bdsmion

Это происходит сплошь и рядом. Когда энергетика сессии основана не на человеческой Любви, а на чисто животной похоти. Или же демонической страсти (который, как правило, с демоном похоти идёт "рука об руку"). Порка срабатывает как усидитель, помогая демону похоти и/или страсти (и целому сонму других демонов) проникнуть очень глубоко в человеческую душу.

Не от страха. А от осознания греховности своей предыдущей жизни. Хотя многие действительно становятся христианами от страха. Перед демонами и Адом. Не самый лучший стимул, конечно. Но весьма действенный...

Основными способами экзорсизма являются литания (особый вид молитвы), другие молитвы, наложение рук, повторение слов Иисуса, который уже “изгнал мириады злых духов”. Но иногда в Римско-Католической Церкви экзорсисты прибегали и к порке, правда достаточно умеренной, чтобы только напугать демона, заставить его выскочить, но не доставляя женщине сильной физической боли и лишних мук.

ИМХО, весьма рискованное предприятие. Я немного знаком с демонологией и должен сказать, что порка вполне может иметь и обратный эффект - способствовать вхождению демона в человеческую душу...

Святой Иероним (345-420) был блестяще образованным человеком своего времени, большим знатоком классической (греческой и римской) литературы При этом не был христианином, хотя его родители и были христианами.

Однажды он увидел сон, в котором ангелы подвергали его весьма жестокому бичеванию - по непосредственному указанию Господа Бога. Когда он взмолился: "Господи, за что мне такое наказание"? Всевышний ответил ему: "За то, что ты слишком много изучаешь классическую литературу и слишком мало - Священное писание".

Проснувшись, Иероним кардинально изменил свой стиль жизни. Он принял христианство, стал аскетом, удалился в пустыню, забросил классическую литературу и начал усердно изучать Библию.

В конечном итоге он перевёл Библию с древнееврейского (Ветхий завет) и греческого-койне (Новый завет) на разговорную латынь того времени. Получившийся перевод получил название Вульгаты и стал (и до сих пор остаётся!) официальным переводом, используемым Святой Римско-католической церковью в богослужениях.

Это к вопросу о пользе порки (пусть даже "виртуальной")...

Я включил эту историю в свой рассказ "Гость", оформив её в виде диалога между двумя вымышленными персонажами - госпожой Маргарет (она же Ольга Сергеевна) и Павлом Флёровым.

Тем не менее, сама история действительно имела место в 1995 году, только произошла она не в Лос-Анжелесе и не в баре Куколки, как в рассказе, а в городе Арлингтон, штат Техас в стрип-баре Fantasy Ranch ("Ранчо Фантазия"), который в том году был признан самым стильным стрип-баром в США. Аманда/Шерри - это настоящий псевдоним и настоящее имя госпожи

История описана мной именно так, как и происходила в действительности.

------------------------------------------------------
Аманда

«В баре Куколки – между прочим, одном из лучших в Лос-Анжелесе – я первый раз в жизни познакомился с самой настоящей госпожой. Госпожой Амандой, если быть более точным»

«Расскажи мне о ней» - попросила его госпожа Маргарет

«Колоритная особа. На самом деле, её звали Шерри»

«Как алкогольный напиток?»

«Точно. Ну что можно про неё сказать? Двадцать один год, а мудрости – как у сорокалетней»

«Это как?»

«Понятия не имею, как и откуда. Могу только констатировать сей необычный и неожиданный факт. Среднего роста, симпатичная – но не сногсшибательная; кожа смуглая, фигурка… не 90/60/90, конечно…»

«Дались этим кобелям эти пропорции» - раздражённо подумала Ольга Сергеевна.

«… но вполне презентабельная. Короткое чёрное кожаное платье без рукавов, Тёмно-каштановые волосы, длинные и завитые в… локоны не локоны, косички не косички…»

Маргарет кивнула. Она поняла, что имел в виду Флёров. Он продолжил:

«Чёрные открытые туфли стриптизёрши на высоком каблуке. Ноги целовать удобно…»

Маргарет изумилась.

«Шучу»

«Ничего себе шуточки» - подумала госпожа.

«И, конечно, плеть… Изумительная девятихвостка с тяжёлой деревянной ручкой»

«Она так с ней и ходила?»

«И танцевала тоже»

«То есть?»

«Сейчас объясню. Аманда/Шерри выполняла в Куколках две функции. Во-первых, обычной танцовщицы – как и все остальные девушки и, во-вторых, естественно, госпожи».

«О втором прошу поподробнее» - нетерпеливо потребовала Маргарет.

«Стрип-бар был разделён на несколько альковов. Одним из них было некое отдалённое подобие темницы…»

«Даже так?» - Ольга Сергеевна была приятно удивлена.

«Даже так» - подтвердил Флёров. «Оборудование там было, правда, так себе… по сравнению с Вашим»

«Какое же?» - заинтересовалась госпожа Маргарет.

«Диван, просторная железная клетка. Внутри клетки железный столб, к которому на цепях прикреплены кожаные манжеты на меху. Вне клетки скамья для порки – тоже с кожаными манжетами для рук и ног. Колодки. Плети и прочие дивайсы, насколько я понял, госпожа приносила с собой»

«И как там проходили сеансы?» - ещё более заинтересованно спросила Маргарет.

«Я видел только один» - признался Павел

«И как?»

«Аманда/Шерри привела с собой свою рабыню – девушку того же возраста или чуть помоложе. Жгучая брюнетка, длинные прямые чёрные волосы. Огромные глаза. Макияж по полной программе. Грудь…»

«Опять…» - с тоской подумала Ольга Сергеевна. «Ну и кобель…»

«Не кобель» - Павел выразительно посмотрел на неё – «а эстет»

Госпожа не на шутку перепугалась. «Он мысли мои читает!» - с ужасом подумала она. Справедливости ради, нужно было сказать, что прочитать эту её мысль никакого труда не составляло. Ибо она была написана на её распрекрасном лбу огромными буквами. Трёхсотым кеглем.

«…просто восхитительная. Ноги, руки – всё в полном порядке. Рабыня быстро разделась, оставшись в одних чёрных трусиках-стрингах, которые, честно говоря, разглядеть на ней было непросто даже при большом желании. Желания, впрочем, было немного. Скорее, наоборот.

Затем продефилировала в клетку, подошла к столбу, подняла вверх руки. За ней вошла Аманда/Шерри со своей неизменной плёткой. Закрыла за собой дверь, застегнула манжеты на девушке (кстати, её имени я так и не узнал – ну не любила Аманда своих рабынь по имени называть)»

«А рабы у неё были?» - с надеждой спросила Маргарет

«Были. Но сейчас речь не о них»

Маргарет не стала продолжать эту тему.

«Так вот» - продолжил Павел – «привязала она свою безымянную рабыню к столбу, причем, надо сказать, цепи были довольно длинными – так что рабыня могла и стоять вертикально, и опускаться на колени, и довольно свободно перемещаться по клетке – и приступила к порке. Так сказать, к гвоздю программы»

«И как реагировали посетители стрип-бара?»

«Как ни странно, без особого энтузиазма. Не тематическая оказалась публика. Человек пять-шесть всего и наблюдало»

«Всего-то?» - удивилась госпожа Маргарет. Такое отношение к Теме её, понятно, не радовало.

«Всего-то» - подтвердил Павел. «В том числе, и Ваш покорный слуга»

«Кто бы сомневался» - подумала Ольга Сергеевна

«Любопытно, хотя, наверное, и неудивительно, что рабыня получала от процесса несравнимо большее удовольствие, чем госпожа. Это было видно, как говорится, невооружённым глазом. Просто, как сейчас модно говорить, тащилась. И это при том, что порола её Аманда/Шерри не только и даже не столько по пятой точке, сколько…»

«Сколько?»

«Сколько по бёдрам и даже спине. Что меня искренне удивило. И ударов нанесла не один десяток. Но всё равно, было очевидно, что для Аманды/Шерри это работа, а для рабыни – сплошное удовольствие. Мне потом Аманда/Шерри сказала, что эта её девушка под плёткой просто кончала. Без всякого иного внешнего воздействия»

«А может она её плёткой не била, а так, ласкала? То есть, не порка это была, а так – массаж?»

«Я тоже так думал» - сказал Флёров – «о чём после того, как всё закончилось, прямо спросил госпожу Аманду, То есть, что это было»

«И?»

«Она рассмеялась и предложила мне попробовать один удар её плёткой. Такой же силы, с которой она порола рабыню»

«И?»

«Я согласился»

«Что было потом?»

«Как что? Она меня хлестнула. Своей девятихвосткой»

«И как ощущение?» - с надеждой спросила госпожа Маргарет.

«Не из приятных»

«То есть?»

«Больно. И это несмотря на то, что я был, как говорится, облачён в довольно-таки плотные джинсы. А рабыня получала удары, естественно, по голому телу. Так что я ей поверил»

Да, и очень важно не путать желания с потребностями. И самому, и своего визави. Весь смысл состоит в том, чтобы делать то, что НУЖНО - себе и партнёру, а не то, что хочется. Ибо это часто очень разные вещи. А иногда - вобще прямо противоположные...

Отношения, где один только дает, а другой только берет HE могут быть гармоничными. Точнее, могут, но лишь тогда, когда дающий - мать Тереза. Или святой Франциск Ассизский. Или какой-нибудь другой святой, который берёт энергию у Всевышнего и "ретранслирует" её людям в виде безусловной и односторонней любви. Для тех же, кто живёт в миру, такой вариант не работает на постоянной основе (хотя очень краткосрочные такие отношения действительно могут быть полезными для обеих сторон). Ибо дающий очень быстро свалится в острую энергетическую недостаточность.

Самый эффективный известный мне способ избавления от душевной боли (как и вообще от любой сильной и устойчивой негативной эмоции) - т.н. "вербализация эмоций" (и последующее "перепрограммирование подсознания"). Так я победил не только многие и многие душевные боли, но и кое-что пострашнее.

Идея метода очень проста. Она основана на утверждении, что ЛЮБАЯ отрицательная (и, следовательно, болезненная) эмоция основана на некоем неверном утверждении. Которое необходимо (а) вербализовать, т.е. "произнести" и (б) опровергнуть. Найдя ошибку либо в исходных предпосылках, либо в логике. После чего вербализовать уже правильное (истинное) утверждение. И аккуратно ввести его в подсознание. Эта методика отдалённо напоминает незабвеное НЛП, только "направленное вовнутрь".

Правда, для этого необходимо (а) владеть некими техниками медитации (довольно несложными) и (б) хорошо тренированным "рацио", т.е., логическим мышлением. Ну, ещё и обладать упорством и силой воли, а также готовностью переносить душевную боль, которая во время такого "перепрограммирования подсознания" обычно услиливается (иногда весьма существенно). И терпением, конечно, ибо иногда избавление от боли этим методом занимает не один день. Зато навсегда.

Мне как человеку религиозному (я католик) очень сильно помогали молитвы (я говорю, Бог слушает) и христианские медитации (Бог говорит, я слушаю). Ну, и посещение богослужений, исповедь, причастие, чтение духовной литературы и прочие "церковные средства". Пару раз очень сильно помог разговор со священником (моим духовником). С которым мне, надо отметить, сильно повезло.

Метод оказался настолько эффективным, что теперь я не то что самую сильную, а вобще душевную боль вспомнить не смогу. Стёр начисто. Хотя в своё время... плохо было. Даже очень.

Помню только физическую. Больной зуб, воспалённый нерв на ноге и ошпареное кипятком колено. И всё.

Согласен. Только цель цели рознь...

Cпасибо!

От автора: Героиня рассказа, а также все описанные в нём события являются исключительно плодом воображения автора и все совпадения с реальными людьми и событиями является исключительно случайным и непреднамеренным. Кроме того, при чтении данного рассказа необходимо постоянно помнить, что он является исключительно художественным произведением.



Если бы неделю назад мне кто-нибудь сказал бы, как радикально изменится моя жизнь всего-то за каких-то пару часов, я бы не только не поверил, но, пожалуй, порекомендовал бы этому «кому-то» обратиться к психиатру. Или, как минимум, к психотерапевту. Или сразу же «сдаться» в дурдом.

Тем не менее, это произошло. Что ещё раз подтверждает известный тезис о том, сколь неисповедимы пути Господни. Как (надеюсь) достаточно хороший католик, я уверен, что на эти перемены в моей жизни была действительно Воля Божья (я даже очень хорошо понимаю, зачем Ему это было нужно)…

Но всё равно, во всём происшедшем со мной и во всех этих радикальных переменах виноват исключительно я сам. Точнее, моя лень – как известно, один из семи наиболее тяжких грехов. Однажды поленился взять на встречу ноутбук, затем – купить продукты в местном ларьке… и вот, пожалуйста, полное и радикальное изменение диспозиции.

Но обо всём по порядку. Всё началось… ну с чего всё может начаться в наш век «виртуальной реальности» и электронных коммуникаций? С электронного письма, естественно. С чего ж ещё…

Однажды вечером я получил по электронной почте предложение от одной московской бизнес-школы разработать для них электронный учебный курс по антикризисному менеджменту. Условия были весьма привлекательными, да и других заказов в то время у меня не было (я независимый консультант по управлению бизнесом), поэтому я довольно быстро согласился.

Я приехал к ним в офис, где мне быстро выдали аванс и представили меня менеджеру проекта – симпатичной блондинке лет двадцати пяти или около того по имени Инга. Эх, знать бы тогда… Но, как известно, предсказывать будущее человеку не дано (что бы там ни говорили в передачах типа «Битвы экстрасенсов» и в красочной рекламе, призывающей научиться играть на бирже). Да и ничего тогда меня в этой Инге не насторожило.

На самом деле, её звали не Инга, а Ингеборга. Только не Дапкунайте, а Павлова. Ингеборга Владленовна Павлова. Вот как! Её отец был русским – да ещё и генералом российской армии, а мать – литовкой (учительницей английского в средней школе). Они познакомились в Вильнюсе, неподалёку от которого Владлен Павлов (тогда далеко ещё не генерал) служил в артиллерийском полку. Они чуть ли не с первого взгляда полюбили друг друга и очень скоро поженились (несмотря на, мягко говоря, неодобрительно отношение родных невесты, настроенных весьма националистически). Через год родилась Инга. Затем её отца перевели в Москву… и больше в Литву они не возвращались, разве что короткими наездами.

Собственно, именно её литовские корни и сблизили нас. Я с первого класса школы и до последнего курса института каждое лето проводил в Литве, точнее, в Друскининкае – всемирно известном курорте (там расположены уникальные источники лечебных вод) в ста тридцати километрах к югу от Вильнюса. Да и в Вильнюсе бывал неоднократно. Хотя литовский язык, к стыду своему, так и не выучил. Инга же по-литовски говорила совершенно свободно и периодически подтрунивала надо мной, неожиданно переходя на литовский язык во время наших довольно частых профессиональных встреч или присылая мне электронное письмо, половина которого была написана по-литовски.

И ещё нас сблизило её католичество. Её мать, сама довольно ревностная католичка (в советские времена в Литве власти на это смотрели сквозь пальцы), несмотря на противодействие мужа, окрестила дочь по всем правилам католической веры и даже приложила значительные усилия по катехизации своего чада.

Без особого успеха. Инга посещала Святую Мессу в кафедральном соборе непорочного зачатия Девы Марии на Малой Грузинской двадцать семь дробь тринадцать строго дважды в год – на католические Рождество и Пасху, а во все остальные дни по большей части игнорировала само существование католической религии. О которой, надо сказать, она имела весьма приблизительное и поверхностное представление. Но для меня это всё же было намного лучше, чем бесконечные богословские дискуссии с язычницами, атеистками, православными и «православнутыми».

Проект был довольно интенсивным, поэтому нам с Ингой приходилось встречаться не реже двух-трёх раз в неделю на протяжении всех четырёх месяцев реализации проекта. Каждый раз исключительно на профессиональные темы и только на «нейтральной территории». Иными словами, за это время ни я у неё, ни она у меня дома так ни разу и не побывали.

Инга мне нравилась. Среднего роста (меня не привлекают ни слишком высокие, ни слишком маленькие женщины), стройная, правильные черты овального лица; идеальные классические формы, длинные стройные ноги, коротко подстриженные волосы цвета спелой пшеницы… Тонкие, изящные, холёные – и очень сильные – руки (в ранней юности Инга занималась академической греблей)… И глаза… Темно-голубые глаза, взгляд которых мог излучать мягкое тепло южных морей… а через мгновение обдать стужей Ледовитого океана…

Она была очень умна и начитана; с ней можно было говорить практически на любые темы; у неё была правильная, яркая и образная речь (большая редкость в наши дни), её вкус в одежде и макияже был безупречным… в общем, с ней было очень приятно общаться.

Но не более.

Ко времени встречи с Ингой я окончательно решил перейти на «монашеский» образ жизни, по крайней мере, до своей эмиграции в Великобританию, которая в то время представлялась мне делом ближайших месяцев. Я уже практически закончил разработку программного продукта, по мнению экспертов, имеющего весьма неплохие перспективы на британском рынке и ждал только получения венчурного финансирования, которое позволит мне открыть свой софтверный бизнес на Туманном Альбионе.

Поскольку возвращаться после этого в Россию я, естественно, не собирался, я решил отложить решение своих матримониальных дел до переезда в Англию на ПМЖ (как поётся в песне, первым делом – самолёты..) и там жениться на англичанке, католичке… ну и так далее.

А поскольку в последнее время (сорок два всё-таки стукнуло) вопросы спасения своей бессмертной души становились для меня всё более важными (а перспектива исповедования своих грехов перед своим духовником отцом Фернандо из московского офиса Опуса Деи меня совершенно не привлекала), я твёрдо решил непоколебимо соблюдать соответствующую заповедь Господню (ту, которая «не прелюбодействуй»).

Поэтому я самым решительным образом «выстроил стенку» между собой и Ингой, чтобы «пресечь на корню» все возможные «её поползновения по моему соблазнению». Сам я, естественно, соблазнять Ингу совершенно не собирался. Надо отметить, что никаких «поползновений» с её стороны я тоже не заметил. Обычно я очень хорошо чувствую, нравлюсь я женщине или нет, но в этот раз я не чувствовал ничего. Ни в ту, ни в другую сторону.

Проект закончился, я получил причитавшийся мне гонорар в полном объёме и уже был готов вернуться к своим основным занятиям (доработке и продвижению своего программного продукта), как вдруг… мне позвонила Инга. И попросила о встрече.

Она сказала, что заканчивает какую-то российскую программу МВА (как будто в России есть хоть одна настоящая программа МВА!), что я уже знал; и что собирается защищать диплом по современным технологиям стратегического управления бизнесом (чего я не знал). А, поскольку я занимался разработкой именно таких технологий (которые, собственно, и делали мой продукт столь привлекательным), то… не уделю ли я ей немного своего драгоценного времени и не помогу ли я ей оптимально структурировать её диплом. Вокруг моих технологий, разумеется. Она даже была готова заплатить за моё время – и чуть ли не по моим консалтинговым ставкам (не маленьким, надо сказать)

Надо отдать ей должное – льстить она умела. А я – Лев, которые, как известно, на лесть очень и очень падки. Однажды Линду Гудмен (пожалуй, самого известного астролога «всех времён и народов») спросили, как эффективнее всего управлять мужчиной-Львом. Она ответила: «Льстите ему – и часто!». В точку. Просто «в десятку».

Естественно, отказать Инге я не смог. Деньги с неё брать, разумеется, я не собирался (такие консультации я всегда даю бесплатно); свободное время у меня было… в общем, я согласился встретиться с ней в ближайшую субботу (то есть, на следующий день). Разумеется, на нейтральной территории. Она не возражала.

Когда я собирался на встречу с Ингой, у меня мелькнула мысль взять с собой ноутбук, чтобы если у неё возникнут вопросы по отдельным деталям моих технологий, я мог бы ей продемонстрировать нужное, как говорится, не сходя с места.

Но я поленился. Это была моя первая ошибка. Увы, не последняя.

Мы встретились в замечательном пивном ресторанчике, расположенном в подвале Дома Журналистов на Никитском бульваре. Это моё любимое место для деловых встреч по причине уютной атмосферы, отличного сервиса и отменной кухни, поставленной бывшим шеф-поваром владыки Азербайджана Гейдара Алиева. Неудивительно, что повара этого ресторана регулярно выигрывали московские – и не только - конкурсы приготовления блюд на гриле и на мангале.

Разумеется, в полном соответствии с законами Паркинсона (или Мерфи, или подлости, что совершенно неважно), у Инги возникли совершенно конкретные (и абсолютно легитимные) вопросы, которые требовали уже не «изящной словесности», а, увы, визуальной демонстрации (как говорится, лучше один раз увидеть…)

Пришлось пригласить Ингеборгу Владленовну Павлову к себе домой. При этом у меня и в мыслях не было… в общем, обо всём по порядку.

Инга, как и полагается её звёздному знаку Девы, была невероятно дотошной и даже въедливой особой (мне следовало это принять во внимание раньше и ни в коем случае не забывать ноутбук). Поэтому демонстрация затянулась надолго. Настолько надолго, что уже подошло время ужина (я сижу на довольно строгой диете и поэтому вынужден принимать пищу «по часам»), а конца-края этого коучинга было не видно.

И тут я с ужасом обнаружил, что есть-то и нечего. Ибо прошлым вечером, вместо того, чтобы спуститься во двор и приобрести в соответствующем ларьке хороший кусочек сёмги или зубатки горячего копчения (в последнее время я употреблял исключительно рыбу), я чуть ли не до часа ночи проторчал на очередном военно-историческом Интернет-форуме, «с пеной у рта» отстаивая свою точку зрения на причины нападения Германии на СССР в июне сорок первого, истинных виновников голодомора 1933 года на Украине и преимущества и недостатки немецкого танка Pz. Kpfw IV Ausf G по сравнению с Т-34-76 и Т-34-85.

Пришлось прервать демонстрацию и идти за вожделённой рыбкой. Инга составить мне компанию наотрез отказалась, предпочитая сэкономить время и в моё отсутствие как следует «покопаться» в моих материалах, чтобы затем задать уже более предметные вопросы.

Я до сих пор уверен, что если бы у меня в холодильнике «нашлось, что пожрать», тем бы всё и закончилось. Мы тихо-мирно доработали бы до конца, я бы ответил на все вопросы Инги… после чего она бы безропотно покинула мою не очень уютную квартиру… чтобы никогда меня больше не увидеть. Во всяком случае, никаких признаков того, что она попытается меня соблазнить, я не заметил (а я в этом отношении – по причине определённого опыта – довольно наблюдателен).

Сёмги не было, но была зубатка. Что было, пожалуй даже лучше, ибо в последнее время зубатка была просто изумительная. Сочная, нежная, свежайшая… в общем, именно такая, как я люблю. А с гречневой кашей, которую я готовил по собственному рецепту, ммм… Пальчики оближешь.

Весьма довольный собой и своей покупкой (да и вообще жизнью), я вернулся в квартиру, снял обувь, надел свои любимые тапки. Поместил зубатку в холодильник, прошёл в свой кабинет, где за моим письменным столом сидела Инга…

И тут же забыл про всё. И про зубатку, и про кашу… Вообще про всё. Нет-нет, вы меня неправильно поняли. Вы, наверное, подумали, что Инга сидела за компьютером нагишом. Вы ошиблись. Я понимаю, что каждый понимает всё в меру своей… но Инга сидела за компьютером полностью одетая. Я забыл про всё вовсе не из-за Инги. А из-за того, что она с видимым интересом и удовольствием наблюдала на экране. На экране моего любимого 17-дюймового глянцевого монитора Sony. Отличный, доложу я вам, монитор. Самый что ни на есть лучший в своём классе.

