена Гейдриха. Обергруппенфюрера СС и генерала полиции, шефа РСХА – главного управления имперской безопасности Третьего рейха, рейхспротектора Богемии и Моравии… Одного из величайших гениев и преступников ХХ столетия. И, возможно, всех времён и народов.

Его спутника и его проклятия. Вот уже несколько месяцев его неотступной тени и его «второго я».

Господи, он когда-нибудь избавится от этого? Или он уже обречён?

Защищать и спасать людей от внешних опасностей не так уж и сложно. Гораздо сложнее защищать и спасать их от них же самих. Точнее, от того Зла, которое, увы, находится в каждом из нас. От гордыни, алчности, зависти, лени, чревоугодия, похоти, гнева, уныния и страха.

Это не просто талантливо. Это гениально...

Мне рассказ очень понравился. Очень талантливо написано. Не особо тематический, правда... но это картины не портит, ИМХО.

Тоже хорошая притча...

Да, очень сильно...

Можно. Нужно даже.

Я примерно это и имел в виду, когда размещал топик...

Ну, мои выводы сделаны всё-таки не на основе моего опыта, который, как и любой другой, статистически незначим, а на основе известных мне западных исследований Темы. Вполне себе научных и длящихся не одно десятилетие.

А грабли да, конечно будут. Только есть разница - рашибить лоб или раскроить голову. Чтобы не случилось второго, как раз-таки и нужна хорошая теория, основанная на статистически значимых исследованиях...

Да тут всё, в общем-то, "в обе стороны". Самый большой риск один - серьёзная эмоциональная травма. Которую запросто может нанести и нижний верхнему. И еще как наносит...