На экране монитора в полноэкранном режиме одна… скажем так, не особо обременённая одеждой женщина очень профессионально и грамотно стегала длинным кнутом другую женщину – уже совершенно обнажённую и привязанную за вытянутые руки к потолку. Стегаемая, судя по всему, очень натурально кричала. Я видел, но не слышал эти крики, поскольку Инга предусмотрительно надела наушники.

Я сразу же узнал этот клип. Это был очень качественно сделанный первый эпизод из серии Elite Club, выпускаемый студией Elite Pain, который я незадолго до того скачал с одного из BDSM-форумов.

Я, вообще-то, не большой поклонник всяких садомазохистских «штучек». Более того, в романтических отношениях я, по их терминологии, абсолютно «ванильный». Мне гораздо больше нравится ласкать и превозносить женщин, нежели бить, мучить и унижать (последнее, надо сказать, мне совсем не нравится).

Этот клип (как и десятка два других) я скачал и (для удобства работы) поместил на свой рабочий стол вовсе не потому, что мне нравится смотреть на порку, пытки и истязания красивых женщин. Даже в этих клипах меня возбуждает в первую очередь нагота женщины (как, наверное, и любого мужчину), хотя не буду отрицать, что экстремальность происходящего на экране иногда (но не всегда) это возбуждение усиливает. Иногда, наоборот, происходящее в таких клипах только вызывает отвращение.

Эти клипы мне нужны для работы. Нет-нет, не для работы над программным продуктом (я разработал инструмент для стратегического управления бизнесом, а не садомазохистскую компьютерную игру). Они мне нужны для работы над романом. Для беллетристики, проще говоря.

Работая над своим программным продуктом (а «пахать» приходилось, как говорится, будьте здрасьте), я в один знаменательный момент понял, что если я в самое ближайшее время не найду себе оптимальное хобби, способное уравновесить мою профессиональную деятельность, то у меня в самом ближайшем будущем просто съедет крыша. Причём навсегда.

К счастью, хобби нашлось быстро. Оказалось, что мне где-то день в неделю или около того нужно тратить на написание романа. Да-да, художественного романа. Меня, как в чём-то весьма ревностного католика всегда интересовала история моей Церкви, особенно, её, скажем так, неоднозначные этапы, такие, как гонения на христиан при Деции и Диоклетиане (в другие времена гонений как таковых, собственно, и не было), а также времена расцвета Святой Инквизиции и «охоты на ведьм». Ну, и ещё деятельность Церкви во время Второй мировой войны (тоже весьма неоднозначное время).

Вот об этом, собственно, и повествует мой роман. При этом мне осточертела «стерильность» и «поликорректность» подавляющего большинства произведений на эту тему, поэтому я стараюсь представить события в те эпохи в их настоящем окружении. В котором пытки, казни и истязания были столь же привычными, как для нас… ну не знаю, наверное, денежный штраф за парковку в неположенном месте.

Поэтому приходится приводить многостраничные описания пыток и истязаний, проводимых римскими имперскими властями, Святой инквизицией, протестантскими ведьмоборами... А чтобы они получились максимально реалистичными (на меньшее я не согласен), приходится просматривать все тематические клипы и отрывки из кинофильмов, которые удаётся найти в Сети. Искусство, как говорится, требует жертв.

Инга наконец заметила моё присутствие, сняла наушники и отложила их в сторону. Но остановить воспроизведение клипа даже и не подумала.

Длительность клипа составляла сорок три минуты. Я хорошо знал этот клип (не в последнюю очередь потому, что происходившее в нём просто идеально соответствовало содержанию одного из эпизодов моего романа, поэтому я просматривал этот клип не менее трёх раз), поэтому сразу оценил, что осталось ещё как минимум полчаса.

«Извини» - как бы нехотя произнесла Инга. «Я тут покопалась на твоём рабочем столе… Тебе это нравится?» - спросила она, указав своим белоснежным пальчиком на происходящее на экране.

«Я не буду отрицать, что мне нравится смотреть на красивых обнажённых женщин» - спокойно ответил я. «А что касается пыток и истязаний…»

Я рассказал ей о своём романе. Инга внимательно слушала, не перебивая.

«М-да» - задумчиво произнесла Инга. «Впрочем, меня это не удивляет. Талантливый человек – он во многих областях талантливый. Почитать дашь?»

«Дам» - пообещал я. А что ещё мне оставалось делать? «Давай флэшку, скину»

Инга за флэшкой тянуться не торопилась. У неё были другие приоритеты.

«Скажи..» - она вдруг запнулась, «а сам… ты бы мог… выпороть женщину?»

Учитывая редкостную проницательность Ингеборги Владленовны, отвечать нужно было честно. Я и ответил.

«Да, но только в исключительных обстоятельствах. И только в её же интересах»

«Например?» - осведомилась Инга.

«Общеизвестно, что в некоторых случаях самый лучший способ мгновенно прекратить истерику женщины – это влепить ей хорошую пощёчину…»

«Ну, это же ведь не порка…» - разочарованно протянула Инга.

«Нет, но это хорошее… первое приближение»

«То есть?»

«Пощёчина женщине во время истерики – это способ мгновенно скорректировать её поведение. Опасное поведение. Причём, в первую очередь для неё же самой. Так сказать, обезопасить её от самой себя»

«А порка?»

«А порка… Порка может быть полезна в том случае, когда необходимо провести коррекцию другой ситуации…»

«Какой же» - заинтересованно осведомилась Инга

«Хм… как бы тебе объяснить… В общем, может возникнуть ситуация, когда женщина… как бы захвачена потоком – событий, людей, других внешних воздействий, который несёт её туда, куда ей совсем не хочется плыть. Умом она хочет вырваться из него, даже очень хочет, но она никак не может «отцепиться» от всего этого. Ей просто элементарно не хватает внутренних сил. Ей необходимо резкое, сильное, радикальное средство, которое позволит ей освободиться…»

«Например, боль…» - продолжила за меня Инга.

«Например, боль» - согласился я. «Этот инструмент, кстати, известен с незапамятных времён и до сих пор активно используется монахами. В тех же самых целях, чтобы с помощью более или менее постоянной боли отгородиться от вредного влияния внешнего мира»

«Да?» - удивилась Инга.

«Да» - подтвердил я. «Про флагеллянтов ты наверняка слышала – хотя это немного из другой оперы. Из этой оперы… скорее власяница и вериги»

«Власяница?» - удивлённо спросила Инга

«Власяница – это длинная грубая рубашка из верблюжьего волоса или же из козьей или овечьей шерсти» - пояснил я. «Надевается на голое тело; при этом жёсткая шерсть безжалостно колется, вызывая постоянную боль. Несильную, но постоянную. Из той же оперы хождение в лёгкой одежде в холода, сон на досках без матраца, подушки и одеяла, купание в проруби. Некоторые подвижники бросались в колючие кусты, чтобы нанести себе раны…»

«А вериги?»

Я вздохнул, наклонился, открыл один из ящиков письменного стола. Пошарил в нём, нащупал то, что мне было и достал небольшую плоскую серебряную коробочку. Открыл крышку и достал из неё тонкую длинную серебряную цепочку с маленьким крючком на конце, утыканную короткими шипами.

«Вот так выглядят современные вериги католического монаха. Точнее, не монаха – хотя, монахи, наверное, тоже такие носят, а нумерария – полного члена мирского ордена Опус Деи. Цепочка обматывается вокруг бедра шипами внутрь и закрепляется вот этим крючком. Шипы впиваются в тело, что, говорят, довольно болезненно…»

«Говорят?» - удивилась Инга. «Разве ты…»

«Если ты имеешь в виду, ношу ли я их или нет, то нет, не ношу» - ответил я.

«Тогда…» - непонимающе начала Инга.

«Это просто подарок. Когда я в последний раз был в США, точнее, жил там в течение полугода, я… скажем так, довольно близко общался с тамошними членами Опуса Деи. Во многом под их влиянием я и перешёл в католичество. Мне они подарили эти вериги в день моей конфирмации в качестве полноправного члена Святой Римско-Католической Церкви»

Я аккуратно положил вериги в коробочку и закрыл крышку. После чего вернул коробочку в ящик стола.

«Скажи, а каков механизм… как боль помогает в таких ситуациях?» - спросила Инга.

«Боль блокирует внешние воздействия» - объяснил ей я. «Сначала ты вообще не можешь ни о чём другом думать, кроме боли. Потом – только о наиболее важных вещах, на которых и удаётся сосредоточиться. Всё остальное просто автоматически блокируется. Сами же организмом. Становится не до того. В некотором роде боль становится фильтром, которые отсеивает зёрна от плевел»

«Но потом боль проходит…» - неуверенно произнесла Инга.

«Значит, её нужно будет испытать ещё раз»

«Порка по субботам?» - улыбнулась Инга.

«Например. Только, разумеется, подходит это далеко не всем. Я бы даже сказал, очень малому числу людей»

«Почему?»

«Потому, что для того, чтобы эта болетерапия или, правильнее, алготерапия была успешной, необходимо выполнение как минимум, трёх условий. А даже одно из них выполнить очень сложно…»

«Каких же?» - удивлённо спросила Инга.

«На самом деле, даже четырёх. Во-первых, женщина должна и быть, и ощущать себя в таком потоке к водопаду. А это далеко не всегда так. Во-вторых, даже если она ощущает себя в таком потоке, она должна очень хотеть из него выбраться и чётко понимать, куда. А это очень большая редкость. Далее, она должна сначала перепробовать другие – менее радикальные – средства. Затем – согласиться на то, чтобы испытать боль, при этом, возможно, сильную, длительную и неоднократную. И, наконец, она должна найти того, кому она сможет полностью доверять и кто сможет безопасно и разумно причинить ей боль необходимой длительности и интенсивности. Так что реально можно считать, что алготерапии нет»

«Жаль» - грустно сказала Инга. «А то я бы попробовала…»

«Это ещё что за фокусы?» - обеспокоенно подумал я. «Только этого мне не хватало»

«А ещё?» - не унималась Ингеборга Владленовна. «Ещё для чего порка может быть полезной?»

«Для полноценной епитимьи» - спокойно ответил я.

«То есть?» - удивилась Инга.

«Ты же католичка. Поэтому должна знать, что после исповеди твой духовник – в случае, если грехи твои того заслуживают – имеет право наложить на тебя необходимую епитимью во искупление грехов твоих тяжких. В наши гуманистические и политкорректные времена обычно накладываю очень лёгкие епитимьи – прочитать с десяток молитв, посетить внеочередную Святую Мессу, прочитать католическую книгу… Но против реальности, как говориться, не попрёшь и иногда возникает ситуация, когда для полного избавления от греха необходимы страдания»

«То есть, порка?»

«Например. Кстати, именно отсюда и «растут ноги» всяких разных средневековых флагеллянтов. Во Франции их в своё время возглавлял сам король Генрих III. Хотя и не обязательно gjhrf. Есть же и другие формы болевого воздействия»

Я указал на экран, где госпожа аккуратно прикрепляла зажимы к соскам наказуемой.

«Или ношение тех же вериг. Способов море»

«Ты выпорешь меня?» - тихо спросила Инга.

Нельзя сказать, что этот вопрос стал для меня полной неожиданностью. Я не первый день на свете живу, поэтому видел, что всё к этому шло. И всё равно... это было как-то неожиданно. И неприятно. Ибо я не имел ни малейшего представления, как выбраться из этой ситуации с минимальными потерями для обеих сторон.

«Ты уверена, что тебе это нужно?» - обеспокоенно и с максимально возможной нежностью в голосе спросил я.

«Я отвечу на все твои вопросы» - по-прежнему очень тихо сказала, почти прошептала Инга. Мне показалось, что она словно погрузилась в какой-то транс. «Только…» - она запнулась.

«Только что?» - как можно более заботливо спросил я. С каждой минутой ситуация просто лавинообразно ухудшалась.

«Только свяжи мне руки. И ноги тоже. Я хочу быть полностью в твоей власти» - прошептала она.

И эта просьба меня не особенно удивила. Ибо к тому времени я уже довольно неплохо представлял себе ситуацию, с которой как минимум в течение нескольких ближайших часов мне придётся иметь дело. Как и то, что свободы для манёвра у меня практически нет.

Ингеборга Владленовна Павлова была довольно типичной московской бизнес-леди. Очень красивой, очень умной, очень обеспеченной… и очень несчастной. Она как белка в колесе крутилась между работой и учёбой, не имея ни малейшей возможности снять поистине чудовищное внутреннее напряжение, которое с каждым прожитым днём только усиливалось.

А действительно, чем его снимать? Хотелось бы верить, что фитнесом и прочими оздоровительными процедурами, но, к сожалению, и это на определённом этапе перестаёт помогать. Алкоголем, безудержным шопингом и не менее безудержным сексом? И у этого есть свои границы. Экстремальными развлечениями? Так это не каждый сможет, да и у этого есть определённые границы.

Психотерапевты? Так они и себе-то не могут помочь (я парочку таких лично вытаскивал из глубочайшей депрессии с помощью здравого смысла, жизненного опыта и католической религии). Священники? Так для этого нужно быть глубоко религиозным человеком (а Инга таковой отродясь не была). Да и большинство священников – хоть православных, хоть католических, хоть протестантских… в общем, страшно далеки они от народа.

Я весьма трезво оцениваю свою популярность среди представительниц прекрасного пола. Она никакая. То есть, я не нужен никому. Как, впрочем, и они мне (мне нужна англичанка, или американка, или… в общем, кто-нибудь оттуда). И то не сейчас, а потом. А сейчас мне не нужен никто. Так что у меня с ними полная взаимная незаинтересованность. Но это в обычных обстоятельствах. А Инга в настоящее время находилась в обстоятельствах чрезвычайных. Что было как раз «по моему профилю».

Так уж сложилась моя жизнь, что в течение нескольких лет мне приходилось постоянно вытаскивать себя из могилы. Что научило меня весьма и весьма эффективно действовать в чрезвычайных обстоятельствах. Меня даже мама прозвала «МЧС местного масштаба». Мне не раз и не два, и не десять приходилось вытаскивать ближних своих из весьма и весьма глубокой задницы. Кого – из депрессии, кого – из нищеты, кого – из нервного срыва, кого – из психушки, а кого – и из могилы. Поэтому пришлось научиться делать это быстро и эффективно.

Инга, разумеется, это чувствовала (женщины вообще очень хорошо чувствуют подобные вещи). И это ощущение в сочетании с чем-то, что она увидела в этом клипе, и вызвало тот самый «щелчок», который и погрузил её в глубокий транс. Автоматически сработала самозащита, которая и вызвала лавинообразное снятие внутреннего напряжения. С совершенно непредсказуемыми внешними проявлениями.

Ингеборга Владленовна, точнее, то, что происходило у неё внутри, действительно более всего напоминала мне именно лавину, сход которой был вызван этим «щелчком» и которой совершенно бесполезно было даже пытаться управлять. Ей можно было только подчиняться.

Я редко смотрю телевизор, предпочитая в свободное время работать над своим романом. Как говорится, «чукча не зритель, чукча писАтель». Но изредка я всё-таки смотрю сериал CSI: Место преступления. Больше всего мне нравится Лас-Вегас, как наиболее интеллектуальный.

Так вот, в одной (или даже в нескольких) этой серии фигурирует прелюбопытнейший персонаж – некая госпожа Хизер. Та самая госпожа. Которая «с плётками и верёвками». И, по совместительству, любовница главного криминалиста – Гаса Гриссома.

В одной из этих серий она произносит знаменательную фразу – Сеансом управляет нижний. Прямо или косвенно – но всегда.

Не знаю, как там насчёт всегда, но в моей ситуации всем управляла Инга. Точнее, даже не она, а внутренняя программа по снятию напряжения, «запущенная» вышеописанным «щелчком». Поэтому не она была в моей власти, а я в её. Нет, конечно, теоретически я мог выставить её из квартиры… только потом пришлось бы носить ей фрукты и лекарства в клинику неврозов. А то и в психушку – например, в пресловутую «пятнашку» на Каширском шоссе, в подвале которой я некоторое время работал в лаборатории нейрофизиологии. По причине тяжелейшего нервно-психического срыва.

Мне однажды пришлось столкнуться с подобной ситуацией (к счастью, без всяких там алготерапевтических прибамбасов). Я буквально перехватил одну свою знакомую у входа в институт имени Сербского. Так что с тех пор я отношусь к подобным вещам с величайшей осторожностью.

Я зашёл в спальню, подошёл к шкафу, открыл его и достал пару галстуков – из тех, которыми я уже очень давно не пользовался. Вернулся в кабинет. Инга пересела в кресло у дивана и покорно протянула мне сложенные вместе руки.

Я крепко, но осторожно, чтобы не затруднить кровообращение, связал ей руки в запястьях, затем сделал то же самое с её лодыжками.

Инга облегчённо вздохнула.

«Спасибо» - прошептала она.

«Я…» она запнулась. «я на грани ужасного нервного срыва…»

Это было прекрасно видно. Она продолжила

«Мне… мне просто некуда больше идти. Если ты мне не поможешь, то…»

«Помогу» - пообещал я. Как будто у меня был выбор.

«Я так устала…» - она глубоко вздохнула. «Я не могу больше… Я…» - по её щекам потекли слёзы. Глаза её были закрыты.

«Я словно нахожусь за стеклянными стенами… Я всех вижу, но никого не чувствую и никого не слышу. И никто не слышит и не чувствует меня. Я ужасно одинока… Мне так плохо…»

«Обычное состояние человека, бесконечно далёкого от Бога в крысиных гонках современного бездушного мира» - подумал я. «Ну, может быть, не совсем обычное, но нередкое. Хорошо, что у неё хватило ума обратиться за помощью. И было к кому»

«Ты… ты мне сразу понравился. Я… я хочу быть с тобой. Я хочу, чтобы ты согрел меня… растопил эту ужасную льдышку внутри… Но ты… ты тоже там, за стеклянной стеной. Ты закрылся от меня и, наверное, от всех… Ты как тень… ты есть и тебя нет… Я…»

Она снова глубоко вздохнула. Затем неожиданно открыла заплаканные глаза и заговорила – уже совершенно ровным и спокойным голосом. С её плеч словно свалился огромный груз.

«Надо же» - подумал я. «простое связывание – а такой психотерапевтический эффект»

Судя по всему, Инга чувствовала себя очень комфортно со связанными руками и ногами. Гораздо комфортнее, чем со свободными.

«Я не испытываю никаких иллюзий» - спокойно начала она. «Ты человек очень жёсткий; я бы даже сказала, нечеловечески жёсткий. И абсолютно рациональный. На тебя все мои сопли и слёзы и причитания не действуют никак»

В этом она была совершенно права. Я уже давно научился не обращать на всё это никакого внимания. Иначе бы не выжил (не говоря уже о том, чтобы чего-то добиться)

«Поэтому,» - спокойно продолжила она. «я буду разговаривать с тобой исключительно рационально»

«Типичная Дева» - подумал я. Не самый лучший партнёр для Льва.

«Кроме того, врать тебе бессмысленно. Обязательно поймаешь. Поэтому» - она сделала паузу. «я буду с тобой абсолютно честной и искренней. И открытой»

«Я люблю тебя» - тихо, но твёрдо и уверенно произнесла она. «Я влюбилась в тебя с первого взгляда. А потом полюбила тебя»

Я никак не отреагировал на это признание. Для меня это были просто слова. В моём представлении любовь определялась действием. В первую очередь, в чрезвычайных обстоятельствах. Моя бывшая жена тоже твердила, что любит меня. А потом, когда я умирал от паралича дыхания, ушла в другую комнату со словами Ты мне мешаешь спать…

К сожалению, когда человек признаётся в любви, он или она имеет в виду своё внутренне состояние, а вовсе не отношение к «объекту своей любви». Что означает, что человек любит себя. А другого рассматривает лишь как инструмент поддержания этого состояния.

«Поэтому» - продолжила Инга, «я хочу жить с тобой…»

«Интересные новости» - подумал я. Впрочем, ничего необычного в столь откровенном признании не было. В моей «прошлой жизни», когда я ещё представлял интерес для российских женщин, случалось, что женщина оставалась у меня ночевать… а на следующий день перевозила ко мне свои вещи. Причём случалось даже дважды. Изгнание этих особ с моей территории занимало у меня по полгода. И никакой радости мне не приносило.

«… при этом я прекрасно понимаю, что пробить стену, которая нас разделяет, почти невозможно. И всё же я попробую…»

«Любопытно» - подумал я. «несмотря на все мои старания этого избежать, всё-таки нашлась женщина, которой я, похоже, нужен. Спасибо тебе, Всевышний»

Моё неудовольствие от этого события объяснялось очень просто. Как и все глубоко религиозные люди, имеющие по этой причине доступ к совершенно безграничным и очень чистым и качественным энергиям Святого Духа, я был энергетическим донором. Что в нашем энергетически бедном мире является большой редкостью. Все как-то больше вампирят.

Кстати, любопытно, что все без исключения «верхние» в тематических отношениях тоже являются энергетическими донорами. Каких энергий – вопрос другой, но всё равно донорами. Именно поэтому они и не испытывают недостатка в желающих стать их «нижними». Рабами, то есть.

Ингеборга Владленовна Павлова была типичным энергетическим вампиром (обычное дело в среде российских бизнес-леди). Причём её энергетическая недостаточность достигла таких глубин, что… в общем ей приходилось выбирать между жизнью со мной под одной крышей и долгосрочным пребыванием в клинике неврозов. И то в самом лучшем случае.

Со мной такое однажды случилось – в результате чего мне пришлось срочно сбежать в США от такого «вампира в юбке». Но от телефона не убежишь, поэтому каждый день она регулярно звонила мне, чтобы «пообщаться». Ибо энергию, как известно, можно выкачивать и «дистанционно». Потом она, к счастью, вышла замуж, родила ребёнка и оставила меня в покое.

Инга же, судя по всему, «подсела» на мои энергии настолько капитально, что выдать её куда-нибудь замуж совершенно не представлялось возможным. Как и изгнать из своей жизни. Именно поэтому я столь скептически относя к её словам о любви ко мне. Ибо я был почти на сто процентов уверен в том, что никакая это была не любовь. А просто наркозависимость. Точнее, энергозависимость. Впрочем, хрен редьки не слаще.

Она между тем продолжала своё официальное заявление:

«… при этом меня совершенно не устроит – уверен, что и тебя тоже…» - продолжала между тем Инга, «ситуация, которая имеет место в подавляющем большинстве семей, когда под одной крышей живут два одиночества - каждый в своём собственном мире – бесконечно далёкие друг от друга. В том числе, и эмоционально и духовно. Мне – да и тебе тоже – нужна близость. Не только интимная, хотя и она тоже – но и эмоциональная и духовная…»

«Золотые слова» - подумал я. Я считал точно так же. Только с моей точки зрения для такой близости нужно было совместное дело. Как, например, мой проект. К сожалению, я был абсолютно уверен в том, что пользы от Инги в моём проекте не могло быть просто никакой (в силу её, мягко говоря, невысокой компетентности в этой теме).

«Я думаю, ты не будешь возражать» - продолжила она, «что если мы с тобой будем регулярно разыгрывать такие вот сценарии, сочетая их с занятиями любовью» - она махнула связанными руками в сторону экрана, на котором продолжалось действо, «то это нас очень сильно эмоционально и духовно сблизит…»

«Я не очень согласен насчёт духовности» - здесь я уже не мог молчать. «Духовность – это совместное посещение Святой Мессы. И прочие совместные религиозные занятия»

«Согласна» - кивнула Инга. «Но насчёт эмоциональной близости ты согласен?»

Насчёт эмоциональной близости я был действительно согласен. Ибо мог сам кому угодно доказать, что если такие сценарии разыгрываются любящими друг друга людьми по обоюдному согласию, то… в таких обстоятельствах и при таком взаимодействии действительно рухнет какая угодно стеклянная стена. Ибо уж слишком эмоционально интенсивным и насыщенным является такое взаимодействие…

«Согласен» - не стал возражать я.

«Тогда… тогда я предлагаю тебе вот что. Я отдаю тебе себя в полное и абсолютное рабство. Я становлюсь твоей абсолютной и полной рабыней. Кстати,» - с улыбкой добавила она, «это автоматически исключает любые конфликты, разрывающие и разрушающие практически любую семью и любую пару. А если у тебя все права, а у меня – никаких, то… какие тут могут быть конфликты?»

Обещание бесконфликтности было очень привлекательным. Ибо я настолько высоко (и не без оснований) ценил своё время и свои силы, что категорически не переносил конфликтов. Собственно, в моей «прошлой жизни» именно конфликтность моей пассии являлось наиболее частой причиной расставания.

«Не боишься?» - совершенно серьёзно спросил я. «Ведь ты даёшь мне в руки абсолютную власть над собой…»

«Тебя - нет» - спокойно и уверенно ответила Инга.

«Почему» - удивился я.

«Потому, что ты человек глубоко и искренне религиозный. К тому же, католик, как и я. Ты никогда ничего со мной не сделаешь, не получив одобрения Всевышнего. А поскольку я тоже верю в Него, то я совершенно уверена в том, что Он позволит тебе сделать со мной только то, что мне действительно нужно. И то, что мне не повредит. От твоего произвола – даже если такой случится – меня защитит Он. Меня беспокоит другое…»

«Что же?» - спросил я.

«Что ты будешь относиться ко мне намного мягче, чем мне нужно» - улыбнулась Инга.

«И что тогда?»

«Тогда я тебя поправлю» - теперь уже лукаво улыбнулась она.

«Как же?»

«Я найду способ. А теперь, развяжи мне, пожалуйста, руки и дай мне лист бумаги и ручку. Я напишу обязательство рабыни…»

«Молодец» - подумал я. «Соображает. Полное, абсолютное, безусловное подчинение максимально расширяет канал, по которому она сможет получать от меня энергию… А если к этому добавить ещё и сценарии…»

Я развязал ей руки, отбросил галстук в сторону. Затем подошёл к столу, взял толстый перечень докладов какой-то научной конференции (мой тоже там был), положил на него лист писчей бумаги. Выбрал ручку в стакане, вернулся к Инге и положил ей на колени письменные принадлежности.

Инга взяла ручку и правильным, красивым, женским почерком написала:

Я, Павлова Ингеборга Владленовна, паспорт серия… номер… выдан… настоящим свидетельствую, что с… [она указала сегодняшнее число] передаю себя в бессрочное рабство [она указала мою фамилию, имя и отчество]. С нынешнего дня я передаю вышеуказанному лицу все права на всю мою собственность, а также обязуюсь беспрекословно и с радостью выполнять все просьбы, приказы и распоряжения вышеуказанного лица, какими бы необычными они ни были, снимая с него какую-либо ответственность за то, каким образом выполнение этих приказов повлияет на моё состояние, здоровье, самочувствие, карьеру, материальное благосостояние и прочее.

Я обязуюсь беспрекословно, терпеливо и с радостью переносить любые наказания и любую боль, которым вышеуказанное лицо соблаговолит меня подвергнуть и снимаю с него какую-либо ответственность за то, каким образом эти наказания повлияют на моё физическое, эмоциональное и психическое здоровье.

Дата

Подпись

Она размашисто подписалась.

«Завизируй» - она протянула мне ручку.

Я расписался на её обязательстве. А что мне ещё оставалось делать? Ни в клинику неврозов, ни, тем более, в психушку носить ей передачи мне совершенно не хотелось.

«И что теперь?» - спросил я Ингу. Ибо никаких сомнений в том, кто здесь кем командует, у меня уже не было. Что бы там ни было написано в её обязательстве.

«Теперь…» - лукаво улыбнулась Ингеборга Владленовна, «меня нужно как следует выпороть. И вообще изрядно помучить…»

«Могу предложить ремень» - это было первое, что пришло мне в голову. «Телефонный провод. Прищепки…»

Инга покачала головой.

«К этому вопросу нужно подходить профессионально. Когда мы шли к тебе от метро, я заметила небольшой секс-шоп. Уверена, что в нём мы найдём всё, что нам нужно. Плачу, естественно, я»

Я спорить не стал. Опустился на корточки, развязал Инге ноги, после чего она встала и мы проследовали в коридор.

Так у меня появилась рабыня. Впрочем, кто у кого оказался в рабстве, это, как говорится, ещё очень большой вопрос…

Когда она проснулась, она обнаружила, что находится в маленькой комнатке, похожей на больничную палату. Белые стены, белый потолок, белоснежное постельное бельё на узкой кровати, в которой она проснулась... На ней не было никакой одежды – вся её одежда была аккуратно сложена на табурете у дальней стены комнаты. Под табуретом стояли её изящные чёрные туфельки.

Её тело, несмотря на все перенесённые истязания, не болело, а ныло. Неприятно, но вполне терпимо.

Ядвига вспомнила всё произошедшее с нею во время наказания, и удивилась, что, несмотря на объявленное ей решение гауптштурмфюрера, электротоком её не пытали. Точнее, не наказывали, ибо у неё никто ничего не выпытывал. Нечего было выпытывать.

Вне всякого сомнения, это было одним из элементов дьявольской игры гауптштурмфюрера. Точнее, пьесы, которую он задумал и поставил. Исключительно ради собственного удовольствия.

Несмотря на те страшные истязания, которым её подвергли по его приказу, она так и не могла понять своих чувств по отношению к эсэсовцу. Точнее, чувства эти менялись «с частотой в шестьдесят герц». То ей хотелось задушить его голыми руками (что ей, надо отметить, было вполне по силам), то пойти с ним в Бельведер на романтический ужин при свечах, то отдаться ему, то выпороть и замучить до потери сознания… В общем, типично женские «эмоциональные качели»…

Рядом с кроватью стоял небольшой столик, совершенно пустой за исключением алюминиевой кружки с какой-то жидкостью. Рядом с кружкой лежала записка, на которой по-польски, но типично немецким каллиграфическим почерком было выведено:

Выпейте это, пани Ядвига

Она поднялась, откинула в сторону одеяло, села по-турецки и «подчинилась письменному приказу». Впрочем, скорее настоятельной рекомендации. Вкус жидкости в кружке оказался настолько отвратительным, что она едва не поперхнулась. Тем не менее, она заставила себя выпить всё до последней капли, ибо интуитивно чувствовала, что это было лекарство. Причём чрезвычайно полезное и своевременное.

Она не ошиблась. Не прошло и пяти минут, как ноющая боль во всём теле куда-то исчезла. Осталась только слабость, что было совершенно неудивительно, учитывая, что пришлось перенести её телу несколько часов назад.

Ещё через несколько минут дверь в комнату со скрипом распахнулась и на пороге появился обершарфюрер Цвюнше.

«Одевайтесь» - мрачно приказал он.

Ядвига встала, потянулась (на удивление безболезненно), подошла к табурету и, не торопясь, оделась. Цвюнше её не торопил, взирая на процесс совершенно бесстрастно.

Одевшись, она повернулась к обершарфюреру, ожидая дальнейших приказаний. Цвюнше сделал шаг назад, освобождая ей дорогу и кивнул головой в сторону коридора.

Она вышла из комнаты и покорно пошла по коридору. Эта часть здания гестапо, по-видимому, была чем-то вроде внутренней больницы, в которую помещали подследственных, в отношении которых местные «костоломы» несколько перестарались. На этот раз наручники на неё надевать не стали, справедливо полагая, что она слишком слаба, чтобы оказать какое-либо сопротивление или попытаться сбежать.

Они вышли во внутренний двор здания, где их уже поджидал всё тот же чёрный «Опель-Адмирал». Цвюнше помог ей усесться на заднее сидение – рядом со здоровенным рыжим шарфюрером[20], а сам комфортно устроился на сиденье рядом с шофёром.

Машина тронулась с места и через несколько минут снова оказалась во дворе её дома на Торговой улице, откуда её столь бесцеремонным образом забрали чуть более суток тому назад. Во дворе уже вовсю кипела работа. Рослые эсэсманы споро выносили из дома её инструменты – верёвки, плети, кожаные наручники, розги, страпоны, лавку, колодки, которые затем аккуратно складывали посередине двора.

Обершарфюрер Цвюнше помог ей выбраться из машины и подвёл к ограде двора. Через несколько минут выносить из её донжона было уже нечего и эсэсовцы приступили к следующему (и, как им казалось, последнему) акту «пьесы», задуманной и поставленной гауптштурмфюрером СС Хорстом Людвигом Энке.

Рыжий шарфюрер, сопровождавший Ядвигу, вылез из «Опеля», подошёл к стоявшему во дворе кюбельвагену[21], достал из него канистру с бензином и передал одному из эсэсманов. Тот открыл канистру, тщательно облил аккуратно сложенные посреди двора инструменты Ядвиги, затем вернул канистру шарфюреру. Достал из кармана обрывок газеты и зажигалку, поджёг газету и бросил её на горку инструментов. Вспыхнуло пламя…

Странно, но в этот момент Ядвига не почувствовала ровно ничего. Несмотря на то, что за каких-то шесть лет её мир, который она так тщательно создавала, рухнул в третий раз. И потому, что она, подписав обязательство, уже знала, что её мир будет разрушен, и потому, что уже тогда твёрдо, бесповоротно, и без каких-либо эмоций (кроме, возможно, холодной ярости) решила, что будет делать дальше.

Она будет им мстить. Если они её не убьют, она будет им мстить. И за свой разрушенный и сожжённый мир, и за своё истерзанное тело, и за свою оккупированную и изнасилованную страну (она никогда не была патриоткой, но в единый миг стала таковой). Мстить страшно, жестоко, изобретательно и безжалостно. Вся её жизнь превратится в одну сплошную месть; она будет жить только для мести. Если они окажутся настолько глупыми, что оставят её в живых.

Они не убили её. Даже пальцем не тронули (видно, решили, что она уже получила достаточно). Или сочли, что она, как существо низшей расы, никакой опасности для них не представляет. Просто дождались, пока догорит костёр, погрузились в «Опель» и кюбельваген и уехали. Не попрощавшись. Просто оставили её наедине с её теперь уже пустым из холодным домом, из которого они вынули и сожгли его душу. И с её разрушенным и сожжённым миром, от которого остался только пепел. Прах и пепел.

Эмоции покинули её, что её полностью устраивало, ибо она была полностью согласна с древней восточной мудростью, что месть – это блюдо, которое необходимо подавать исключительно холодным, чтобы максимально отравить жизнь тому, кто его «отведает». Остались только изощрённый ум, логика, здравый смысл и навыки, приобретённые за несколько месяцев подготовки в учебном центре майора Сверчевского.

«Снимите с неё наручники» - приказал Энке. Цвюнше повиновался. Ядвига быстро и тщательно растёрла затекшие кисти рук.

«Вам придётся подписать вот это» - гауптштурмфюрер протянул ей листок бумаги, на котором было отпечатано следующее:

Я, Ядвига Радванска, обязуюсь впредь не предпринимать никаких садомазохистских и иных противоестественных действий и согласна понести за мои предыдущие деяния то наказание, которое мне назначит гауптштурмфюрер СС и капитан полиции Хорст Людвиг Энке. Я согласна с тем, что все предметы, которые я использовала для своих садомазохистских и иных противоестественных действий будут уничтожены в моём присутствии.

Я предупреждена о том, что если я хотя бы однажды нарушу данное обязательство, я буду немедленно расстреляна на месте без суда и следствия в соответствии с положениями Акции АБ.

Ядвига Радванска

9 апреля 1940 года

Она вдруг ощутила острый приступ ненависти к гауптштурмфюреру, к его стране и к тому режиму, который он олицетворял. Она, конечно же, подпишет это обязательство – не умирать же, в самом деле, в двадцать три года! Но она им отомстит. Жестоко отомстит. Они за это заплатят. Они разрушили, уничтожили, растоптали тот мир, который она так долго и с таким трудом создавала. И это им с рук не сойдёт. Её насильники заплатили сполна за ту боль и унижение, которые они ей причинили. Заплатят и эти. Она ещё не знала, как. Но в том, что заплатят, она была теперь совершенно уверена.

Она решительно поставила под обязательством свою размашистую подпись и передала обязательство своему визави. Гауптштурмфюрер взял обязательство и поместил его в папку, в которой – она в этом совершенно не сомневалась – находилось её досье.

«Теперь о Вашем наказании» - всё так же бесстрастно произнёс он. «Думаю, что будет справедливым наказать Вас так, как вы наказывали своих нижних…»

Ядвигу это совершенно не удивило. Что-то подобное она и ожидала услышать.

«Вы разденетесь догола и ляжете вот на этот топчан» - по-прежнему бесстрастно продолжал он. «Вас будут пороть по всему телу, включая груди и гениталии, и истязать электротоком…»

Ядвига вздрогнула. Электротока она не ожидала.

«Если… точнее, когда вы потеряете сознание от боли, Вас приведут в чувство и будут продолжать пороть и истязать электротоком. Ваше наказание будет продолжаться до тех пор, пока присутствующий при этом врач не определит, что дальнейшего наказания Ваше тело уже не выдержит. Вам понятно, что Вас ожидает?»

Ядвига кивнула. Она всё прекрасно поняла. Самое неприятное для неё заключалось вовсе не в боли как таковой, а в том, что она будет кричать. Даже не кричать, а орать. Вопить. Реветь, срывая голосовые связки. Она нисколько не сомневалась в профессионализме палача, который будет её истязать и прекрасно понимала, что не сможет молча и с достоинством выдержать те мучения, которые ей предстоят. Что обязательно закричит. И это знание, что они услышат её крики, стоны и плач; увидят её слёзы было для неё хуже любой, даже самой нестерпимой боли…

Энке нажал кнопку звонка. Через минуту в комнату вошли двое – высокий, хорошо сложенный шатен в форме гауптшарфюрера[17] СС (несомненно, палач) и низкорослый худой врач в белом халате. Палач нёс в руках небольшой прибор, опутанный проводами и, вне всякого сомнения, предназначавшийся для пыток электротоком.

«Ну вот и хорошо, что понятно» - как-то даже весело произнёс гауптштурмфюрер. «К сожалению, я вынужден Вас покинуть – слишком много работы. Наблюдать за Вашим наказанием останется обершарфюрер Цвюнше»

Это был жестокий удар. Несмотря на свою форму офицера СС, тот режим, который он олицетворял, то обязательство, которое он заставил её подписать, в третий раз разрушив тем самым её мир, он ей нравился. До невозможности нравился. Она вовсе не была эксгибиционисткой (хотя к собственной наготе относилась спокойно и без излишней стыдливости), но ей очень хотелось раздеться донага перед ним, чтобы он увидел её стройное, изящное, красивое, выхоленное тело; чтобы он получил удовольствие от созерцания её наготы. И от её наказания, от её боли, стонов, криков и плача.

Но он ушёл. Закрыл папку, запер в стол и, на ходу кивнув ей, покинул комнату. Теперь уже комнату истязаний, а не допросов. За этот поступок она его ещё больше зауважала – и возненавидела. Она прекрасное понимала, что его кодекс чести не позволял ему даже взглянуть на её наготу, не говоря уже о том, чтобы присутствовать при её наказании. При наказании, которое он ей назначил вовсе не для удовлетворения своих садистских наклонностей (их у него просто не было), а потому, что с его точки зрения, это было правильным и справедливым решением. И это было поступком, безусловно, достойным уважения и восхищения.

Но он отверг её как женщину. Он её проигнорировал. Он продемонстрировал своё полное к ней безразличие. Этого она ему простить не могла.

«Раздевайтесь» - спокойно и даже как-то уныло приказал ей врач.

Она поднялась со стула, медленно, пуговка за пуговкой, расстегнула белоснежную блузку (на сеансах она предпочитала носить белую блузку с короткой чёрной юбкой), осторожно сняла её и аккуратно повесила на спинку стула. Её никто не торопил. Все присутствующие взирали на неё довольно безучастно, как будто наблюдали такую сцену чуть ли не по нескольку раз в день. Возможно, что так оно и было.

Ядвига сняла белый кружевной лифчик, обнажив небольшие, но очень красивые груди с аккуратными розовыми сосками. Поместила лифчик на спинку стула, затем расстегнула молнию на короткой чёрной юбке и позволила юбке упасть на пол. Переступила через упавшую на пол юбку и аккуратно положила её на сиденье стула.

Затем нагнулась, расстегнула ремешки туфелек, сняла их и отодвинула под сиденье стула. Отстегнула от чёрного пояска чёрные же чулки, медленно сняла их и положила на сиденье стула. Расстегнула поясок и отправила вслед за чулками. Затем взялась за резинку чёрных маленьких трусиков, оттянула её и неторопливо опустила трусики сначала до колен, а затем и до лодыжек. Затем окончательно сняла их и положила на сиденье стула, оставшись нагой.

«Ложитесь на топчан на спину» - ровным, приятным, бесстрастным и даже в чём-то дружелюбным голосом приказал ей палач. «Поднимите ноги вверх, возьмите себя за щиколотки и разведите ноги как можно шире, И оставайтесь в таком положении как можно дольше. Как бы Вам ни было больно».

Она поняла, что недооценила гауптштурмфюрера. Вне всякого сомнения, это была его идея. Она ожидала, что ей прикажут лечь на живот, зафиксируют на топчане и будут жестоко пороть плетью – до крови и рваных ран. А потом перевернут на спину и будут стегать по грудям и животу.

Она ошиблась. Хорст Людвиг Энке бросил ей вызов. Во-первых, он предложил ей не пассивно подставлять своё тело под удары, но активно помогать своему палачу. Во-вторых… Обычно наказуемые стараются сделать всё возможное для того, чтобы их мучения закончились как можно быстрее. А он предложил ей сделать всё возможное, чтобы истязание продолжалось как можно дольше.

Она приняла вызов.

«Ложитесь ближе к торцу топчана» - попросил её палач. «Мне так будет удобнее»

Ядвига кивнула (собственно, именно этого она и ожидала). Подошла к топчану, присела на него ближе к торцу и легла на спину. Подняла ноги, согнула в коленях, крепко ухватила голени снизу чуть выше лодыжек и развела в стороны, полностью открыв для истязания и вульву, и внутреннюю поверхность бёдер. При этом постаралась, насколько это возможно, расслабить мышцы. Получилось не очень.

Она сделала глубокий вдох, закрыла глаза и приготовилась к удару.

«Откройте глаза, пани Ядвига» - неожиданно строго и резко потребовал палач. «Вы должны видеть момент удара».

Это существенно осложняло её задачу. Теперь ей нужно было не только сохранить равновесие и не свести ноги после удара, но и не поддаться искушению защитить свои самые нежные и чувствительные места до того, как палач нанесёт удар.

Гауптштурмфюрер Хорст Людвиг Энке ставил только сложные задачи. Даже очень сложные. Он очень быстро её «раскусил» и понял, что она в первую очередь (и во вторую, и в третью) жуткая гордячка. И на эту её гордость (или гордыню?) он и сделал ставку в своей игре. Точнее, в пьесе из нескольких актов. Ибо прекрасно понимал, что её гордость не позволит ей ни «взбрыкнуть», ни расклеиться во время истязания. А, напротив, заставит её снова и снова, несмотря на почти нестерпимую боль, активно и почти добровольно подставлять под удары своё тело (включая самые интимные и чувствительные места), пока силы окончательно не оставят её…

Палач встал у неё в ногах и неторопливо взмахнул плетью. Она ожидала удара по вульве, но палач стегнул её по внутренней поверхности бедра. От внезапной вспышки острой боли она дёрнулась и застонала, но сумела сохранить равновесие и не сжать ноги. Она увидела, как на внутренней части её левого бедра мгновенно вспухла багровая полоса. Следующий удар пришёлся по правому бедру, потом снова по левому, потом вновь по правому…

Он порол её той самой страшной плетью, сплетённой из телефонных проводов, делая лишь небольшие паузы между ударами, достаточные для того, чтобы она смогла перевести дыхание, но не для того, чтобы боль от предыдущего удара успела существенно ослабнуть. Правда, для неё эта плеть не была такой уж страшной, ибо она прекрасно знала, что в умелых руках (а его руки были, безусловно, очень умелыми) даже самый страшный инструмент может быть совершенно безобидным. И наоборот, внешне даже совершенно безобидным инструментом можно было нанести очень тяжёлую травму.

Палач порол её очень умело, причиняя весьма сильную боль и, вместе с тем, не повреждая её нежную кожу. Боль была сильной, но терпимой; ей даже не приходилось прилагать каких-либо значительных усилий, чтобы сдерживать крик – она только тяжело дышала и слегка постанывала.

Тем не менее, она прекрасно понимала, что по-настоящему сильная боль её ожидает, когда он будет её пороть «по второму кругу». Пока он клал удары очень аккуратно, один подле другого, внимательно следя за тем, чтобы следующий удар не попадал по месту предыдущего. Но очень скоро это должно было закончиться…

Закончив «первый круг», палач, не дав ей передохнуть, «пошёл по второму кругу». Первый же удар по уже вспухшему багровому рубцу, хоть и не рассёк кожу до крови (палач отлично знал своё дело), вызвал такую сильную и обжигающую боль, что она с трудом сдержала крик. Не дав ей ни секунды передышки, он стегнул по такому же рубцу на противоположном бедре и снова она едва не закричала от нестерпимой боли.

На восьмом ударе она не выдержала, выпустила из рук голени, свела ноги и с громким стоном завалилась на бок.

«Вернитесь в прежнее положение, пани Ядвига» - жёстко потребовал палач. «Я ещё не закончил. Я собственно, только начал»

Она тихо выругала себя за допущенную слабость, перекатилась на спину, подняла ноги, взялась снизу за голени чуть выше лодыжек и покорно развела ноги в стороны.

«Спасибо, пани Ядвига» - улыбнулся палач. И «наградил» её таким сильным ударом, что она снова едва не завалилась на бок.

Она выдержала ещё девять ударов и снова упала на бок. И тут же, без команды, быстро приняла прежнее положение. Ещё через десять ударов она снова не выдержала и рухнула на бок. По её щекам катились крупные слёзы, её тело сотрясали рыдания.

Палач вздохнул.

«Ну что же Вы так, пани Ядвига… Вы крепкая, здоровая, молодая женщина; вы можете выдержать куда более сильную порку, а валитесь на бок, как какая-нибудь зелёная гимназистка. Возвращайтесь в прежнее положение – я должен заняться Вашими гениталиями…»

С одной стороны, такая откровенность её шокировала; с другой, как ни странно, придала ей силы и она, хоть и с трудом, но быстро и решительно вернулась в исходное положение, подставив под страшную плеть свои половые органы.

Первый удар был таким, что ей показалось, что ей прямо в клитор вогнали раскалённую иглу. У неё потемнело в глазах и зазвенело в голове. Она закричала так, что, ей показалось казалось, что у неё лопнут барабанные перепонки. Но сумела не свести ноги и удержаться в нужном положении.

«Ну вот, наконец-то» - удовлетворённо произнёс палач. «А то всё молчим и молчим. Только стонем – и то негромко. Теперь Вы почувствовали настоящую боль»

Второй удар был сравним только со струёй крутого кипятка, словно окатившей её гениталии. Она снова дико закричала, но вновь сумела сохранить равновесие и удержаться в нужном положении.

После третьего удара она не выдержала и свалилась на бок. И тут же быстро вернулась в прежнее положение, чтобы покорно подставить под ужасную плеть свои самые нежные, интимные и чувствительные места.

Ещё три удара – и снова падение на бок. На этот раз палач дал ей немного отдышаться, но затем снова попросил вернуться в прежнее положение. Она подчинилась.

Невероятным усилием воли она заставила себя выдержать ещё четыре удара и остаться в прежнем положении. Палач с удовлетворением посмотрел на результаты своей работы и милостиво произнёс:

«Этот этап наказания закончен. Можете лечь на топчан и немного отдохнуть».

Она с огромным облегчением и радостью опустила ноги, слегка раздвинула их, чтобы её иссечённые бёдра не касались друг друга. Подтянулась к противоположному торцу и с наслаждением (если в этой ситуации вообще можно было говорить о наслаждении) распростёрлась на топчане.

Ей подали металлическую кружку с водой. Она с наслаждением выпила. Ей стало чуточку легче.

Боль постепенно ослабевала. Она лежала, тяжело дыша, и думала, что, в сущности, она сполна заслужила то, что получала. По крайней мере, по правилам уличной справедливости. Она порола своих нижних точно так же, как только что пороли её – если не более жестоко. И по гениталиям тоже. Причём исключительно для собственного удовольствия – чувства нижних её мало волновали (хотя она знала, что им это нравилось, и даже очень). И теперь боль, которую она причиняла другим, вполне справедливо и закономерно вернулась к ней. По неумолимому закону бумеранга.

Осознание этой истины стало для неё ещё одним основанием для того, чтобы выдержать, вытерпеть максимально возможное количество ударов и других болевых воздействий. Пока силы окончательно не оставят её и она не провалится в оглушающую, слепящую тьму…

Внимательно наблюдавший за ней врач кивнул палачу. Тот подошёл к топчану, протянул Ядвиге руку и коротко сказал:

«Пора»

Она повернулась, села на топчан и покорно вложила свою ладонь в его. Палач одним ловким движением поднял её на ноги, при этом она успела удивиться, какая мягкая и даже нежная у него ладонь. Подняв её на ноги, он сразу же отпустил её, не задерживая её руку в своей ни на секунду дольше необходимого. Она приготовилась слушать очередные инструкции. Ей стало даже интересно, каким будет следующий этап её истязания.

И инструкции не заставили себя ждать.

«Подойдите к стулу, переместите блузку и лифчик на сиденье и повернитесь ко мне лицом. Обопритесь на спинку стула и приготовьтесь к порке Ваших замечательных грудей…»

Она никак на это не отреагировала. Груди так груди. Рано или поздно это всё равно должно было случиться…

«Вы должны мне помогать…» - неожиданно мягко, вежливо и доброжелательно произнёс палач. Несмотря на то, что он уже не в первый раз обратился к ней вежливо и предупредительно, её это продолжало несказанно удивлять. Она никак не могла привыкнуть к этому, на первый взгляд, взаимоисключающему сочетанию изысканной вежливости и сильнейшей, почти нестерпимой боли. Тем более, что те, кому посчастливилось выйти из гестапо живыми и относительно невредимыми, рассказывали совсем другие истории – о грубости, хамстве, унижении… И той же нестерпимой боли. Сопровождаемой, к тому же, страшными травмами – рассечённой до крови кожей, отбитыми внутренними органами, вывихнутыми суставами, сломанными конечностями, тяжёлыми ожогами… Ей просто очень повезло.

Она догадывалась, что благодарить за это вежливое и уважительное отношение она должна была гауптштурмфюрера Энке, чей дух незримо витал в камере истязаний, несмотря на то, что физически он находился, разумеется, совсем в другом месте. Именно он, руководствуясь «катехизисом Гиммлера» и собственным внутренним кодексом чести, поставил дело так, что все члены его команды вели себя именно так, как вёл бы себя в данной ситуации он.

Чем дальше, тем больше ей хотелось поближе узнать этого загадочного гауптштурмфюрера, который, как она уже очень хорошо понимала, имел к гестапо весьма отдалённое отношение. Он просто арендовал помещения (и, возможно, кое-кого из людей) на аллее Шуха, а чем он занимался, кроме Акции АБ… возможно, этого не знали даже в гестапо.

Как всякая женщина, Ядвига была ужасно любопытна и ей страсть как хотелось выяснить, что же эта за птица такая – гауптштурмфюрер СС и капитан полиции Хорст Людвиг Энке и чем он занимается. Но сейчас перед ней стояла куда более насущная задача – с достоинством и честью выдержать, вытерпеть очередной этап истязания – наказания сильнейшей болью – к которому её приговорил этот самый гауптштурмфюрер Энке…

«Я слушаю Вас» - неожиданно даже для себя ответила ему Ядвига. Палач заметно повеселел, весьма довольный такой неожиданной реакцией истязаемой. И спокойным, вежливым и совершенно бесстрастным голосом изложил инструкции для Ядвиги:

«Вам нужно выпрямиться, отвести плечи назад, слегка, запрокинуть голову, выпятить грудь вперёд и по очереди подставлять Ваши груди под мои удары, чтобы мне было как можно удобнее Вас стегать…»

Её словно током ударило (хотя до истязания электротоком было ещё далеко). Это, конечно же, было очередное изощрённое психологическое издевательство. Или испытание – это уж кому как больше нравилось. Она сама должна была следить за тем, чтобы каждый удар палача попадал точно в цель и причинял ей максимальную боль.

«Да, и ещё» - всё тем же бесстрастным голосом добавил он. «Ваши прекрасные глаза должны быть постоянно открыты. Вы должны видеть момент удара»

Это её, разумеется, совершенно не удивило. К этому она была уже готова. А вот что её удивило, так это появление невесть откуда взявшегося чёрного хлыста с довольно широким шлепком в руке гауптшарфюрера. И обрадовало, ибо это инструмент, хотя и весьма болезненный, всё же был куда безопаснее и «нежнее», чем витая плеть.

Она сделала всё по инструкции и приготовилась к удару, подставив под хлыст правую грудь. Удар, разумеется, не заставил себя ждать и пришёлся точно по соску. Ощущение было… как от сильного укуса собаки или кошки. Ядвига ойкнула, на мгновение согнулась, но мгновенно выпрямилась и решительно подставила левую грудь. Новый удар – и снова по соску. Затем по правой груди – чуть выше соска, потом – по левой – чуть ниже. Правая, левая, правая, левая… Она вцепилась побелевшими пальцами в спинку стула, сосредоточившись только на одном – чтобы ни в коем случае не упасть. Как бы ни было больно и страшно…

Гауптшарфюрер своё дело знал. Удары хлыста жалили её груди, причиняя довольно сильную, хотя и терпимую боль и при этом, на удивление, оставляли довольно малозаметные следы. Но её беспокоили вовсе не следы, и даже не боль сама по себе…

Её начало мутить. Перед глазами появилась лёгкая, но всё же заметная пелена; она почувствовала слабость, тошноту и рвотные позывы, с которыми ничего не могла поделать. Она испугалась, что сейчас её вырвет и она забрызгает своими рвотными массами и себя, и палача, и неизвестно кого ещё…

Резкий запах нашатыря привёл её в чувство. Пелена исчезла, как и тошнота. Ядвига сделала несколько глубоких вдохов и постепенно пришла в себя. Цвюнше подал ей кружку с удивительно вкусной водой и она с благодарностью выпила всё до последней капли.

Она вернула кружку обершарфюреру и постаралась расслабиться. Её никто не торопил. Она вдруг поняла, что всё происходящее – это не только и не столько собственно истязание, сколько театральное представление. Пьеса, поставленная актёрами личного театра Хорста Людвига Энке, режиссёром которой был, естественно, он сам.

Ему было мало просто наказать её; ему нужно было устроить из этого многоактовое театральное представление. Любой другой гестаповец на его месте арестовал бы её нижнего и после допроса с пристрастием, (возможно, даже в этой же комнате) вывез бы в Пальмирский лес и поставил бы перед расстрельным отделением.

Но Хорст Людвиг Энке был не обычным гестаповцем. Скорее всего, они вообще не был гестаповцем, а кому подчинялась и чем занималась его загадочная зондеркоманда Т, было вообще непонятно.

Он артистично расстреливал на месте из пистолета с глушителем – большой редкости за пределами групп специального назначения абвера и VI отдела РСХА[18]. Причём даже не сам – такие не расстреливают, такие только отдают приказы о расстреле.

Да и вся эта история с расстрелом её насильников… Теперь она была совершенно уверена в том, что, когда она исповедовалась гауптштурмфюреру, рассказывая о событиях шестилетней давности, оба её насильника уже давно сидели в подземной тюрьме в том же самом здании и ожидали своей незавидной участи. Он арестовал их много дней назад, сразу же после того, как прочитал её досье, а её «ожидание» в камере вряд ли продолжалось больше двух-трёх часов.

Подобные эскапады и та уверенность, с которой он их совершал, говорили о том, что он делает что-то весьма значимое для очень высокого начальства, если ему позволяются такие развлечения. И что он обладает властью куда большей, чем обычный гауптштурмфюрер СС.

Хорст Энке, разумеется, беспрекословно выполнял приказы своего начальства, как этого требовали боевые правила Ваффен-СС; чтил законы Германской империи и строго следовал своему внутреннему кодексу чести. Но и в этих весьма жёстких рамках он позволял себе получать удовольствие от своей работы.

Как, например, сейчас. Его кодекс чести не позволял ему лично присутствовать при истязании – подобное развлечение было только для нижних чинов. Но при этом присутствовал обершарфюрер Цвюнше – его глаза и уши - который, вне всякого сомнения, подробно доложит своему командиру обо всех – даже самых мельчайших – подробностях экзекуции. И осознание этого было ещё одним – и весьма сильным – стимулом для Ядвиги держаться и терпеть. Ей категорически не хотелось, чтобы у гауптштурмфюрера были основания счесть её поведение слабым, трусливым и малодушным.

Врач снова внимательно посмотрел на неё и кивнул палачу. Она поняла, что пора и вопросительно посмотрела на палача, ожидая новых инструкций.

«Выпрямитесь и стойте прямо. Ничего особенного делать не нужно, просто стойте прямо и выпрямляйтесь после каждого удара. Я буду бить Вас по ногам. Точнее, по передней поверхности бедра»

Ядвига подумала, что это не самый худший вариант. Обычно боль от таких ударов бывает вполне терпимой. Особенно при «первом проходе».

Она ошиблась.

Палач взмахнул витой плетью и обрушил на бёдра Ядвиги первый страшный удар. Боль была настолько сильной, что ей показалось, что её ударили не плетью, а раскалённым шомполом. В её голове словно взорвался огненный шар. Она вскрикнула и согнулась чуть ли не пополам. Сразу же выпрямилась – и тут на неё обрушился второй удар…

«Аййййййй» - вскрикнула Ядвига. «Боже, как же мне больно» - пронеслось у неё в голове. То ли палач порол её особо искусно, то ли её тело начало ослабевать и уже не так стойко переносило боль, как вначале, то ли и то, и другое вместе, но ей было просто нестерпимо больно… На её бедрах один за другим вспухали багровые рубцы, но крови не было. Гауптшарфюрер был настоящим мастером флагелляции…

На пятом ударе она закричала, срывая голосовые связки; на восьмом – чуть не упала. А ведь это был только первый проход.

Когда палач приступил ко «второму кругу», она уже ничего не соображала. Она могла только кричать, орать, реветь от совершенно нестерпимой, невыносимой, запредельной боли. В голове крутилась только одна мысль, одно желание, одно стремление – не сойти с ума и не упасть…

Она не упала, хотя была уже близка к этому. Она даже оставалась в сознании, когда гауптшарфюрер закончил стегать её ноги. Но нашатырь ей всё равно поднесли, как и кружку с водой. А потом помогли сделать несколько шагов и лечь на спину на топчан.

Она долго лежала на спине, постепенно приходя в себя. Она понимала, что порка уже почти закончена, ибо на её истерзанном теле было уже мало мест, не тронутых плетью или хлыстом. Оставались спина, ягодицы и задняя поверхность ног. Обычно с этого начинали; но на этот раз палач решил этим закончить.

И ещё электроток. Но об этом Ядвига старалась вообще не думать.

Она не знала, сколько она пролежала на топчане, отдыхая от завершившегося этапа истязания и готовясь к следующему. Десять минут? Двадцать? Тридцать? Сорок? Час? Полтора?

Наконец внимательно наблюдавший за ней врач кивнул палачу. Тот, в свою очередь, внимательно посмотрел на неё и коротко сказал «Пора».

Он помог ей подняться и подойти к стулу, слегка придерживая за локоть. Только на этот раз он поставил её лицом к спинке стула. Она сразу поняла, что это значило.

«Я буду пороть Вас по спине и ягодицам» - медленно, спокойно, и по-прежнему вежливо и доброжелательно произнёс палач. «Пока Вы не упадёте. Потом Вы подниметесь – или я помогу Вам подняться – и продолжу порку. Я буду стегать Вас до тех пор, пока Вы не потеряете сознание. Постарайтесь сделать так, чтобы это произошло как можно позже»

Ядвига кивнула. Крепко вцепилась в спинку стула и приготовилась к порке.

Первый удар пришёлся по её спине и был настолько сильным и болезненным, что едва не сбил её с ног. Следующий обжёг её ягодицы. Следующий – снова спину. Палач безжалостно сёк ей своей ужасной плетью, почти не делая пауз между ударами, так что ей было очень трудно даже просто перевести дух…

Она выдержала почти пятьдесят ударов, прежде чем её ноги подломились и она опустилась на колени на пол. Но тут же поднялась, выпрямилась, сделала глубокий вдох, полная желания выдержать ещё, как минимум, столько же ударов.

Она выдержала тридцать два. А затем просто сползла на пол. Она попыталась подняться, но уже не смогла. Гауптштурмфюрер подошёл к ней и встал рядом. В его руке колыхалась ужасная витая плеть.

Она подумала, что он сейчас ударит её этой плетью, как, по слухам, поступали охранники с обессилевшими заключёнными, но вместо этого палач просто наклонился к ней, протянул ей руку и тихо сказал:

«Вы сильная женщина, пани Ядвига. Вы сможете выдержать ещё»

Она вздохнула и приняла протянутую ей руку. Палач помог ей подняться и встать на ноги. Она прижалась животом к спинке стула, вцепившись в неё побелевшими от усилия пальцами, ожидая следующего удара. Теперь она знала, что в следующий раз совершенно точно потеряет сознание.

Она выдержала ещё девятнадцать ударов, прежде чем вокруг неё всё поплыло, затем куда-то исчезло, её глаза заволокла густая серая пелена, а затем она просто провалилась в оглушающую, слепящую тьму…

Она пришла в себя лёжа на иссечённой спине на топчане. Всё тело болело и ныло, её слегка мутило, но, в общем, состояние было вполне терпимым. Ей дали какую-то микстуру (явно не болеутоляющее, скорее, какой-то стимулятор) и оставили отдыхать. И готовиться к электротоку.

Она ошиблась. Ей дали не стимулятор, а «коктейль» из сильного болеутоляющего и не менее сильнодействующего снотворного. Она даже не заметила, как погрузилась в глубокий, без сновидений, сон.

Варшава, Польское генерал-губернаторство

7 апреля 1940 года

Если бы стороннего наблюдателя привезли в эту комнату с завязанными глазами, а затем, сняв повязку, спросили, где, по его мнению, он находится, он бы уверенно ответил, что, конечно, же, на аллее Шуха, в подвале здания бывшего министерства вероисповеданий Речи Посполитой, в котором с октября прошлого года располагалось варшавское управление РСХА – Главного Управления Имперской Безопасности нацистской Германии, а в подземельях — следственная тюрьма тайной государственной полиции – гестапо, о которой в польской столице ходили страшные слухи.

Подвал был оборудован соответственно - дыба, колодки, крест, цепи, приделанные к стене, «испанский осёл»… На вешалке у входа - широкий выбор плетей, розог, кнутов и других «средств флагелляции» На внушительных размеров деревянном столе - полный набор «классических» и современных палаческих инструментов, холодно и зловеще блестевший в тусклом свете слабой маломощной лампочки.

У дальней стены подвала стоял довольно широкий столб, к которому был привязан совершенно голый мужчина атлетического телосложения. По его телу гуляла тяжёлая витая плеть в два пальца толщиной, тщательно выискивая ещё не поротые места. После каждого удара следовала пауза, чтобы локальная боль разлилась по всему телу Мужчине было очень больно, но он держался и не кричал – только периодически стонал, кусая губы.

Тем не менее, сделав такой вывод, сторонний наблюдатель совершил бы ошибку. Ибо подвал этот находился вовсе не на аллее Шуха, а в неприметном особняке на улице Торговой в варшавском районе Прага, расположенном на живописном правом берегу Вислы. И безжалостно порол мужчину вовсе не какой-нибудь унтершарфюрер[1] СС, а красивая рыжеволосая польская женщина двадцати трёх лет.

Эту женщину звали пани Ядвига Радванска. Впрочем, за глаза её мало кто так называл. В тех узких кругах польской столицы, в которых она была широко известна, за ней прочно закрепилось вполне заслуженное прозвище Пражская фурия.

Первые семнадцать лет своей жизни Ядвига ничем не отличалась от тысяч других польских девочек. Дочь состоятельных, но не сверхбогатых умеренно религиозных родителей, она посещала католический детский сад, а затем поступила в католическую школу Святой Бригиты, в которой училась добросовестно и в целом неплохо, хотя с неба звёзд не хватала. Регулярно посещала Святую Мессу, исповедовалась (хотя исповедоваться было, в общем-то, особо не в чем), принимала Святое Причастие и даже не без удовольствия участвовала в крестных ходах и прочих религиозных процессиях.

Родители уже начали подыскивать ей подходящего жениха… как вдруг, в один день вся её до того спокойная, размеренная и счастливая жизнь рассыпалась в прах. Остались только боль, страх, стыд… И ненависть. Холодная яростная ненависть.

Её изнасиловали. Четверо ошалевших от вседозволенности и безнаказанности сынков богатых и влиятельных родителей подкараулили её на улице, схватили, затолкали в роскошный «Мерседес», отвезли в особняк, где в течение нескольких часов насиловали и издевались над ней всеми возможными и невозможными способами, осыпая её эпитетами «дрянь», «шлюха», «тварь», «корова» и сами разнообразными комбинациями нецензурных польских ругательств. А затем вывезли на просёлочную дорогу и выбросили из машины.

Так она стала женщиной. К счастью, обошлось без травм, беременности и венерических заболеваний.

Она не помнила, как добралась до дома и сколько времени пролежала на кровати в полузабытьи, не в силах ни пошевелиться, ни произнести хотя бы слово. Потом, когда к ней вернулись силы, она рассказала всё родителям.

На следующий же день отец обратился в полицию, но деньги родителей этих подонков оказались более убедительным аргументом для окружного полицейского комиссара и дело замяли. Ей с мамой стоило огромного труда отговорить её отца от самосуда, буквально повиснув на нём, когда он выходил из дома, положив в карман девятимиллиметровый «Люгер». После всего пережитого потерять ещё отца… это добило бы их окончательно.

Чтобы избежать насмешек и издевательств со стороны одноклассниц (девушки в этом возрасте могли быть просто невероятно жестокими), она ушла из школы. Родители наняли ей преподавателей и она перешла на домашнее обучение.

А потом она встретила Его. И её жизнь снова круто изменилась. Только теперь уже в гораздо лучшую сторону.

Его звали Тадеуш Сверчевский. Майор Тадеуш Сверчевский. Командир отдельного парашютно-десантного батальона Войска Польского. Сероглазый, рослый, тридцатилетний красавец-шатен. Он подошёл к ней, когда она в очередной раз бесцельно бродила по аллеям одного из парков, которым так славилась Варшава. Он просто подошёл к ней и спросил:

«Девушка, у Вас такие печальные глаза… Я могу Вам чем-нибудь помочь?»

Она взглянула в его бездонные серые глаза… и выложила всё, как на духу. Он слушал внимательно, не перебивая. И слышал.

Закончив свой повествование, она прямо спросила его:

«Вы отомстите за меня?»

Он покачал головой:

«Я солдат, а не убийца. Они своё получат – и в этой жизни, и после неё. Бог отмстит за Вас»

У неё упало сердце Она не смогла скрыть своего разочарования.

«Но я знаю, как помочь Вам. Я научу Вас защищаться. Чтобы никто никогда не смог Вас унизить и причинить Вам боль. Если Вас устраивает такой вариант, то… завтра в полшестого утра за Вами заедут»

Она согласно кивнула. Это было лучше, чем ничего. Гораздо лучше.

Он проводил её домой. А на следующее утро за ней на маленьком чёрном «рено» заехал весёлый рыжеволосый сержант в полевой армейской форме с погонами младшего сержанта. Он отвёз её в военный городок парашютистов, начальником которого и был майор Сверчевский.

И началась учёба.

Ей выдали комплект армейской формы без погон и знаков различия и выделили «персональных инструкторов», которые учили её всему тому, чему учат парашютистов-десантников. Она бегала длиннейшие кроссы, стреляла из пистолетов, карабинов, автоматов и даже пулемётов, метала гранаты, плавала в Висле на умопомрачительные дистанции. И осваивала премудрости рукопашного боя. Вот только прыгнуть с парашютом ей так и не дали – всё ограничилось лишь прыжками с вышки. Так она научилось смело и решительно шагать в пустоту, доверяя страховке.

Она научилась метать ножи, попадать из пистолета в подброшенную монету, за сотню метров сбивать из карабина влёт ворону, рисовать на мишени «восьмерку» из советского «ДП-27», немецкого «MG-34» и английского «Брена»; за несколько секунд «переводить в горизонтальное положение» и «выключать» троих здоровенных мужчин…

Но самое главное, она победила страх. Она уже больше никого и ничего не боялась.

Однажды, когда она возвращалась с воскресной прогулки домой, какой-то пьяный идиот набросился на неё, пытаясь затащить в кусты и изнасиловать. Он сделал большую ошибку.

Она резким и умелым движением вырвалась из его «объятий», после чего сильнейшим ударом туфли, носок который был усилен полукруглой железкой, на мелкие кусочки разнесла ему коленную чашечку. От чудовищной боли он взвыл и начал медленно заваливаться на землю. Она перехватила его за левую руку и ловким и страшным приёмом переломила ему руку в локте. Затем столкнула на землю, плюнула в физиономию, развернулась и ушла.

Она была влюблена в Тадеуша, как кошка, а он демонстративно относился к ней как к одному из своих учеников. Ни лучше, ни хуже. Она понимала, «откуда ноги растут» - она была ещё несовершеннолетней, а по его неписаному «кодексу чести» несовершеннолетние девушки были off limits[2]. Но ей от этого было не легче.

Она боготворила его за то, кем он был, была бесконечно благодарна ему за то, что он сделал для неё… и люто ненавидела за то, что он игнорировал её как женщину. Впрочем, игнорировали её все парашютисты – за все несколько месяцев учёбы с ней не попытался даже пофлиртовать никто. А все её попытки даже пофлиртовать с кем-либо немедленно и безжалостно пресекались. Она прекрасно знала почему – для них она была младшей сестрёнкой их командира и, следовательно, их младшей сестрой. И всё.

Она любила их как братьев и наставников, была благодарна им за заботу и «науку»… и ненавидела за то, что они упорно отказывались видеть в ней женщину.

А потом всё неожиданно закончилось. Его батальон перевели в Вестерплятте, в окрестности Гданьска. Он обещал прислать ей адрес своей армейской почты, но так и не прислал. На все её запросы чиновники Министерства Обороны только качали головами и пожимали плечами. А в конце концов и вовсе «дали от ворот поворот».

Ей показалось, что вся её жизнь рухнула во второй раз. И теперь она считала, что безвозвратно. Она снова вернулась к своим бесцельным прогулкам по аллеям парков. Причём теперь уже выбирала самые глухие и отдалённые уголки. Научившись сражаться и победив страх, она искала… даже не приключений, а боя.

И нашла. Во время одной из таких прогулок - в парке Королевские Лазенки - она увидела, как два негодяя повалили на землю женщину и уже приготовились её насиловать.

В несколько длинных прыжков преодолев разделявшее их расстояние, Ядвига обрушила всю силу своего удара на голову подонка, уже изготовившегося проникнуть в женщину. Удар сломал ему шейный позвонок. Он умер мгновенно. Инструктора майора Сверчевского своё дело знали.

Второго мерзавца, сидевшего на корточках и державшего распростёртую женщину за руки, она ударила в висок носком туфли. Тем самым, усиленным железкой. С вполне предсказуемым результатом – на землю свалилось уже мёртвое тело.

Ядвига помогла женщине подняться. Та, казалось, потеряла дар речи. Причём не столько от пережитого страха, сколько от столь неожиданного спасения.

Приведя себя в порядок (насколько это было возможно), спасённая удивлённо оглядела Ядвигу и спросила, не скрывая глубочайшего изумления:

«Где Вы всему этому научились?»

«Неважно» - отрезала Ядвига. «Важно, что научилась»

«Тоже верно» - согласно кивнула женщина. «Я Вам так благодарна…»

«Пустое» - снова отрезала Ядвига. «Я просто выполняла свой долг»

Эту фразу во время занятий в военном городке повторяли настолько часто, что она навсегда врезалась в подсознание Ядвиги.

«Меня зовут Марыля» - представилась спасённая.

«Ядвига»

«Вот и познакомились» - вздохнула Марыля.

Они двинулись по аллее парка в сторону более «обжитых» мест.

«А эти?» - Марыля кивнула в сторону несостоявшихся насильников.

«Мертвы, скорее всего» - пожала плечами Ядвига. «Меня учили бить насмерть. Мало ли, что у них там в карманах…»

Марыля снова пристально оглядела свою новую знакомую. Только теперь уже заинтересованно.

«А не насмерть – могли бы?» - таинственно осведомилась она.

«То есть?» - непонимающе посмотрела на неё Ядвига.

«Я хочу Вам кое-что рассказать» - уже гораздо более уверенно сообщила Марыля. «Точнее, предложить. Уверена, что Вас это заинтересует»

Марыля привела её в фешенебельный ресторан Бельведер, расположенный в том же парке, в исторических интерьерах Новой оранжереи. Пожалуй, самый фешенебельный в Варшаве.

«Плачу я» - пресекая возможные вопросы, сразу же заявила Марыля. Ядвига не возражала.

Ужин был шикарный - белый борщ на ветчине и белых грибах, корейка из мяса косули в соусе из слив, вареники с малиной. На десерт – нежнейшее и вкуснейшее тирамису и просто великолепный кофе.

То, что Ядвига услышала от своей новой знакомой, её поразило. Она никогда ни о чём подобном не слышала. Она даже и не подозревала о существовании такого. И, надо сказать, это ей очень понравилось.

«Видите ли, Ядвига» - говорила Марыля, не забывая отдавать должное всяческим вкусностям, «в нашей стране – да и в любой другой стране – есть очень много мужчин, которым настолько надоедает всегда и всеми командовать, что они просто жаждут возможности сбросить с себя эти оковы и надеть совсем другие оковы – подчинения сильной, умной, красивой и очаровательной женщине. Психологи называют это компенсационными практиками»

Что такое «компенсационные практики», Ядвигу интересовало мало. А вот возможность получить мужчину в своё полное подчинение и поквитаться со всей мужской половиной человечества за её боль и страдания, за игнорирование её женственности… это её очень интересовало. И привлекало. Поэтому она без колебаний приняла предложение Марыли стать её ассистенткой.

И снова началась учёба. Ядвига училась повелевать и командовать; допрашивать и навязывать свою волю; красиво, артистично, больно и безопасно пороть плетьми, розгами, кнутом и верёвкой; красиво и эффектно связывать и привязывать; вводить под кожу иголки; капать на тело воск; ставить зажимы на тело, соски и гениталии мужчины… И ставить на колени – одним своим взглядом - даже самого влиятельного, богатого и сильного мужчину.

Через несколько месяцев Марыля сказала ей:

«Всё, моя дорогая, ты уже освоила всё, что нужно. Ты уже не ученица и не ассистентка, но Госпожа. Поэтому я отпускаю тебя в свободное плавание. И, поверь мне, ты очень и очень скоро превзойдёшь свою наставницу. И я буду очень этому рада. Я даже не буду передавать тебе своих рабов – не пройдёт и пары дней, когда у тебя их будет гораздо больше, чем ты сможешь переварить»

И как в воду глядела. В тот же самый день Ядвига получила аж два предложения стать её рабами. Пришлось, как говорится, ставить дело на широкую ногу. Первое время она арендовала «темницу» и инструменты у Марыли, а затем приобрела уже свои собственные устройства. Она хотела снять дом, но её родители и слышать об этом не хотели. Они сочли, что их дочь настрадалась достаточно для того, чтобы всю оставшуюся жизнь жить, как душа пожелает.

Поэтому они купили ей дом – тот самый особняк на Торговой улице и положили на её имя в Купеческом банке настолько солидную сумму, что на одни проценты с неё она могла безбедно существовать до конца своих дней.

Ядвига стразу отделила себя от своих коллег по цеху. Её позиционирование было простым и хлёстким – «жёстче меня только палач». Она сразу и во всеуслышание заявила, что у неё будут самые жестокие и болезненные истязания и самые беспощадные и безжалостные унижения. На её сеансах кричать будут все и терять сознание тоже все. Причём, возможно, не один раз.

Что удивительно, это только притягивало мужчин. То ли в силу безрассудной тяги к крайностям, свойственной большинству мужчин, то ли в силу желания «испытать себя», но желающих «пройти через её сеанс» отбоя не было. Их было так много, что им приходилось записываться к ней на месяцы вперёд.

Так она получила своё прозвище Пражская фурия – за неистовую ярость, жестокость и беспощадность своих сеансов.

Родители в её дела носа не совали, полиция – тоже (не в последнюю очередь потому, что среди её клиентов было много полицейских). Их она истязала с особой жестокостью и особым удовольствием, помня о том, как эти продажные твари отказались наказать её насильников.

Когда 27 сентября прошлого года немцы вошли в Варшаву, на её жизни и занятиях это не отразилось практически никак. Ну, пришлось оформить аусвайс, да немецкие патрульные жандармы иногда приставали к ней с явным намерением познакомиться. Но, столкнувшись с её взглядом, поспешно возвращали ей её аусвайс и отпускали восвояси.

Сегодня она порола полицейского – служащего польской вспомогательной полиции. Он был красив - мощный торс, накачанные бицепсы, подтянутый живот, плотные ягодицы, крепкие ноги. И очень стоек – несмотря на всё её искусство, ей пока не удавалось заставить его закричать. Пора было переходить на кнут.

Её кнут был классическим инструментом наказания, сделанным в полном соответствии с традициями российской Тайной канцелярии XVIII века, которая в те годы действовала и на территории Польши, входившей в состав Российской империи.

Главная хитрость крылась в самой конструкции кнута : его ударная часть (т. н. "язык") представляла собой очень жесткую полосу задубленой свиной кожи , которой под прессом придавали V - образную форму . В зависимости от того , как экзекутор при ударе клал "язык" - плашмя либо острием - на месте удара получался либо кровоподтек, либо рассечение кожи до крови. «Классический» кнут был трёхметровым, Ядвига же пользовалась более коротким двухметровым вариантом.

Она решила начать с кровоподтёков. Размахнулась и чётким, умелым, уверенным, многократно отработанным движением положила кнут плашмя на правую лопатку истязаемого. Он вздрогнул, застонал и изогнулся, хватая ртом воздух. Но не закричал.

«Крепкий орешек» - с уважением подумала Ядвига. «Ничего, у меня и не такие кричали. Да ещё как кричали. Во весь голос вопили».

Она размахнулась и положила кнут плашмя уже на левую лопатку. С тем же результатом. Стон был, а крика снова не было.

Ядвигу это завело. Весь окружающий мир стал постепенно исчезать. Остались только она, он и её кнут. И её неукротимое желание сломать его, заставить его закричать. Завопить, заорать от нестерпимой боли. Ничего другого она не видела, не слышала и не чувствовала.

Ещё один удар плашмя – по ягодицам. Безрезультатно. Ещё один. И ещё. И снова неудача. Придётся бить остриём, рассекая кожу до крови. Она не любила прибегать к таким крайним мерам – потом замучаешься кровь останавливать. Но у неё просто не оставалось иного выхода. Поражение было просто недопустимо. У неё на сеансах кричали все. И этот не станет исключением.

Она решительно взмахнула кнутом. И остолбенела.

«Что за чертовщина?» - изумлённо подумала она.

Кнут застрял.

«Зацепился за что-то, что ли?» - зло подумала она. Более всего на свете её раздражали вот такие отвратительные мелочи, вносившие нежелательные перерывы в плавное, контролируемое течение сеанса.

Ей страшно не хотелось оборачиваться, отрывать свой взгляд от его тела и «сбивать прицел», поэтому она ещё пару раз подергала кнут за рукоятку, надеясь освободить инструмент и продолжить порку, не дав истязаемому передышки, за время которой он мог восстановить силы и стойкость.

Безрезультатно. Более того, какая-то непонятная и совершенно неожиданная сила вырвала рукоятку кнута из её руки.

Это уже вообще не лезло ни в какие ворота.

Несколько секунд она изумлённо взирала на свою теперь уже пустую ладонь, после чего с крайним неудовольствием заставила себя обернуться. И замерла от удивления.

Она была не одна. У входной двери стояли двое. Один несколько ближе к ней, другой – чуть дальше. Оба были одеты в немецкую – точнее, эсэсовскую – форму и до зеркального блеска начищенные сапоги.

Тот, что стоял ближе к ней, держал в руке её кнут и с интересом разглядывал его, время от времени бросая взгляд на неё. На мгновение ей показалось, что он сейчас ударит её её же собственным кнутом и даже внутренне напряглась, готовясь среагировать на удар, который мог попасть куда угодно. Но он отбросил кнут в угол подвала, дружелюбно улыбнулся ей, обнажив два ряда безукоризненно белых зубов и не менее безукоризненно вежливо произнёс по-польски и практически без акцента:

«Браво, пани Ядвига! Меня весьма впечатлило Ваше искусство. С такими навыками Вы были бы весьма полезны на аллее Шуха. Жаль только, что все вакансии уже заняты»

Это были офицеры гестапо. Ничего хорошего ей это не сулило.

Есть общеизвестная фраза: «браки заключается на небесах». Наверное, в чём-то оно и так, хотя, глядя на некоторые (а то и вообще на многие) браки, поневоле начинаешь думать, что заключены они были точно не на небесах. А в какой-то иной инстанции (вплоть до прямо противоположной).

Но вот что точно организуется на небесах, так это наши встречи с другими людьми. Как виртуальные, так и реальные; от мимолётного разговора «на ходу» до «пожизненной» дружбы, сотрудничества или партнёрства. Или иных отношений (например, тематических – от краткого вирта до многолетних ДС, а то и ЛС-отношений).

При этом у всех этих встреч и отношений, по сути, одна и та же цель и один и тот же смысл. Мы должны дать (точнее, подарить – «просто так») своему визави что-то важное (возможно, очень важное). И точно так же что-то получить (точнее, позволить нашему визави что-то для нас сделать «просто так»). В соответствии с великим принципом безусловной любви к своему ближнему (истинная любовь всегда альтруистична и безусловна).

Поэтому очень важно научиться и дарить другим и получать от других то, что «назначено Судьбой». Или Всевышним (это уж кому как больше нравится). Ибо только так можно научиться жить в гармонии с окружающими людьми (что является одной из важнейших составляющих человеческого счастья – что ванильного, что тематического).

А для этого важно научиться понимать, чувствовать и «видеть», что нам нужно дарить другим людям, а что – от них получить. И тут не обойтись без определённых методик психоанализа (в том числе, и самоанализа). И определённых знаний в области психологии – и общей, и гендерной (мужской и женской), и тематической.

Как правило, мало кто способен гармонично дарить и принимать добро и любовь (в широком смысле – как любовь к ближнему своему). Обычно имеет место быть тот или иной «перекос» - кто-то легко дарит и с огромным трудом принимает; кто-то – наоборот. Причём этот «перекос» совершенно не зависит от тематического позиционирования. Есть и верхние, которые почти исключительно отдают; и нижние, которые почти исключительно «забирают». И наоборот.

Перекос этот надо исправить, если он имеет место (к счастью, это не так уж и сложно сделать, ибо для этого уже давно разработаны весьма эффективные психологические методики). Иначе человек обречён на дисгармоничные (и, следовательно, далёкие от счастливых) отношения с окружающими людьми. Что, конечно же, не есть гут…

1. Всё возможно. Не всё желательно

2. Любая проблема имеет решение

3. Решение проблемы, как правило, заключено в самой проблеме (точнее, в её правильной формулировке)

4. Все проблемы внутри, а не вне нас. Измени себя, избавься от ошибочных стереотипов - и ты решишь проблему

5. Любую проблему можно решить, если посмотреть на неё под правильным углом. Самое главное - найти этот самый "правильный угол"

6. Желание

7. Целеустремлённость

8. Дисциплина

9. Дерзание

10. Вера - в себя и в свой успех

Сначала немного статистики. В США есть организация, которая занимается (и небезуспешно) тем, что помогает бездомным найти работу, получить устойчивый заработок и благодаря этому «уйти с улицы» и получить «определённое место жительства».

Некоторое время назад эта организация открыла свой офис в Москве. Каково же было удивление американцев, когда абсолютно все московские бездомные, которым они предложили свои услуги, наотрез от них отказались, заявив, что «им и так хорошо».

Ещё немного статистики. Психологам хорошо известно, что человек использует не более 10-15% своих возможностей. И даже эти 10-15% подчиняются пресловутому «принципу Парето», согласно которому, 20% усилий приносят 80% результатов; оставшиеся 80% усилий приносят 20% результатов.

В результате становится понятно, что и «типичный мужчина», и «типичная женщина» просто до невозможности неэффективны – и в работе, и в личной жизни. Резервы повышения эффективности тоже хорошо известны – только, увы, их мало кто использует.

Отсюда мораль. Если человек не страдает каким-либо тяжёлым и неизлечимым заболеванием, он или она сами виноваты в своих неудачах – будь то в профессиональной и личной жизни. И уж никак не противоположный пол, Путин, «олигархи», правительство, экономика… И даже не Всевышний (это я специально для «чрезмерно религиозных» людей).

Поэтому если у Вас жизни что-то идёт не так, виноваты в этом прежде всего Вы сами. Поэтому «ноги в руки» или, как говорил один из успешнейших и известнейших предпринимателей мира Ричард Брэнсон – «к чёрту всё – берись и делай!». Да, и помните, что лень не зря включена в список семи наиболее тяжких («смертных») грехов

Читая анкеты и дневники на разных сайтах знакомств (не только тематических), я был неприятно удивлён тем, как много женщин (мужчин, наверное, тоже) жалуются на депрессию, уныние, нервные расстройства и т.д. и задаются вопросом, как же выбраться из этого весьма неприятного состояния.

К счастью, зто вполне возможно, если вспомнить, что один из самых эффективных приёмов лечения нервных расстройств и депрессии в соответствующих стационарах состоит в том, что пациенту поручают заботу о том (или о тех), кому приходится ещё хуже. Этому, на первый взгляд, парадоксальному факту есть очень хорошо обоснованное объяснение.

Существует распространённое заблуждение, что для лечения острой энергетической недостаточности (более правильное название депрессии) необходимо найти источник энергии (как правило, человека противоположного пола), которого нужно использовать для «перекачки» энергии от донора к реципиенту (т.е., пациенту), который, таким образом, получает от донора количество и спектр энергии, необходимые для преодоления острой энергетической недостаточности.

Иными словами, считается, что для решения этой действительно серьёзной проблемы позволительно использовать самый банальный «энергетический вампиризм».

На самом деле, «вампиризм» не способен решить (и даже облегчить) проблему острой энергетической недостаточности (а вот усугубить вполне способен). Дело в том, что (а) энергетический потенциал даже самого энергетически сильного человека недостаточен для эффективного лечения энергетической недостаточности другого человека (пусть даже самого близкого) и (б) практически у любого человека его (или её) поле повреждено («запачкано») негативными энергиями («кармой» по языческой или «грехами» по христианской терминологии).

В результате при «вампиризме» страдает как донор (поскольку реципиент неизбежно стремится «выкачать» больше энергии, чем донор может дать без ущерба для собственного «энергетического здоровья»), так и реципиент, который получает «недостаточно качественную» (или «недостаточно чистую», что, в общем-то, то же самое) энергию.

Поэтому единственным действительно эффективным методом борьбы с острой энергетической недостаточностью является обращение (или «подключение», что то же самое), к действительно неисчерпаемому источнику действительно абсолютно чистой энергии.

Христиане считают, что источником такой энергии (который они называют «святым духом» или «благодатью Божьей») является Иисус Христос; язычники – что некий абстрактный «космос», но эти детали, в сущности, не столь уж важны при практическом лечении (хотя, конечно, будучи католиком, я придерживаюсь первого варианта). Главное – не как воспринимать этот источник энергии, а как к нему «подключиться».

А подключиться к нему можно лишь путём выражения безусловной Любви (в смысле «любви к ближнему своему») и безусловного Добра в конкретных поступках; лучше всего – ориентированных на, пожалуй, наиболее беззащитных, несчастных и обездоленных людей – стариков, инвалидов и детей-сирот, запертых в «учреждениях», не сильно отличающихся от «мест лишения свободы».

Только выражение этой Любви позволяет получить доступ к источнику энергии для себя (в полном соответствии с бессмертной и великой молитвой святого Франциска Ассизского) и только ощущение чужой Боли (несравнимо более сильной, глубокой и ужасной, чем депрессия) сопровождаемое конкретными, чёткими, эффективными действиями по облегчению этой боли и страданий, способно вызвать состояние катарсиса – внутреннего очищения и исцеления от боли и страданий, вызываемых депрессией.

Вчера посетил Святую Мессу (католическое богослужение, то есть). Как обычно, внимательно слушал проповедь (практически всегда в ней мелькают как минимум одна-две фразы, над которыми стоит задуматься). Хотя, вообще-то, в Святой Мессе главное – не проповедь (как у протестантов), а причастие (как у православных).

И в этот раз такая фраза мелькнула. Хотя нет, не мелькнула – ибо вокруг этой фразы была построена вся примерно 20-минутная проповедь. Священник говорил о том, что несделанное добро ближнему своему является гораздо более тяжким грехом, чем причинённое зло. Хотя богословы наверняка сломают не одно копьё в спорах о правомерности такого утверждения, думаю, определённая «сермяжная правда» в этом есть.

Действительно, не зря ведь говорят, что самое страшное – это равнодушие. «Не бойся врагов – в худшем случае они могут тебя убить; не бойся друзей - в худшем случае они могут тебя предать; бойся равнодушных – ибо именно от них происходит всё Зло на Земле». А когда мы можем сделать добро ближнему своему, но не делаем, а просто равнодушно «проходим мимо»… наверное, это действительно более тяжкий грех, чем причинённое Зло.

Ведь если мы творим Зло по отношению к ближним своим, мы неравнодушны к ним и это неравнодушие может быть превращено в добро. А равнодушие нельзя превратить ни во что, оно нетрансформируемо… И, к тому же есть нарушение важнейшей заповеди христианства (и не только христианства) -" возлюби ближнего своего, как самого себя". Что, действительно, есть тяжкий грех. Очень тяжкий.

Поэтому ещё раз убеждаюсь в том, насколько правы американцы, призывающие друг друга «Сделай сегодня кому-нибудь что-нибудь доброе – просто так! ». Самый популярный призыв в США, надо отметить…

В начале 90-х годов известный американский журнал «Readers’ Digest» провёл исследование, целью которого было определить, какие люди и почему являются наиболее счастливыми (и, соответственно, наиболее несчастными). Причём в выборку были включены как «простые люди», так и знаменитости.

Результат оказался для многих неожиданным (хотя для кого-то – вовсе нет). Самым счастливым человеком оказалась Мать Тереза, чьё всё имущество умещалось в небольшом чемоданчике, которая жила и работала не покладая рук в ужасающих условиях калькуттских трущоб и которая всю свою жизнь строго соблюдала обет безбрачия, совершенно добровольно лишив себя радостей секса.

Самыми же несчастными оказались звёзды шоу бизнеса, у которых было всё – деньги (и всё, что на них можно купить), слава, море поклонников, море секса – любого…

На самом деле, ничего удивительного в этом нет. Ибо счастье – это определенное внутреннее состояние. Внутреннего покоя, безмятежности и гармонии – с собой, людьми и Богом. У Матери Терезы было это состояние, ибо её душа и сердце была заполнены бескорыстной и безусловной любовью к своим ближним – даже к самым отверженным. Причём любовью активной и очень эффективной. Ибо любовь – не только и не столько чувство, сколько действие. Любить человека – это значит делать для него (или для неё) то, что ему (или ей) более всего нужно (что далеко не всегда совпадает с тем, что этот человек хочет).

Вопреки распространённому заблуждению, счастье – это вовсе не состояние эйфории, ибо за этой эйфорией неизбежно следует ломка. И эти «чёртовы качели» разрушают и разрывают человеческую душу. И тело тоже. Какое уж тут счастье…

А души и сердца знаменитостей были (и остаются) заполнены всевозможными страстями… ну и смертными грехами, конечно. Алчностью, гордыней, похотью, завистью (в шоу бизнесе все завидуют всем)… Отсюда и результат.

Да, и ещё один занятный факт. В Калифорнии есть элитная частная школа для очень элитных детей (типа «с тамошней Рублёвки»). У которых опять-таки есть всё, чего можно пожелать. Деньги, вещи (и всё остальное, что можно купить на эти деньги), престиж, шикарные условия жизни. Любой секс, опять же (в Калифорнии наилиберальнейшие нравы в области подросткового секса). Любое желания, любая страсть удовлетворяется немедленно и полностью.

Только вот почему-то половина старшеклассников этой школы прочно сидит на антидепрессантах. На чём сидит вторая половина, не хочется даже думать…

Очень грамотная и фундаментальная статья. Что очень большая редкость в тематическом рунете. Местами небесспорная и, я бы сказал, кое-где несколько затянутая (я бы её немного подсократил и несколько упростил изложение), но в целом мне очень понравилось. Что бывает очень нечасто.

Я бы предпочёл, чтобы не было ни того, ни другого. Ни наказания, ни вирта. Ибо и то, и другое для меня зло. Неизбежное, наименьшее, но всё равно зло. К сожалению, так уж устроен наш грешный мир, что в нём обычно приходится выбирать вовсе не наибольшее добро. А наименьшее зло.

Я не садист. Боль просто ради боли для меня неприемлема. Я вообще не понимаю, как можно получать удовольствие просто от боли и страданий живого существа. Тем более, человеческого существа. Это чикатиловщина какая-то… Таких просто давить надо. Как гнусных тараканов…

Да, боль может быть красивой. Собственно, боль и должна быть красивой (это один из показателей того, что болевой сеанс проходит так как нужно). Но это демоническая, дьявольская красота.. Как красота оружия. Одно из моих хобби – историческая публицистика и беллетристика. Так что пришлось научиться разбираться в оружии. И оценить его красоту…

Брутального «Кольта» М1911А1, элегантной «Береты» 92F, угловато-изяшного «Глока», удобно-компактного «Вальтера-ППК»… Не говоря уже об изящных линиях и идеальных пропорциях «Сверхкрепости» и «Мустанга», «Лайтнинга» и «Корсара», «Спитфайра» и «Тайфуна»… Да, эти творения человеческого гения воистину прекрасны. Но это красота боли и страданий, которые они несут в мир. И потому красота эта демоническая и дьявольская.

У меня очень необычное позиционирование в Теме. Я Пигмалион. Я творю Галатей. Иными словами, я беру женщину с определёнными талантами (бездарность меня не интересует, будь она внешне хоть трижды Мэрилин Монро) на определённом уровне профессионального и личностного развития и помогаю ей сделать радикальный («квантовый») скачок и в том, и в другом развитии. Условие одно – полное подчинение мне. Я говорю – она делает. Без разговоров, брыканий, сопротивления и т.д.

Моя нынешняя нижняя – тоже Галатея (и ещё какая – едва ли не самая талантливая из всех, которые у меня были). Безумно талантлива… и столь же безумно недисциплинированна. Разгильдяйка, в общем (хотя очень хочется выразиться и покрепче). Поэтому одни лишь позитивные стимулы на неё не действуют. Одного пряника мало. Нужен ещё и кнут. Не в буквальном смысле кнут (хотя наказание кнутом – едва ли не самый эстетичный вид порки), ибо знакомится с кнутом ей пока рановато. Да и ещё в полной мере не «переставил удар». С боевых искусств на телесное наказание, то есть…

Ей нужны наказания. Телесные наказания. Они ей просто нужны. У неё очень хрупкая и ранимая психика, поэтому обычные наказательные психотехники для неё неприемлемы. А вот наказания телесные – даже весьма жёсткие – она переносит очень хорошо. И воздействуют они на неё исключительно благотворно – повышается и дисциплина, и работоспособность, и креативность, резко улучшается самочувствие, её состояние становится более гармоничным… В общем, сплошной позитив. В довершение всего, у неё фетиш на телесные наказания, причём именно на эмоционально-духовную их составляющую. «Телу страдание, душе очищение» и всё такое.

Так что приходится наказывать. Причём очень жёстко. Ибо в её случае наказание – не только справедливое воздаяние за совершённый проступок и восстановление гармонии в наших отношениях. И не только коррекция будущих «стереотипов поведения, восприятии и мышления» (косяки, за которые я её наказываю, она как-то больше не повторяет).

Но ещё и психотерапия. Точнее, алготерапия. Лечение болью. Очень уважаемое направление в «нетрадиционной» (точнее, в очень хорошо забытой традиционной) медицине. Первый известный мне трактат датируется аж 1699-м годом. В 20-е годы алготерапией (в основном поркотерапией) в Германии лечили чуть ли не ото всех болезней. Причём успешно. Пока нацисты всё это не прикрыли, Как не соответствующее арийскому духу. Или же среди тех врачей слишком много евреев оказалось…

В общем, возрождаться это направление начало только сейчас. В России. В Новосибирске, где доктор Сперанский алготерапией очень успешно лечит и алкоголизм, и наркоманию, и лудоманию (пристрастие к азартным играм), и нервные расстройства и много чего ещё.

Как и многие талантливые люди, моя Галатея очень эмоционально циклична. Ей свойственны и безудержная эйфория (которую нужно снимать, чтобы она не «пошла вразнос»), и упадок настроения (которое нужно поднимать, чтобы она не свалилась в депрессию). Это, конечно, далеко ещё не биполярная депрессия (до этого состояния я просто не позволю ей дойти), но коррекции требует. Регулярной алготерапевтической коррекции. Благо боль прекрасно приводит её в состояние внутреннего равновесия.

Поэтому даже если она не будет «косячить» (во что мне верится с очень большим трудом), я всё равно буду её – в чисто медицинских целях - регулярно сечь (как минимум, раз в две недели). Именно сечь, потому, что лучше всего её корректирует именно сильная, жёсткая и длительная порка. Сечь её надо бы, конечно, розгами (самый фетишно-наказательный дивайс, да и она к ним привыкла), но, к сожалению, у меня с ними отношения не сложились. Не мой это дивайс. Ременной спанк, многохвостые плети-кошки разной степени жёсткости (с однохвостками у меня сложные отношения ещё со времён занятий боевыми искусствами, где мы их использовали… скажем так, совсем не в тематических целях) – вот это моё. Ну, и кнут, конечно… но она пока к нему явно не готова.

Высек бы и сейчас… если бы не эта (дальше нецензурно) моя правая нога. Точнее, категорически не вовремя воспалившийся нерв на правой ноге. Просидел полтора месяца «под домашним арестом» дома, истратил кучу денег на врачей и лекарства, сожрал тонну таблеток (к немалому возмущению собственного желудка)… прежде, чем выяснилось, что мне всего-то нужно было обувь поменять. На более удобную и более мягкую. Традиционная медицина, чтоб её…

Мы живём в разных городах, но, в общем-то, не так уж и далеко друг от друга. Всего-то четыре часа на поезде. Но до поезда надо ещё добраться, его перенести… и так далее. А я пока что отваживаюсь ходить лишь до ближайшего магазина. Да и то с тростью. Самой обычной металлической тростью, ни разу не тематической. Не дивайс это, в общем. Хотя и неплохое «оружие самообороны»…

А время не ждёт. Если её своевременно не наказать… то пойдёт вразнос моя Галатея. Чего допустить, конечно же, никак нельзя. Вот и приходится выбирать ещё одно неизбежное зло. Вирт. Точнее, дистанционное наказание… впрочем, хрен редьки не слаще.

Я категорически не люблю вирт. Ибо он просто до невозможности ущербен по сравнению с реалом. Я ужасно тактилен; мне нужно постоянно прикасаться к моей Галатее, да и ей нужны мои прикосновения, нежность и ласка – особенно после наказания (она тоже очень тактильна). Кроме того, любой нижней во время наказания необходима постоянная психологическая и эмоциональная поддержка Верхнего; даже во время сильнейшей боли (особенно во время сильнейшей боли) ей необходимо чувствовать любовь, уважение, заботу и нужность. А моей Галатее с её хрупкой и ранимой психикой – вдвойне.

Мне нужно постоянно чувствовать её, её внутреннее состояние, чтобы немедленно вносить коррективы в сеанс – в ту или иную сторону - и мгновенно его прекратить в случае возникновения угрозы её физическому или психическому здоровью. Эта «постоянная настройка» на неё, когда мы буквально становимся единым телом и единой душой и в реале-то непроста (и требует немалых энергетических затрат с моей стороны), а уж дистанционно… Не говоря уже о том, что Интернет-связь, мягко говоря, не очень надёжная. Если она войдёт в «болевой транс», а скайп-связь вдруг прервётся… возможны серьёзные неприятности. Нет, конечно, рядом с ней всегда лежит сотовый, которые орёт так, что и мёртвого разбудит… и всё же, и всё же…

Единственный плюс, который я вижу в «дистанционном наказании» для далёких от религии тематиков будет неожиданным. Ибо именно при таком наказании становится явной, понятной и очевидной истина, известная каждому верующему тематику. Что разделение на «нижних» и «верхних», Господина и рабыню – условно; что власть моя над моей Галатеей иллюзорна, ибо у меня ровно столько власти над ней в каждый момент времени, сколько мне позволит иметь Всевышний (который, кстати, запросто может дать и ей власть надо мной – есть у Него соответствующие методы и механизмы). И что у нас у всех один Верхний – Всевышний и все мы – Его нижние. Вне зависимости от нашего тематического позиционирования…

Поэтому захочет Он – будет связь и сеанс состоится. Не захочет – не будет ни связи, ни сеанса. И сеанс продлится ровно столько, сколько захочет Он. Мне приходилось сталкиваться с обоими вариантами. И не раз…

Так что придётся наказывать дистанционно. Впрочем, в любом случае сначала нужно определить собственно структуру наказания. Динамическое наказание отпадает – способа пороть дистанционно ещё не придумали. Нет, можно, конечно, прикупить где-нибудь в цивилизованной стране машину для порки (таких немало)… но я надеюсь, что в этом необходимости не возникнет. Не вечно же у меня будет болеть нога…

Поэтому остаётся статика. Стояние а коленях на «усилителе боли» (гречка, горох, рис и всё такое). С зажимами на сосках. С прищепками, скорее всего. Дёшево, практично и очень болезненно. Кстати, о боли. Точнее, об оптимальном уровне и продолжительности боли.

Эмпирическим путём я установил для себя, что оптимальная продолжительность сеанса составляет от 15 минут до получаса. В зависимости от конкретной наказуемой. Что же касается уровня боли, что он должен быть максимально близким к её физиологическому пределу (но, разумеется, не пересекать его). Тогда эффект от наказания максимален. Разумеется, для этого требуется максимально эффективная психологическая подготовка и поддержка. И до, и во время, и после сеанса.

Как определить этот предел? Это искусство. Нужно уметь чувствовать свою нижнюю. И чувствовать её боль. Усиливать, если боль слишком слабая и ослаблять, если вдруг тона становится практически нестерпимой. Если у нижней есть определённый такой опыт, я, конечно, к ней прислушаюсь при назначении наказания (я вообще считаю, что в этих вопросах у неё должен быть совещательный голос). Но всё равно решения принимаю я. По своему опыту и ощущениям.

Исходя из этого я определил, что она должна простоять на гречке (это оптимальный усилитель – и самый болезненный, и менее травмоопасный, чем, например, горох) 15 минут с зажимами на сосках. Поскольку я пока ещё не очень хорошо знаю её и её реальные возможности переносить боль, я пока выбираю минимум.

К моему удивлению, она заявила, что это для неё слишком мало. Ей будет и недостаточно больно, и длиться это будет недостаточно долго для того, чтобы боль была действительно максимально возможной. В общем, наказание это будет недостаточно эффективным. Меня это несколько удивило, ибо обычно я довольно неплохо «читаю людей». Но если считает нужным усилить – пусть усиливает. Сокращать всегда легче, чем добавлять.

Её вариант был следующим. Полчаса непрерывного стояния на гречке. Первые 15 минут – с зажимами на сосках (с прищепками), вторые 15 – с вытянутыми вперёд руками. Причём с прищепками она выбрала довольно заковыристый вариант. Во-первых, начав с одной прищепки, каждые 15 минут добавлять ещё по одной (благо ареолы сосков у неё большие – есть куда добавлять). И периодически – раз в две минуты – теребить прищепки, чтобы боль в сосках не утихала…

Любой мало-мальски опытный верхний очень быстро открывает для себя две крайне неприятные истины. Что нижним часто свойственно безудержно врать о своём тематическом опыте и что им столь же часто свойственно завышать свои тематические возможности и свой болевой порог. «Готов на всё» - конечно, крайность (и попахивает шизофренией), но самоуверенности у нижних хватает. Я понимаю, конечно, что очень хочется верхнему понравиться… но подобного рода… скажем так, недостоверная информация всенепременно выходит боком на сеансах. Причём нижней же (хотя и верхнему тоже от этого удовольствия мало)…

Поэтому я обычно воспринимаю такие заявления с определённой долей скепсиса. Хотя и придерживаюсь принципа «презумпции невиновности». В общем, вариант нижней я принял, прекрасно понимая, что придётся его корректировать в сторону уменьшения. Ибо мне не приходилось слышать, чтобы женщина с относительно небольшим тематическим опытом (как у моей Галатеи) на гречке выдержала и 20 минут (а тут полчаса). Причём ещё и с зажимами на сосках… Нет, есть, конечно, «ураганные мазы», но тут явно не тот случай. Моя Галатея – саба с фетишем на телесные наказания, а вовсе не «супер-маза»…

Что, собственно, на сеансе и подтвердилось. Я её основательно подготовил психологически к сеансу (да и сама она, надо отдать ей должное, морально готовилась тщательно). Забегая вперёд, скажу, что связь отработала на «отлично». Видимо, Всевышнему было угодно, чтобы сеанс состоялся и чтобы моя Галатея была наказана «по полной программе». В том числе, и за свою самоуверенность относительно своего болевого порога и болевой выносливости.

Она разделась догола перед камерой (я всегда настаиваю на том, что во время наказания нижняя женщина должна быть полностью обнажена, дабы нагота и стыд усиливали эмоциональный эффект от сеанса). У неё далеко не классическое, но очень красивое тело (во всяком случае, мне нравилось и наблюдать за тем, как она раздевается, и любоваться её наготой во время сеанса).

Рассыпала гречку, встала на колени, поставила первые прищепки на соски… И многое сразу стало понятным. Во-первых, что на гречке она никогда не стояла (впрочем, это она и не утверждала). И что либо на колени её вовсе не ставили (что вряд ли), либо что верх был, скажем так, не особо компетентным. Ибо она настояла на том, чтобы я разрешил ей движения во время наказания. Движения телом и руками.

Что на самом деле полная ересь, конечно. Ибо вообще-то на колени вообще и на гречку, в частности, ставят со связанными за спиной руками (на худой конец, с руками за головой) и заставляют – несмотря на сильнейшую боль – «держать позу». Спину прямо, смотреть вперёд и стоять смирно, не шелохнувшись.

Ибо если при сильнейшей боли (а для неё комбинированная боль от гречки и зажимов была уже почти нестерпимой), тело и руки начнут «гулять»… она точно завалится либо вперёд, либо назад, либо вбок, либо вперёд. Что чревато травмой. Я не стал это ей объяснять на сеансе (думаю, справедливо рассудив, что иногда нижней надо дать возможность «порулить» и осознать свою ошибку).

Собственно, она и «завалилась». Выдержав… минут 12, наверное. На, в общем, приемлемом для меня уровне боли. Со стонами, «мамочками», охами и вздохами, реками слёз на её прекрасном личике… Какие у меня были при этом эмоции? Да никаких, собственно. Ибо не мог я себе позволить никаких эмоций. Для неё это было наказание, а для меня – работа. Очень непростая работа, надо отметить. Мне нужно было постоянно её чувствовать, максимально поддерживать вовремя и с нужной интонацией сказанным словом, вовремя отдавать приказы… ибо в «болевом трансе» сама она мало на что была способна. Она даже за временем следить не могла. Не до того ей это было. А мне, понятное дело, было не до эмоций.

В общем, как и предполагалось, вывалилась она в запредельную, действительно нестерпимую боль и завалилась вперёд на руки. Я дал ей отдышаться (минуту где-то, наверное)… потом она «на автопилоте» достояла оставшиеся три минуты. Потом сняла зажимы, попыталась постоять с вытянутыми вперёд руками (на гречке, разумеется). Выдержала… минуты три-четыре, по-моему. И снова завалилась вперёд.

На этот раз пришлось дать ей отдохнуть подольше. Минут пять, наверное, или около того. Надо отдать ей должное – она не стала просить о прекращении сеанса, а, отдышавшись и отдохнув, вернулась на гречку и относительно без происшествий достояла-таки оставшееся время. И вообще вела себя во время наказания вполне достойно.

Я остался доволен и её поведением, и тем, как прошёл сеанс. Во-первых, уже спустя не более 10 минут после окончания наказания измученная болью женщина с залитым слезами лицом, дрожащим от боли телом и трясущимися губами превратилась в улыбающуюся, умиротворённую, расслабленную, довольную, счастливую и благодарную кысю. Не без моей довольно мощной (насколько позволяла связь) психологической поддержки, но всё же…

Во-вторых, больше косяки, за которые она была наказана, не повторялись. В-третьих, как обычно, за наказанием последовало резкое улучшение дисциплины, эффективности и креативности (она просто фонтанировала интереснейшими идеями). И, наконец, выяснилось, что, пожалуй, полчаса на гречке она всё-таки простоит. Только с пятиминутным перерывом на отдых.

Так что не так уж и бесполезен вирт. Точнее, дистанционное наказание…

Люди часто бывают глупы и упрямы,
эгоцентричны и нелогичны.
Все равно прощай их.

Если ты добр,
люди будут обвинять тебя в том,
что под маской доброты ты скрываешь корысть.
Все равно оставайся добрым.

Если ты добился успеха,
тебя будут окружать притворные друзья
и подлинные враги.
Все равно добивайся успеха.

Если ты честен и прям,
люди будут обманывать тебя.
Все равно будь честным и прямым.

То, что ты строишь годы,
кто-то разрушит за одну ночь.
Все равно строй.

Если ты спокоен и счастлив,
тебе будут завидовать.
Все равно оставайся счастливым.

То добро, которое ты делаешь сегодня,
завтра люди забудут.
Все равно делай добро.

(с) Мать Тереза

Тема и религия совмещаются прекрасно. Ибо христианство насквозь тематично. Ислам тоже. Иудаизм... тоже, думаю. Уж поверьте тому, кто 15 лет занимается изучением христианского богословия...

Это всего лишь аналогия. И не более.

Честно говоря, я не знаю, в каком ключе в конце концов будет написана моя книга. Ибо у меня сейчас начались другие проекты (к Теме отношения не имеющие), а дописывать книгу будет моя нижняя. Хотя, думаю, в похожем. Отдельные главы, скорее всего, мы будем выкладывать на этом форуме по мере их написания, так что Вы сможете внести свои замечания и предложения. Я, разумеется, это буду только приветствовать...

У меня есть хобби. Точнее, одно из хобби. Я творю Галатей. В том смысле, что мне нравится совершенно бесплатно (выполняя христианский долг достаточно хорошего католика, как говорит об этом мой духовник отец Фернандо) помогать людям (как правило, женщинам; при этом вовсе не обязательно симпатичным и крайне редко вступая при этом в романтические отношения со своими «подопечными») делать качественные «скачки вверх» в их профессиональном и личностном развитии.

На современном деловом языке это называется «профессиональный и личностный коучинг». Делать это люблю (поскольку у меня нет детей, таким образом я, наверное, реализую свой родительский инстинкт) и, судя по результатам, умею неплохо. Во всяком случае, пока что все, кто чётко и добросовестно выполнял мои «предначертания» своих целей добивались. Причём и быстро, и эффективно.

Единственная проблема состояла в том, что чётко и добросовестно мои «предначертания» не все. Точнее, далеко не все. Ещё точнее – примерно каждая вторая. Поэтому и эффективность моя была такой же – всего где-то около 50%.

Меня это, понятное дело, не устраивало (ибо если человек не развивался, он начинал деградировать – и я, к сожалению, оказался свидетелем не одной такой деградации). Да и времени, потраченного впустую на этих «неудавшихся Галатей» мне было жаль. Причина неудач банальна – моим подопечным далеко не всегда не хватало мотивации, а я, уважая пресловутую человеческую Свободу Воли, категорически отказывался принуждать своих подопечных в выполнению моих «предначертаний». Несмотря на то, что чувствовал, что, по крайней мере, некоторые из них были явно не против. Одну я даже едва не выпорол – и до сих пор жалею, что «едва». Она, насколько мне известно, тоже.

Всё изменилось после истории с Оксаной, которую я таки выпорол. Пребольно выпорол, надо отметить. Причём настолько сильно, жёстко и больно, что она провалилась в пресловутый «сабспейс», из которого вышла не только моей прилежнейшей ученицей, но и моей верной и преданной рабыней. В настолько полном смысле, насколько это позволяют современные российские реалии.

Она блестяще освоила специальность оценщика бизнеса и стала, как и я, фрилансером. То есть, независимым преподавателем-консультантом по оценке бизнеса и стоимостному подходу к управлению. Её доходы выросли на порядок; она стала сама себе хозяйка (насколько это ей позволял её статус моей рабыни); быстро купила себе небольшой джип, на котором добросовестно возила меня куда и когда мне было нужно (после пяти лет жизни в просторном и законопослушном Техасе я так и не смог приучить себя водить машину в Москве). Даже не стал приобретать российские водительские права (ибо за границей мне вполне хватает американских – штата Техас, если быть более точным).

Добившись этого решительного шага вверх в своём социальном статусе (как известно, для женщины в российском мегаполисе личный автомобиль – это в первую очередь именно символ статуса, а не средство передвижения и перемещения крупногабаритных грузов), Оксана стала всерьёз задумываться о значительном улучшении своих жилищных условий. Благо доходы позволяли.

После той памятной порки (которая и для меня, и для неё стала первой в жизни) ей потребовался примерно месяц для того, чтобы научиться полностью выполнять мои задания – и во время занятий, и дома (всё-таки стереотипы поведения, восприятия и мышления). То есть, выполнять настолько полно и качественно, чтобы у меня не было оснований её пороть.

Весь этот месяц мы следовали одному и тому же ритуалу. Я проверял её домашнее задания, анализировал и оценивал недочёты и назначал соответствующее наказание (в виде того или иного количества ударов). Затем мы проводили занятие, по результатам которого (точнее, её действий или бездействий) я также назначал дополнительное наказание.

Затем Оксана раздевалась догола (для усиления эмоционального воздействия) и ложилась на всё тот же диван. Я привязывал её и «выдавал» необходимое наказание по её чрезвычайно симпатичной пятой точке (правда, теперь уже безо всяких «побочных эффектов» в виде сабспейса или транса). Видимо, это всё-таки было некое одноразовое событие.

После этого она (по-прежнему совершенно голая) становилась на несколько часов моей покорнейшей рабыней. То есть, покорно, безропотно и даже с нескрываемым удовольствием выполняла абсолютно всё, что я ей приказывал. И позволяла мне делать с ней всё, что мне было угодно.

Приказывал я ей не так уж и много. Я всегда считал (и до сих пор считаю), что весь кайф верхнего от беспрекословного подчинения нижнего (в данном случае, нижней) состоит именно в самом факте подчинения, а не в конкретных действиях, которые выполняет нижняя. А будучи закоренелым прагматиком, я приказывал ей (хотя внешне это звучало достаточно мягко, почти как просьба) делать какие-то практически полезные вещи.

Она неплохо готовила и очень быстро освоила мой «космический корабль» (так моя мама называла мою до невозможности «навороченную» печку «три в одном» производства фирмы Panasonic, а также пароварку, кухонный комбайн и прочую лёгкую и тяжёлую кухонную технику). Вообще-то я и сам неплохо готовлю (и, пожалуй, даже лучше Оксаны), но эта её деятельность экономила мне немало времени и сил, которые я мог употребить на нечто, имеющее, как говорится, существенно бОльшую совокупную ценность.

Она перегладила мне все рубашки (хотя на то, чтобы достичь приемлемого уровня, ей потребовалось некоторое время); отремонтировала всё, что нужно и что, в общем-то, даже не нужно (в смысле, мою одежду); прибрала квартиру и обеспечивала в ней просто идеальный порядок. А затем я просто посадил её за второй компьютер, подключил Йоту (беспроводной Интернет, то есть) и она стала мне помогать в моей работе (искать информацию, готовить презентации… чисто технической работы у меня не на одну Галатею хватило бы).

За провинности и недостаточное усердие я её нещадно порол. После того, как её «время рабства» заканчивалось (на соответствующий день), она становилась на колени и покорно выслушивала мою оценку её эффективности, её провинностей и недочётов и назначенное ей очередное наказание. После чего столь же покорно ложилась на диван и получала вторую порцию «горячих» по своей пятой точке.

Не могу сказать, что мне так уж нравилось её пороть (как я уже говорил, мне гораздо больше нравилось её гладить); но таковы были, как говорится, «правила игры» (провинившуюся и даже недостаточно усердную рабыню во все времена и все эпохи полагалось наказывать – и, как правило, телесно). При этом я старался обращаться с ней как можно более вежливо и заботливо и пороть её с уважением и любовью, чтобы ни в коем случае не нанести эмоциональную травму (которые, в отличие от травм физических, лечатся очень долго и очень трудно – если вообще излечиваются). Мне хотелось, чтобы ей со мной было максимально комфортно и, похоже, мне это удавалось.

Моё ощущение при этом было… странным. То, что ей это просто дико нравилось, было написано на её очаровательном личике трёхсотым кеглем Times New Roman. Что, в общем-то, было совершенно неудивительно. Оксана была довольно редким человеком – из тех, которые подсознательно испытывают потребность в самоотверженной, жертвенной любви. Живи она в более религиозное время – наверняка стала бы католической или православной святой (как, например, моя небесная покровительница святая Тереза Малая). Ибо те, кто способен на такое сильное чувство, обычно отдают его совершенному Богу, а не грешному мирянину.

Но сейчас были другие времена и другая страна, поэтому… получилось то, что получилось. С одной стороны, мне, конечно, была очень приятна такая самоотверженная забота красивой женщины (а также, разумеется, то, что она прислуживала мне совершенно обнажённой); с другой, как я уже говорил, я бы предпочёл равноправные и равноответственные отношения. По американскому или британскому, а не по российскому образцу. В моём представлении, женщина для мужчины должна быть равноправным и равноответственным партнёром, а не рабыней. Почему-то Всевышний считал иначе (возможно, католики-традиционалисты всё-таки правы, и Всевышний – действительно сторонник весьма жёсткого патриархата, а отнюдь не феминизма и эмансипации). Поэтому я и получил не подругу-партнёра, а подругу-рабыню.

Кстати, о Всевышнем. Поскольку я довольно серьёзно отношусь к евангельской заповеди проповедовать эти самые Евангелия при любом удобном случае (которых, надо отметить, в современной секулярной и безбожной России крайне мало) и заботиться в первую очередь о душе ближнего своего (в данном случае, ближней своей), я немедленно разработал и реализовал для Оксаны подробную программу католического образования.

Она самым добросовестным образом перечитала всего о. Александра Меня (пожалуй, наилучшего из российских проповедников христианства), о. Андрея Кураева и, не имея никаких проблем с английским языком, взялась за современных католических авторов. И, разумеется, за Священное Писание на английском языке (Синодальному переводу я никогда не доверял).

Разумеется, она самым добросовестным образом еженедельно посещала со мной Святую Мессу и столь же регулярно причащалась. И практически ежедневно молилась по Святому Розарию (это католические молитвенные чётки). Что полностью вытеснило из её расписания зомбоящик, дебильные бабские журналы, пустое и бессмысленное стрекотание с подружками и болтовню с не-пойми-кем в М-Агенте, Аське и прочих сетевых пожирателях времени. Что, в свою очередь, не замедлило сказаться самым благотворным образом на её внутреннем мире и эмоциональном состоянии. Она не раз говорила мне, что такого внутреннего мира, покоя и комфорта она никогда в жизни не ощущала. В этом опять-таки не было ничего особо удивительного, ибо я структурировал её духовную жизнь довольно близко (опять-таки, насколько это было вообще возможно в российских условиях) к стандартам католических традиционалистов – общества святого Пия Х и прочих. Эффективность которых доказана столетиями.

Я мог в любой момент ей позвонить; приказать приехать куда угодно – и она бросала все дела и приезжала (за исключением, разумеется, тех случаев, когда у неё были жизненно важные дела с клиентами). Собственно, она и выбрала карьеру фрилансера, чтобы быть для меня максимально доступной.

По её словам, ей очень нравилось быть в моей полной власти. Что, конечно же, было иллюзией. Ибо я прекрасно понимал, что эта моя «власть» была очень сильно ограничена. И объективной реальностью, и её возможностями, и католическим вероучением (которое я не всегда соблюдал, но всегда старался иметь в виду).

Иными словами, я уже много лет жил не под знаком «хочу», а под знаком «надо». И всегда пытался делать не то, что мне хочется в данный момент, а то, что мне нужно. Именно поэтому я и настойчиво пытался понять, зачем Всевышний организовал для меня такие вот отношения «господин-рабыня».

С чисто человеческой точки зрения, у Всевышнего много недостатков. Но на вопросы он отвечает. Не всегда быстро и не всегда полно, но отвечает. Ответил и на этот раз. Как обычно – с помощью мысли, которая, как обычно, неожиданно «вспыхнула» у меня в голове.

Я всю жизнь был убеждённым сторонником гармонии в отношениях с окружающим миром и окружающими людьми. То есть – я делаю что-то для них, а они делаю что-то для меня и в долгосрочной перспективе эти «что-то» друг друга уравновешивают. Это в идеале. А в моей реальности получалось так, что я делал для других людей… ну, наверное, на порядок больше, чем они для меня.

Меня это сначала напрягало, затем я смирился и даже к этому привык. Потому, что в этом был определённый здравый смысл. Будучи очень сильным по целому ряду показателей, я неизбежно мог – и делал – для людей существенно больше, чем они для меня. И последние… наверное, пару лет даже и не «трепыхался», принимая это как должное.

По каким-то только Ему ведомым причинам, Всевышний счёл этот «перекос»… несправедливым, что ли. И для исправления оного «одарил» меня покорной рабыней. Оксаной, то есть.

Первый раз, когда я её «вызвонил» и попросил приехать ко мне домой, я, если честно, понятия не имел, что я с ней буду делать. Точнее, что я с ней хочу делать (ибо я был даже не уверен, что хочу уложить её в свою постель). Я не ханжа и не религиозный фанатик, но без надёжного обоснования стараюсь не нарушать соответствующую Заповедь Господню («не прелюбодействуй», то есть). Не по причине страха перед муками адовыми (я очень сильно сомневаюсь, что её нарушение – это такой уж страшный грех), а из чисто прагматических соображений.

Ибо можно ненароком вляпаться в такое, что потом локти кусать буду. Иными словами, с точки зрения риск-менеджмента (который я профессионально преподаю российским предпринимателям и менеджерам) несколько часов удовольствия (зачастую сомнительного) обычно не стоят возможных головных болей и прочих проблем («побочных эффектов», так сказать).

Поэтому решил довериться интуиции. И своим… скажем так, эстетическим потребностям. Когда она приехала ко мне, я попросил её раздеться… нет, не догола, а всего лишь до пояса. Ибо мне очень нравились её груди. После этого мы просто общались – на самые разнообразные темы (надо отметить, что она была довольно интересной и хорошо начитанной собеседницей). Мы общались, а я любовался её красивой обнажённой грудью. Которая вызывала у меня скорее эстетическое, чем эротическое удовольствие и наслаждение.

Через некоторое время мне захотелось чего-то большего. Я попросил Оксану избавиться от оставшейся одежды (что она с большим удовольствием и сделала) и лечь на пресловутый диван. Сначала на живот. Взял массажное масло «молоко с мёдом» (у меня дома остался запас ещё со времён «моих эскапад») и стал гладить, ласкать обнажённое тело Оксаны.

Я очень тактилен; для меня едва ли не наивысшим удовольствие – прикасаться, гладить, ласкать женское тело (лучше всего, конечно, обнажённое); поэтому для меня, конечно же, было огромной радостью иметь возможность ласкать и гладить Оксану столько, сколько мне заблагорассудится. У меня хорошие руки – мягкие, добрые и ласковые (я ими иногда даже лечить могу), поэтому женщинам эти ласки обычно нравились – и даже очень. Оксане, судя по её вздохам и стонам, тоже.

Я перевернул девушку на спину и продолжил ласки, постепенно продвигаясь к самым чувствительным и интимным местам. А потом она кончила – неожиданно быстро; очень громко и очень резко – так быстро схлопнув свои стройные ноги, что едва не сломала мне пальцы.

Несколько минут она тяжело дышала, постепенно успокаиваясь. А потом вдруг открыла глаза, посмотрела на меня каким-то странно умоляющим взглядом и прошептала:

«Выпори меня… Я хочу, чтобы ты меня выпорол. Очень долго, сильно и больно. Как тогда, в первый раз…»

«Но ведь ты же…» - удивился я

«Да, я кончила… но это… это не то, что было тогда. Тогда было… что-то совсем другое, что-то… неотмирное… И я снова хочу… туда»

Глубоко вздохнула и продолжила:

«Ты изумительно любишь… И руками, и спанком…»

Затем улыбнулась:

«Но спанком ты любишь лучше…»

Понимая, что я в очередной раз не избежал «управления снизу», я отправился за спанком.

Когда я вернулся, она снова лежала на животе, покорно вытянувшись в струнку. Я привязал её и снова, как и в первый раз, закрыл глаза, настраиваясь на оптимальную порку.

В отличие от первого раза, я сразу начал её пороть почти в полную силу. Она, естественно, почти сразу же начала кричать. Громко кричать.

Я не считал удары и не знаю, сколько ударов нанёс своей рабыне. Помню только, что последние, как и в тот раз, получились самыми сильными и самыми болезненными. И когда она застонала – каким-то совершенно особенным образом, я понял, точнее, почувствовал, что цель достигнута.

Она некоторое время отлёживалась, потом я её развязал и оставил отдыхать. Через некоторое время она встала (хотя и с некоторым трудом) и сразу же, как и в тот раз, опустилась передо мной на колени. Взяла мою руку в свою, прижала мою ладонь к своей щеке и прошептала:

«Благодарю…»

Потом мы пили чай на кухне и мило болтали обо всяких пустяках. Она и не думала одеваться – ей очень нравилось быть обнажённой в моём присутствии. Не выставлять напоказ свою наготу и даже не соблазнять меня – она и не пыталась этого сделать – а просто быть голой. Ибо для неё это было столь же естественно, как для других – быть одетыми. А иметь на своём теле какую-либо одежду (то есть, быть не полностью голой) – столь же неестественно, как для других – быть не полностью одетыми.

Потом вдруг подошла ко мне, обняла меня, прижалась ко мне всем телом и нежно прошептала мне на ухо:

«Можно я тебе… что-то подскажу?»

«Можно» - улыбнулся я. Ибо сопротивляться этому «управлению снизу» было решительно невозможно.

Мы оба были новичками в том, чем мы занимались и, хотя формально всю эту кашу заварил я и верхним, вроде бы, формально был тоже я, отношения всё-таки вела она. Что, наверное, было совершенно не удивительно – у женщин обычно гораздо лучше развиты и интуиция, и чувственность, и эмоциональность а для отношений это всё-таки важнее, чем логика и рациональное мышление…

«Мне очень хорошо с тобой… Мне никогда и ни с кем не было так хорошо… Но ты…» она запнулась «ты слишком много думаешь обо мне и слишком мало – о себе…»

И она была права. Наверное, дело было в воспитании – меня действительно воспитывали как рыцаря, который должен был служить своей Прекрасной Даме (что, кстати говоря, не имело ни малейшего отношения к реальности – средневековые рыцари обычно обращались со своими дамами так, что в наши дни всенепременно и очень быстро за это оказались бы в «местах не столь отдалённых»). И это своё воспитание я действительно никак не мог перебороть. В постели, к сожалению тоже.

Оксана между тем продолжала:

«А я так не хочу. Я хочу служить тебе; чтобы хорошо было в первую очередь тебе; чтобы ты мог использовать меня для своего удовольствия, наслаждения и радости…»

К сожалению, вот этого-то я никогда и не умел. Использовать женщин, то есть. Судя по всему, пришло время научиться.

«… поэтому пользуйся мной. Сделай меня своей секс-игрушкой; секс-рабыней; делай со мной всё, что тебе захочется – и в постели… и не в постели. Забудь обо мне – думай только о себе… Приказывай мне – и я сделаю всё, что ты мне прикажешь…»

Она сделала паузу.

«И потом… когда ты меня порол, у меня было ощущение, что… тебе это не так уж и нравится…»

И это было чистой правдой. Сначала я порол её… так сказать, по «производственной необходимости»; потом – для её удовольствия, радости и наслаждения. А сам от этого, пожалуй, никакого удовольствия не получал. Разве что от результата…

«А я хочу, чтобы тебе это нравилось. Чтобы тебе нравилось причинять мне боль. Чтобы ты получал от этого удовольствие, радость и наслаждение. Потому, что мне очень нравится, когда ты делаешь мне больно. Ибо ты… любишь и лаской, и болью. Мне очень нравятся твои ласки… но боль, которую ты мне причиняешь, нравится мне ещё больше. Потому, что ощущение сильнее».

«Энергетический канал шире» - подумал я. «И намного. Возможно даже, что во много раз».

«Я хочу, чтобы ты меня порол потому, что тебе это нравится. И не только порол…»

У меня в голове что-то щёлкнуло. Я вдруг почувствовал сильнейшую эрекцию.

«Пойдём» - тихо сказал я. «В постель»

Она покорно и с нескрываемым удовольствием пошла со мной в спальню. Около кровати остановилась, ожидая приказа.

«Ляг на спину и раздвинь ноги»

Она повиновалась.

Я лёг на неё и овладел ей. А потом начался… наверное, самый восхитительный секс в моей жизни. Она кончила как минимум дважды, а я всё трудился и трудился, получая неописуемое удовольствие. А потом кончил так, как, наверное, никогда в жизни не кончал. За что был ей бесконечно благодарен.

Потом мы уснули, обнявшись, а утром, проснувшись, снова занялись любовью. Только на этот раз она была сверху (моя любимая поза), Потом я её выпорол – просто потому, что мне этого захотелось. Ей это, как обычно, тоже очень понравилось.

Тем более, что у неё была просто удивительная кожа (по крайней мере, на пятой точке). Даже от самой жёсткой порки через пару-тройку часов не оставалось практически никаких следов. Так что пороть её можно было дважды, трижды, а то и четырежды в день.

Потом она оделась и собралась уходить. И отвечая на мой незаданный вопрос (мысли она мои, что ли, читала?), тихо произнесла:

«Нет, я не намерена переезжать к тебе жить. И замуж за тебя не собираюсь …»

«Почему?» - изумился я.

«Потому что ты… не то чтобы ты слишком хорош для меня… просто… у нас слишком разный масштаб личности…»

«То есть?» - она меня снова удивила.

«Ты… не знаю, воспримешь ли ты это как комплимент или как обиду, но…» она запнулась «… в общем, одна женщина никогда не сможет тебя полностью удовлетворить… Ни в постели, ни интеллектуально, ни эмоционально, ни, наверное, даже на скамье… Тебе нужны… две-три одновременно. Иначе тебе станет просто элементарно скучно. Если это, конечно, не совершенно уникальная, выдающаяся женщина – со сравнимым масштабом личности. А я такой точно не являюсь»

Она сделала паузу, затем продолжила:

«А если тебя не удовлетворить полностью, то… женщина рядом с тобой тоже счастлива не будет. Поэтому я не хочу стеснять твою свободу. Да это и было бы глупо. Я всегда буду для тебя доступной, но отнимать у тебя возможность быть с другими, когда тебе это нужно, не буду».

Снова сделала паузу, затем твёрдо и решительно заявила:

«Потому, что я слишком люблю тебя»

Встала на колени, поцеловала мне ноги, затем руки и, наконец, чмокнула в щёку.

Затем развернулась и быстро ушла.

До появления в моей жизни новой Галатеи тире нижней оставалось ровно семь часов и двадцать две минуты.

У меня есть хобби. Точнее, одно из хобби. Я творю Галатей. В том смысле, что мне нравится совершенно бесплатно (выполняя христианский долг достаточно хорошего католика, как говорит об этом мой духовник отец Фернандо) помогать людям (как правило, женщинам; при этом вовсе не обязательно симпатичным и крайне редко вступая при этом в романтические отношения со своими «подопечными») делать качественные «скачки вверх» в их профессиональном и личностном развитии.

На современном деловом языке это называется «профессиональный и личностный коучинг». Делать это люблю (поскольку у меня нет детей, таким образом я, наверное, реализую свой родительский инстинкт) и, судя по результатам, умею неплохо. Во всяком случае, пока что все, кто честно и добросовестно выполнял мои «предначертания» своих целей добивались. Причём и быстро, и эффективно.

Кто-то делал резкий скачок в карьере и доходе; кто-то находил себе оптимального спутника жизни; кто-то делал «радикальный апгрейд мужа» (и такое бывало); кто-то перебирался из Питера в Нью-Йорк (а то и из Воронежа в Калифорнию)… И практически во всех случаях позитивной мотивации хватало.

А потом вдруг перестало хватать.

Очередным моим «коучинговым проектом» была попытка обучить одну дамочку – весьма посредственного финансового аналитика – тонкостям современных технологий оценки бизнеса. А также построения стоимостных моделей различных бизнес-объектов – продуктов, брендов, бизнес-единиц, контрагентов… Дело это весьма востребованное и хлебное; зарплата на нынешнем месте работы у моей новой «подопечной» была не ахти, карьерных перспектив тоже, поэтому я наивно полагал, что она будет с максимальным рвением и на коучинговых занятиях работать и домашние задания выполнять.

Ан нет. Очень быстро она и на еженедельных занятиях стала халтурить, и домашние задания выполнять плохо. Никакие уговоры не помогали. Она просто откровенно халтурила и всё. Почему? Честно говоря, я так до конца и не понял. Скорее всего, ей просто не хватало элементарной усидчивости и умения сосредоточиться (а финансовый анализ вообще и построение стоимостных моделей, в частности требуют очень серьёзной концентрации). Ну, и творческого воображения, конечно – а у неё и с этим было туговато. Весьма серенькая девочка, в общем.

По идее, её просто нужно было выгнать взашей за полную профнепригодность, но к тому времени, когда это всё выяснилось, я уже успел вложить в неё месяц времени и сил и мне было бы очень обидно потратить это время впустую (ну не люблю я проигрывать!).

Поэтому, выдавая ей очередное домашнее задание, я её честно предупредил:

«Плохо сделаешь – выпорю. Пребольно высеку»

«А вдруг мне это понравится?» - неожиданно шаловливо спросила она

Меня, честно говоря, такая реакция слегка изумила, ибо ни малейшего интереса к БДСМ она не проявляла, а в детстве и юности её не пороли – это я знал точно. Возможно, зря не пороли.

Вероятнее всего, она просто мне не поверила. Как вскоре выяснилось, зря. Ибо в тот же день я приобрёл в секс-шопе через дорогу (в котором был на удивление богатый выбор тематических дивайсов) весьма симпатичный кожаный спанк на весьма удобной деревянной рукоятке. Этакий сильно улучшенный вариант учительского ремня.

Понятное дело, что на следующем занятии выяснилось, что мадемуазель Оксана опять схалтурила – и сильно. Провозившись с ней где-то с полчаса, я понял, что пришло время перейти к решительным действиям по выправлению ситуации.

Я усадил её в кресло и честно сообщил ей:

«Поскольку ты опять схалтурила, я вынужден привести в исполнение своё обещание. То есть, выпороть тебя»

«Ты серьёзно?» - удивлённо спросила она. Похоже, она действительно сочла мою угрозу обычной шуткой. Тем более, что с чувством юмора у меня всегда всё было в порядке. Да и вообще я считаю юмор, как кто-то когда-то выразился, «самой лучшей смазкой в человеческих отношениях».

Но не в этом случае.

Вместо ответа я достал из шкафа ременной спанк и предъявил ей:

«Вот. Специально купил для твоей пятой точки. Если позитивные стимулы не помогают, то придётся прибегать к… стимулированию физическому».

Оксана продолжала изумлённо смотреть на меня. Похоже, она начинала понимать, что я не шучу.

«Видишь ли, Оксана…» - уже несколько раздражённо произнёс я. Ибо девица начинала меня, говоря уличным языком, реально доставать. Я по темпераменту сангвиник, поэтому из себя выхожу довольно редко и не быстро. Зато уж если выхожу… то, как говорится, «по полной программе».

Которая стараниями моей подопечной грозила вот-вот начаться

«… я страшно не люблю попусту тратить своё время и силы. Я готов с тобой возиться столько, сколько будет нужно, чтобы помочь тебе добиться твоих профессиональных целей. Но мне необходимо, чтобы ты работала не на 10% своих возможностей, как сейчас, а хотя бы на 50%. Все позитивные методы повышения твоей работоспособности я испробовал. Не работают. Впервые в моей коучинговой практике, надо отметить…»

Оксана, казалось, лишилась дара речи. Я продолжал:

«У меня остался один-единственный способ что-то изменить в твоих стереотипах поведения, восприятия и мышления. Тебя выпороть. Сильное и длительное болевое воздействие, как показывает история человечества, обычно очень эффективно корректирует вышеуказанные стереотипы»

«Но я не хочу…» - запротестовала Оксана. «Я не хочу, чтобы ты меня порол. Это больно… и стыдно. И вообще – меня никто никогда не порол».

«Зря не порол» - снова, теперь уже более убеждённо подумал я. «Если бы её в своё время периодически пороли родители, возможно, у нас не было бы нынешнего разговора».

«Ты хочешь приобрести знания и навыки оценщика бизнеса?» - спросил я.

Она кивнула.

«Ты понимаешь, что с учётом существующих реалий ты сможешь приобрести их только у меня?»

Она снова кивнула. А что ей оставалось делать? Квалифицированных оценщиков вообще мало, а эффективных коучей среди них – раз-два и обчёлся. И уж точно никто из них, кроме меня, не возьмётся учить её бесплатно. Либо за секс-услуги (типа бартер), либо… пару сотен долларов в час.

«Ты понимаешь, что для этого необходимо радикально повысить твою эффективность?»

Оксана снова кивнула. Хвала Всевышнему, хоть это она понимала.

«Ну так вот, поскольку все иные способы исправления нынешней неприемлемой ситуации исчерпаны, я просто вынужден тебя выпороть…»

«И что это даст?» - как-то даже заинтересованно спросила она.

Это было уже лучше. Гораздо лучше.

«А даст это вот что» - спокойно ответил я. «Тебе будет очень больно и очень стыдно. И повторить этот опыт ты, скоре всего, не захочешь»

«Это уж точно» - усмехнулась она.

«А это категорическое нежелание повторить порку создаст для тебя очень эффективный дополнительный стимул…»

«Страх?» - неожиданно перебила она.

«Да, страх» - подтвердил я. «К сожалению, ты относишься к так называемому личностному типу Х, для максимизации эффективности которого необходимо использовать в том числе и страх тоже»

«Да, что-то такое помню» - протянула она. «Рассказывали в курсе общего менеджмента… вроде»

«… стимул, который резко повысит и твою усидчивость, и твою концентрацию»

«А если я не соглашусь… на порку?» - похоже эта идея ей очень сильно не понравилась.

«Тогда вот дверь» - я махнул рукой в сторону входной двери в квартиру. «В которую ты выйдешь, закроешь с обратной стороны и больше никогда не войдёшь. И меня больше никогда не увидишь. Мне, как ты прекрасно понимаешь, от этого будет только легче».

Она посмотрела на меня… если не ненавидящим, то весьма злобным взглядом. Как известно, женщина больше всего на свете не любит, когда мужчина вот так откровенно демонстрирует ей своё полное отсутствие интереса к ней как к женщине.

Мне это начинало надоедать. Пора было организовать, как говорится, «момент истины».

«У тебя есть пять минут на принятие решения» - спокойно и решительно сказал я, продемонстрировав Оксане свою растопыренную пятерню.

«Если ты хочешь, чтобы я продолжал твоё обучение, то через пять минут ты должна лежать на этом диване» - я указал на диван в своём кабинете – приспустив или сняв брюки и оголив ягодицы…»

Дело было летом, её брюки были тонкие, было совершенно очевидно, что на ней были стринги, поэтому ей даже не пришлось бы приспускать трусики.

«Если же ты не согласна с этим условием…» - я сделал многозначительную паузу – «то ты просто покидаешь мою скромную обитель. Навсегда. Очевидно, что на этом наша коучинговая программа автоматически прекращается».

«Условие обсуждению не подлежит?» - грустно осведомилась моя подопечная.

«Не подлежит» - подтвердил я. И удалился в спальню.

Прошло пять минут. Оксана из комнаты не выходила.

«Если она не уйдёт сама и не ляжет на диван» - подумал я. «её придётся выставлять из квартиры силой. Ой как не хотелось бы…»

К счастью, этот весьма неприятный сценарий не реализовался. Когда я вернулся в кабинет, Оксана покорно лежала ничком вытянувшись в струнку на диване. Её ноги были обнажены полностью, а ягодицы – почти полностью (стринги, всё-таки). Тонкие летние брюки были аккуратно сложены и помещены на спинку кресла.

«Стринги снимать?» - глухо спросила она.

«Не надо» ответил я. «Они пороть тебя не помешают».

«И то хлеб» - по-прежнему глухо отреагировала Оксана.

Я вынул из шкафа пару галстуков (из тех, которые практически никогда не надеваю) и аккуратно связал Оксане лодыжки.

«Это ещё зачем?» - недовольно заворчала она.

«Чтобы во время порки ты не дёргалась, а я, соответственно, не промахивался» - объяснил я. «Следы на ягодицах проходят быстро, а вот если я попаду по бедру…»

«А-а… понятно» - протянула девушка. «Тогда ладно».

Я связал ей ноги в лодыжках и руки в запястьях и привязал их к ручкам дивана, надёжно зафиксировав Оксану.

«Как ты…тщательно всё делаешь» - пробормотала она.

«А ты думала». Я бы, конечно, предпочёл, чтобы она помалкивала, но было ясно, что девушка сильно нервничает (что было совершенно неудивительно), а в таких случаях что на мужчин, что на женщин нередко нападает просто-таки непреодолимая говорливость.

«Мне будет очень больно?» - с нескрываемым страхом в голосе спросила Оксана.

«Очень» - подтвердил я. «Девушка ты сильная и здоровая, боль можешь перенести очень сильную – и без каких-либо негативных последствий для здоровья. А чтобы ты работала не так, как сейчас, а так, как надо, тебе нужен максимально сильный стимул. Чем сильнее боль – в разумных пределах, конечно, тем эффективнее стимул»

«Логично» - глухо усмехнулась она.

«Коротко о том, что тебя ждёт». Это был тот минимум, который ей было необходимо сообщить до порки.

«Я вся внимание»

«Пороть я буду тебя сильно и больно. Чтобы, как говорится, пробрало»

«Это я уже поняла». Она, похоже, стала даже успокаиваться, смирившись со своей незавидной участью. Хотя, возможно, до неё, наконец, дошло, что её подвергают порке в её же интересах. Даже, пожалуй, жизненно важных интересах.

«Удары можешь не считать. Я буду пороть тебя до тех пор, пока не сочту, что достаточно»

«Ты меня до потери сознания не запорешь?» - обеспокоено спросила Оксана.

«Не волнуйся, не запорю» - успокоил её я. «Я, скорее, дам тебе меньше оптимума, чем больше».

«Да нет уж» - неожиданно возразила она. «Давай уж лучше оптимум. Чтобы не пришлось потом… повторять. Мне как-то хочется ограничиться… одним разом».

«Хорошо, постараюсь дать оптимум» - согласился я. «Ну так вот, постарайся расслабиться и дышать ровно. Я буду давать тебе небольшие перерывы, чтобы ты могла перевести дыхание – и только. Боль должна быть постоянная и сильная – для максимального корректирующего эффекта…»

«Серьёзно» - вздохнула она.

«А ты думала…» - повторил я.

«В квартире хорошая звукоизоляция – я её сделал, чтобы мне внешние звуки работать не мешали и чтобы музыку слушать в любое время ночи…»

В последнее время я всё больше и больше превращался в сову.

«… поэтому ты можешь не сдерживать крики. Хотя я предпочёл бы, чтобы ты терпела как можно дольше без криков и стонов»

«Постараюсь» - пообещала она.

Я, впрочем, в это поверил не особо. Ибо знал, что пороть могу очень сильно – и очень больно. Скорее, впрочем, не знал (ибо порол женщину впервые в жизни), а чувствовал.

В школьные и институтские годы я довольно много времени посвятил боевым искусствам. Причём, надо отметить, что учителя у меня были хорошие. Даже, пожалуй, очень хорошие. В первую очередь, нас учили максимально эффективно управлять силой энергией удара (пресловутой «ци»), Что было совершенно необходимо, ибо спарринг проводился без каких-либо защитных средств. Поэтому нужно было уметь бить так, чтобы противник почувствовал, судья увидел, а здоровье противника (да и собственное тоже) не пострадало.

Дивайсами мы тоже развлекались – нунчаками, бамбуковыми палками… Плетью тоже (один из преподавателей был родом с Кубани и научил нас и доски нагайкой резать, и свечи гасить). Не ломать, а именно что гасить. Так что никаких проблем с овладением ременным спанком у меня не было.

Я закрыл глаза, сделал глубокий вдох, постарался прочуствовать дивайс и слиться с ним в единое целое – чтобы спанк стал как бы естественным продолжением моей руки. Затем медленно и плавно (и очень тихо, чтобы дополнительно не напугать и без того уже сильно напуганную Оксану) выдохнул. Постарался полностью отключить сознание и «переключиться» на подсознание. Как в спарринге, где думать некогда и только подсознание (если оно достаточно натренировано, конечно), сможет оптимально управлять дивайсом.

Взмахнул рукой и нанёс первый удар по симпатичной правой ягодице девушки. Уже достаточно сильный, хотя, конечно, далеко не в полную силу. Оксана ойкнула – скорее от неожиданности и страха, чем от боли.

И тут же выдохнула: «Извини».

Ещё удар – уже по левой ягодице. На этот раз она перенесла его молча. Всю первую серию из десяти ударов Оксана стоически перенесла без криков и стонов – хотя с каждым ударом я стегал её всё сильнее и больнее.

Дав её небольшую передышку, чтобы она перенесла дыхание, я выдал ей ещё одну десятку. Она уже охала и стонала – сначала тихо, потом всё громче и громче.

Закричала она где-то на тридцать пятом ударе. Громко закричала. Я сделал небольшую паузу, потом дал ей ещё десятку – уже почти в полную силу. К последнему удару она кричала уже почти непрерывно, по её симпатичному личику потоком лились слёзы, тело извивалось под моим спанком (насколько это вообще позволяла её фиксация).

Пора было заканчивать. Ибо было видно, что её уже вполне достаточно пробрало.

Я дал ей передохнуть пару минут, затем наклонился и тихо шепнул на ухо:

«Я почти закончил. Я дам тебе ещё пять ударов подряд – теперь уже в полную силу. Так сказать, для закрепления. Когда порют отцовским или учительским ремнём, их обычно дают пряжкой. Но это очень опасно для здоровья, поэтому я их дам тебе тем же спанком»

Она кивнула (что меня, надо сказать несколько удивило).

Ей было действительно очень больно. Пожалуй, даже нестерпимо больно. Ибо я влепил (другого слова я, пожалуй, не подберу) ей все эти пять ударов в полную силу – почти на пределе её возможностей (максимально близко к ей реальному болевому пределу). Орала она, естественно, во всю силу своих лёгких. А сил было немало (как я потом узнал, в своё время она довольно неплохо пела в хоре).

Я осторожно отвязал Оксану, развязал ей руки и ноги (она облегчённо вздохнула) и оставил отдыхать. Через некоторое время она застонала и стала подниматься с дивана.

«Воды принести?» - спросил я.

Оксана кивнула. Я пошёл на кухню, налил стакан воды. Когда я вернулся, Оксана, к моему удивлению, уже довольно устойчиво сидела на диване. Я протянул ей стакан, который она медленно и с наслаждением осушила.

«Финалгоном попу помазать?» - осведомился я.

Оксана помотала головой.

«Ну и правильно» - подумал я. Когда-то я пытался пользоваться этим снадобьем для снятия боли при травмах в тренажёрном зале. Как правило, лекарство оказывалось много хуже болезни. По причине просто-таки нестерпимого жжения при передозировке, которую редко удавалось избежать.

Некоторое время она сидела на диване почти неподвижно, закрыв глаза и ровно, хотя и несколько тяжело, дыша. Затем встала и совершенно неожиданно для меня встала передо мной на колени. Взяла мою руку, прижала к губам… Затем отпустила руку, и, не поднимаясь с колен, посмотрела на меня неожиданно… пожалуй, чуть ли не счастливыми глазами и прошептала:

«Спасибо…»

Она находилась словно в каком-то странном трансе, в котором, судя по всему, ей было очень хорошо, легко и спокойно. Я сразу вспомнил про так называемый сабспейс, в который, если честно, я никогда особо не верил. Хотя, если верить рассказам одной моей знакомой верхней, в сабспейс верхний отправлял нижнюю как раз именно так - сначала постепенно увеличивая и силу, и частоту ударов, а затем нанося пять-семь очень сильных ударов. Правда, она пользовалась для этого длинной плетью (а то и вовсе кнутом). У меня же был всего лишь ременный спанк. С другой стороны, её нижними были всё-таки мужчины, а у меня – довольно субтильная женщина. Да и боевыми искусствами, насколько мне известно, она всё-таки не занималась. Поэтому… вполне возможно.

Она поднялась с колен и стояла, почти касаясь меня. Я ощущал едва заметный запах её духов (запах жасмина – мой любимый) и чувствовал, что сам начинаю постепенно проваливаться в какой-то транс.

Я слышал, что каждый сеанс (а эта порка была фактически тематическим сеансом, хотя и весьма специфическим) открывает двери в некий иной мир, поэтому меня стало всерьёз беспокоить, в какой это мир и какие именно двери я открыл, стоило ли их открывать и что (или кто) из этого иного мира может «заглянуть в гости».

Она удивительно мягко (особенно удивительно, что после такой порки) посмотрела на меня снизу вверх (Оксана была почти на голову ниже меня) и очень тихо спросила:

«Я могу сесть в кресло?»

«Пожалуйста» - я махнул рукой в сторону кресла.

Оксана забралась в кресло, подобрав под себя ноги. Красивые, стройные, изящные обнажённые ноги. Ибо надеть брюки она и не подумала. На ней была короткая чёрная кофточка (она вопреки моим постоянным возражениям предпочитала носить исключительно чёрное), которая совершенно не скрывала чёрные же трусики-стринги. Впрочем, в этих трусиках не было ничего особо сексуального. На турецких (и не только) пляжах носят куда более откровенные.

Она долго сидела, почти непрерывно смотря на меня каким-то очень странным… пожалуй, даже каким-то неотмирным взглядом. Добрым, внимательным, заботливым, благодарным… Мне даже стало как-то не по себе.

Ибо события развивались совсем не так, как я предполагал и надеялся. То, что задумывалось как простая и эффективная мотивация профессионального развития, постепенно превращалось в Бог знает что. Как говорится, «человек предполагает, а Всевышний - располагает»…

«Интересно, и что это Он располагает…» - подумал я.

Оксана глубоко вздохнула, то ли собираясь с мыслями, то ли набираясь смелости…

«Можно я разденусь догола?» - совершенно неожиданно спросила она. «Мне некомфортно в одежде…»

«Это что ещё за новости?» - обеспокоено подумал я. «Что же это я с ней такого сделал?»

«Я сейчас объясню» - неожиданно спокойно продолжила Оксана. «Когда ты меня привязал… я почувствовала себя полностью в твоей власти… Полностью, совсем в твоей абсолютной власти…»

Я хотел возразить, что у меня нет и не может быть над ней никакой власти; что власть над человеком есть только у Всевышнего.

Но она мне не позволила.

«Сначала мне было страшно; я нервничала… а потом… за какое-то мгновение до твоего первого удара… мне вдруг стало настолько хорошо… как никогда в жизни не было…Я так расслабилась…»

Вот это меня уже не удивило. О том, что полное обездвиживание в присутствии человека, которому можно полностью доверять действительно очень сильно расслабляет. А в том, что мне можно полностью доверять, за время нашего почти годичного знакомства, она имела возможность убедиться не раз и не два.

Видимо, убедилась.

«А потом, когда ты меня порол…» - она запнулась…

Затем посмотрела на меня умоляющим взглядом.

«Можно, я всё-таки разденусь? Я так хочу снова ощутить себя в твоей полной власти. Мне было так хорошо…»

Я пожал плечами.

«Раздевайся». Как будто у меня был выбор…

Она благодарно улыбнулась, встала, одним быстрым движением сняла кофточку, отбросила её на диван. Завела руки за спину, расстегнула чёрный плотный лифчик, легко и элегантно освободилась от него, обнажив красивую упругую грудь второго размера с небольшими, но очень симпатичными розовыми сосками. Следующим движением лифчик был отправлен вслед за кофточкой.

Быстрым и уверенным движением она оттянула почти невидимую резинку стрингов, опустила их до колен, а затем – и до лодыжек, сняла трусики и отправила их к лифчику и кофточке.

Оставшись нагой.

Она совершенно не стеснялась своей наготы, но и не выставляла ничего демонстративно напоказ. Спокойно стояла, опустив руки вдоль туловища и слегка расставив ноги, чтобы я мог рассмотреть всё её тело. Которое не было ни сногсшибательно красивым, ни отталкивающим. Обычное тело двадцатисемилетней нерожавшей женщины, относительно внимательно следящей за своей фигурой и относительно регулярно занимающейся фитнесом.

Российской женщины, добавил бы я. То есть, женщины из страны, в которой что ни улица, то подиум. В отличие от США, где 30% прекрасной половины населения страдают ожирением, а ещё столько же – избыточным весом. Или Великобритании, где можно полгорода пройти, пока увидишь хотя бы просто симпатичную женщину.

Её нагота была не похотливой и даже не пошлой. В ней вообще было немного даже чувственного, не говоря уже о сексуальности. Нагота Оксаны была какой-то абсолютно естественной и совершенно целомудренной. Как на нудистском пляже. Или в религиозной секте адамитов.

«Унеси, пожалуйста, мою одежду» - снова с мольбой в голосе попросила она.

«Управление снизу» - подумал я. Ничего удивительного в этом не было. Ибо каждый опытный верхний прекрасно знал, что сеансом всегда управляет нижний. В данном случае, нижняя. Если это, конечно, нижняя. А не жалкая пародия.

Я унёс одежду в другую комнату, чтобы Оксана почувствовала себя ещё более беззащитной. Что, собственно, и было её целью.

Когда я вернулся, Оксана снова сидела в кресле, подобрав под себя ноги. Вид у неё был полностью расслабленный, довольный и совершенно счастливый.

«Кошка, которая только что съела особо вкусную мышку» - подумал я. «Вот уж никогда бы ни подумал, что обычная наказательная порка может дать такой вот эффект…»

«Когда ты меня порол…» - продолжила она спокойным и уверенным голосом, «мне, конечно, было очень больно…»

«Так и задумывалось» - подумал я. Но промолчал.

«Но после каждого удара… у меня по телу словно развивалась какая-то тёплая и очень приятная волна. И та стена, которая отделяла меня от тебя… с каждым ударом она словно всё больше и больше трещала по всем швам…Пока не рухнула»

Она сделала паузу, глубоко вздохнула, затем продолжила:

«А последние пять ударов… с каждым из них ты меня словно обдавал крутым кипятком. А в голове словно огненный шар взрывался. А потом… сразу после последнего и самого сильного… я вдруг словно провалилась в нирвану. Мне стало так легко, тепло, хорошо и уютно… И боль куда-то сама вдруг исчезла»

Она нежно улыбнулась и продолжила:

«Знаешь, до сегодняшнего дня… я чувствовала себя с мужчинами не очень комфортно. И на свиданиях, и в постели. И наготы своей стеснялась – я же всё-таки не Мэрилин Монро. И даже не Халли Берри. Таки и норовила напялить на себя чего-нибудь. А сейчас… сижу перед тобой, совершенно голая и чувствую себя необыкновенно комфортно. И вообще не хочу одеваться»

И вдруг добавила.

«Никогда не думала, что буду так говорить… но эта порка – пожалуй, лучшее, что было в моей жизни. И я тебе за это просто необычайно благодарна…»

«Пока лучшее» - поправил её я. «Впрочем, как говорится, всегда пожалуйста…»

«Мне действительно очень понравилась эта порка» - продолжила она. «С каждым ударом… ты меня словно накачивал энергией. И потом… я знала, что ты этот делаешь для меня. Чтобы мне было хорошо. Ради моей пользы. И это очень, очень приятное ощущение»

«Несмотря на боль?» - спросил я.

«Боль… наверное, даже благодаря боли. Ибо лаской… наверное, лаской ты бы не смог передать мне столько энергии. Столько любви… Ты ведь любил меня плетью…»

«Спанком» - механически поправил её я. «Впрочем, наверное, ты права…»

«Я уже говорила тебе, что родители меня никогда не пороли. Пальцем не трогали. Хотя было за что. До этого дня… до того, как ты меня выпорол… я думала, что это правильно»

«А сейчас?» - спросил я.

«А сейчас… а сейчас, после этой порки я думаю, что… что меня надо было пороть. Ибо это тоже способ выразить… передать свою родительскую любовь. Если порка, конечно, заслужена, количество ударов справедливо и родители наказывают ребёнка с любовью»

«Боль как усилитель любви?» - спросил я

«Да, наверное…»

Она помолчала, затем продолжила.

«Ты извини, меня… меня, наверное, просто понесло. Как плотину какую-то внутри меня прорвало»

«Точнее, я её пробил своими ударами?»

«Да, наверное… Да нет, точно ты пробил её своими ударами» - согласилась Оксана. «Я столько всего хочу…»

«Например?»

«Например, быть твоей абсолютно покорной рабыней. Делать всё, что ты от меня захочешь. Вообще всё. И позволить тебе делать со мной всё, абсолютно всё, что ты со мной захочешь сделать…»

«Не боишься?»

«Тебя - нет» - уверенно сказала она.

«У неё просто острая энергетическая недостаточность» - подумал я. «Увы, обычное дело в нашем энергетически нищем мире. А чтобы как можно быстрее её поправить, ей нужно максимально раскрыть энергетические каналы. А это можно сделать только при абсолютном подчинении. Так уж устроены мы – люди…»

«В том числе, и в постели» - добавила она. «Или в любом другом месте, где ты захочешь…»

Самое странное, что я не мог сказать, что я так уж очень её хотел. Во-первых, она была не совсем в моём вкусе. Во-вторых… я привык как-то несколько к другим… скажем так, стереотипам романтических отношений. Поэтому, хотя девушка сидела передо мной абсолютно голая и была доступна в любой момент, я не торопился к интимной близости. По мне, наши отношения и так уже стали очень близкими. Даже, пожалуй, чересчур близкими.

Оксана между тем продолжала.

«И ещё я снова хочу порки. Чтобы ты меня порол и дольше, и больнее, чем сегодня. Только с тем же окончанием порки. Пожалуйста…» - снова с мольбой в голосе попросила она.

«Придётся подождать, пока синяки не исчезнут»

«А не будет синяков» - уверенно сказала она. «У меня кожа такая, что синяки либо не появляются вовсе, либо исчезают через пару часов. Так что меня можно будет снова пороть хоть завтра. А то и сегодня вечером» - лукаво добавила она.

«Завидую» - подумал я. Потом осведомился:

«А как же коучинг? Занятия, домашние задания и всё такое?»

«Это я буду выполнять самым добросовестным образом» - заверила она меня. «Чтобы не огорчать тебя. Ты же ведь огорчаешься, когда я что-то не делаю. Или делаю плохо…»

«Не то слово» - подумал я.

«Поэтому я хочу продолжать наши занятия. Если ты не против, конечно…»

«Я не против»

«Я, как и раньше, буду приезжать к тебе, самым добросовестным образом выполнять всё, что ты будешь от меня требовать…»

Почему-то я ей верил. Значит, искомый результат всё-таки был достигнут. Правда, с некими побочными эффектами. При этом совершенно непонятно, насколько значительными и насколько желательными. По крайней мере, для меня.

«А после занятий… я буду раздеваться догола, надевать ошейник…»

«Только ошейника мне и не хватало» - безо всякого удовольствия подумал я. «Хотя, если найти подходящий и симпатичный…»

«…и становиться твоей абсолютно покорной рабыней. Впрочем, » - поспешно добавила она, «я буду твоей покорной рабыней всегда. Я брошу всё и приеду к тебе, когда бы ты меня не попросил. И буду делать всё, что ты попросишь. И позволю тебе делать со мной всё, что ты захочешь».

Это начинало превращаться в какую-то навязчивую мантру. Что меня, надо сказать, не особо радовало.

Оксана между тем продолжала:

«И на занятиях я тоже буду твоей покорной рабыней…»

«А вот это было бы совсем даже неплохо» - подумал я. «Вот так бы с самого начала. Продвинулись бы несравнимо дальше, чем это у нас пока получается»

«А если я не захочу, чтобы ты была моей рабыней?» - провокационно спросил я.

«Разве это не мечта каждого мужчины?» - удивлённо ответила Оксана вопросом на вопрос.

Лично меня гораздо больше устроили равноправные отношения с женщиной. К сожалению, в России это было несбыточной мечтой. А перспектива переезда на ПМЖ куда-нибудь в США или Великобританию в обозримом будущем не просматривалась. Поэтому можно было и попробовать.

«А потом…» - продолжала делиться со мной Оксана своими желаниями, которые потоком лились из её подсознания, совершенно неожиданно освобождённого поркой, я буду покорно ложиться вот на этот диван или на специальную скамью…»

Скамью было ставить решительно некуда. Разве что сделать по спецзаказу складную?

«… и предоставлять моё тело в твоё полное распоряжение. Чтобы ты делал мне больно. Мне очень нравится, когда ты делаешь мне больно».

Загвоздка была в том, что мне вовсе не хотелось делать ей больно. Я всегда предпочитал женщин ласкать. Хотя, если с помощью боли можно было более эффективно любить женщину, чем с помощью ласки…

Можно было по крайней мере попробовать.

«Плетью, иглами, воском, зажимами…»

Управление снизу начинало переходить все границы. Поэтому я решил пресечь это безобразие. То есть, власть употребить.

«Так, мадемуазель Оксана… Поскольку ты моя рабыня, отправляйся-ка на кухню готовить обед. Курица в холодильнике, овощи там же. В общем, ищите – и обрящете»

Оксана просияла от счастья и необыкновенно довольная собой и своим новоприобретённым положением рабыни, с удовольствием отправилась на кухню.

Мои чувства были… смешанными. Оставалось надеяться, что Всевышний, который, собственно, и заварил всю эту кашу, знает, что он делает.